Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)
Рагозин привык видеть во всякой картине объясненную мысль. Здесь странно привлекало что-то иное. Вдруг два схожих рисунка раскрыли ему - чем было это иное. Он увидел лимонного верблюда, стоящего в розовой, как разбавленное вино, пустыне. Грустью веяло от картинки, вся безнадежность пустыни, все одиночество животного вместились в лимонно-розовое сочетание. На соседнем рисунке пунцовый конь арабской стати с длинной шеей взлетал на коричневую скалу. Конь мчался почти по вертикали, но в окраске его было столько силы, что не оставалось сомнения - он взлетит и на небо. Волнение исходило от цвета, превращенного маленьким художником в свет.
Рагозин подошел ближе к необыкновенным рисункам и прочитал повторяющуюся в нижних правых углах крупную подпись: Иван Рагозин.
Он стоял и смотрел на верблюда и на коня, и перечитывал подпись, и чувствовал, как словно костенеют его ноги и руки и он не может сдвинуться с места. Страшный испуг зародился у него в эту минуту на душе: откуда взялась его уверенность, что Ксана родила мальчика? Почему он уговорил себя, что надо искать сына? Может быть, если бы он искал дочь, она давно бы нашлась?
Но глаза его, заслезившиеся от напряжения, ничего не хотели видеть, кроме подписей под конем и верблюдом. Все стало пунцово-коричневым, лимонно-розовым вокруг, и в этом ликующем свете-красках врезано было непоколебимо четкое имя - Иван Рагозин. Сын был жив! Он жил рядом. Он протягивал со стены перепачканную красками руку своему отцу. Он - одаренный мальчик, может быть - талант! Конечно, конечно, каким еще мог быть сын Петра Петровича и Ксаны, если не одаренным мальчиком?!
Быстро пробиравшийся толпой Кирилл Извеков пожал Рагозину локоть и громко спросил:
- Здорово, правда, ведь здорово, а?
- Здорово, - ответил Рагозин так автоматично, что воспринял свой голос наплывшим будто из другого зала.
Потом он заметил Дорогомилова, окруженного детской ватагой и размахивающего рукой в жесткой манжете. Среди ватаги мелькнула рыжеватая голова Павлика. Рагозин вырвал себя из неподвижности, схватил мальчика за руку и подвел к рисункам.
- Смотри. Нравится, а?
- Ага, - сказал Павлик, - только лошадь не настоящая. Я знаю, чьи это рисунки! Это - Красилы-мученика.
- Какого мученика? - обиделся Петр Петрович. - Откуда ты знаешь?
- Мы вместе по берегу шастали. Его ребята зовут - Красила-мученик. Он все красит. Он нам свои рисунки показывал. У него есть лошади лучше этой.
- Послушай, ты, - решительно сказал Рагозин, подталкивая мальчика к рисункам, - читай, что написано.
Павлик прочитал подпись и вопросительно оглянулся на Рагозина.
- Так же, как вы, - сказал он растерянно.
- Это он?
- Подписаться - что же? Как хочешь, так и подпишись. А рисовал Красила-мученик, я знаю.
- Ты должен привести ко мне этого рисовальщика. Обещаешь?
- Где я его возьму? Он из детдома.
- Из какого?
- Много я знаю, из какого. Он не говорил.
- Но ведь ты его увидишь на берегу, а? Где вы там встречаетесь? Ну, давай слово, что приведешь!
В эту минуту Павлика заслонил подошедший старик в чесучовом изжеванном костюме, с отвислыми карманами пиджака. Он раскрыл рот в бездыханной улыбке:
- Извините, товарищ Рагозин. Я хотел бы, чтобы вы поделились впечатлениями от выставки. Для газеты. Я подписываюсь ЮМ. Может быть, приходилось читать?
- Так, так, - с предельной серьезностью отозвался Рагозин. - Напишите, что, как известный специалист по вопросам искусства, я нахожу выставку исторической вехой в развитии новейшей живописи.
Мерцалов опустил приготовленный блокнот. Пергаментная кожа его лысины тихо поползла на поднятые брови.
- У вас это должно получиться. Вы, как говорится, журналист с острым общественным темпераментом. Ведь это ваша была недавно статейка под названием "Где купить лобзик?..".
Рот Мерцалова раздвинулся еще больше, но глядел он со злостью и оскорбленно.
- То бишь нет, я путаю! - воскликнул Рагозин, вплотную подвинувшись к Мерцалову, и вдруг договорил нетерпимо: - Вы напечатали выдумку о том, что Пастухов распространял революционные прокламации. Вы? Да? А вам известно, что Пастухов сбежал к белым? Нет? Вас надо выгнать раз навсегда из газеты! Вы...
Не досказав, он круто отвернулся и будто сразу забыл о Мерцалове.
Он хотел найти в толпе Павлика, но увидел ту солидную девушку, чем-то напоминавшую амазонку, которая повздорила с ним из-за денег. Он попросил ее подойти к рисункам Ивана Рагозина.
- Знаете этого чудодея?
- Что? Хорошо? - торжествующе сказала она, откидывая назад голову с выражением - "чья взяла?".
- Да, да. Не укажете ли мне, как найти самого рисовальщика?
- Очень рада, что вы способны отличить хорошее от дурного. Вы чувствуете благородную простоту этой цельной линии (она энергично провела кулачком по гриве, спине и хвосту пунцового коня)? Это превосходит народный лубок, потому что обобщеннее и яснее лубка. Вы понимаете, что мы находимся у самого истока не развращенного влияниями искусства?
- Да, я все понимаю, - с нетерпением сказал Рагозин, - кроме одного: почему вы не отвечаете на вопрос? Картинки вы развесили славно, но кто их рисовал, вам нет дела.
- На этой стене - работы детских домов. Если хотите, я справлюсь, где находится автор интересующих вас произведений.
- Да, да, этих самых произведений! Этот самый автор! Очень хочу, милый вы товарищ, очень! И, пожалуйста, как можно скорее!
Он сильно потряс ее руку. Она впервые улыбнулась.
- Как же насчет наших денег?
- Насчет денег никак, - тоже улыбнулся Рагозин. - Зачем вам теперь деньги? Все сделано. Да, все сделано очень хорошо.
Он повторял эту фразу, спеша выбраться на улицу и уже не замечая ни людей, ни картинок.
Все в его ощущении жизни с этого момента остановилось, точно заклиненное одним вопросом - нашел ли он сына или нет?
Через день, возвращаясь из Затона, он увидел у самого входа в Совет двух мальчиков. Прислонившись к ограде палисадника, они шелушили подсолнухи. Он сразу узнал Павлика и сразу понял, кто с ним.
- Мы ждали, ждали, а вас нет и нет, - попрекнул Павлик.
- Пойдем ко мне, - сказал Петр Петрович, заставляя себя двигаться спокойно.
Закрывшись в кабинете, он прошелся из угла в угол, не зная, как лучше сделать: усадить мальчиков с собою рядом или заставить их стоять, а самому сесть, или - пусть они сядут, а он будет ходить. "Не важно, черт возьми", подумал он, продолжая расхаживать, и вдруг поймал себя на том, что ему трудно взглянуть на мальчика, которого привел Павлик. Тогда он сразу остановился перед ними и попробовал приветливо усмехнуться. Павлик небрежно посматривал по сторонам. Другой мальчик сохранял невозмутимость. Взъерошенная русая голова его была большелоба, уголки бровей у висков сильно подняты, карие глаза круглы и чуть выпячены. Худой, длинноногий, с большими руками, он держал локти оттопыренными от пояса, точно наготове к отпору.
- Так это я... твои рисунки видел? - спросил Рагозин, чувствуя, что говорит не так, как хотел бы.
- Не знаю.
Голос мальчика звучал грубовато-уверенно.
- Этакие, знаешь... Лошадь еще такая красная.
- Да ну, конечно, твоя лошадь, - сказал Павлик. - Чего боишься? Петру Петровичу нравится.
- И не думал бояться.
- Я не кусаюсь, - будто заискивая, проговорил Рагозин. - Мне, правда, понравилось. Ярко так, видишь ли... И все такое... Тебя как зовут?
- Иван.
- Иван Рагозин, верно? А годов? Десятый скоро, да?
- Может, и больше.
- Больше, - согласился Павлик. - Мне скоро одиннадцатый, а он сильней меня.
- Ну? - будто с облегчением вздохнул Петр Петрович. - Покажи-ка.
Он осторожно потрогал пальцами бицепсы мальчика, и пальцы сами собой остановились на сухих, тонких детских мускулах, пока мальчик не высвободился и не шагнул назад.
- Ваня, - сказал Рагозин медленно, - так, так. А отец у тебя есть?
- Думаю, был, - ответил мальчик с насмешливой улыбкой взрослого.
- Я тоже думаю, - неловко отступил Петр Петрович и опять прошелся по комнате.
- Мать свою не помнишь? - спросил он на ходу.
- Ее, наверно, отец помнит, - будто еще насмешливее сказал Ваня.
Он стоял боком к Рагозину, подняв голову и шире раздвинув локти. Видно было - он не лез за ответами в карман, потому что привык к расспросам об отце с матерью. Петр Петрович растерялся от этой жестокости ответа, тут же начал сердиться, что не владеет собой, и поглядел на мальчика с гневом. Но в этот миг резко увидел в профиле Вани в точности повторенный поворот лица Ксаны - с острым вздернутым носиком и круглым глазом немного навыкате. Он чуть не выкрикнул то, что все время готово было слететь с языка - сын, сын! - но удержал себя.
- Вы зачем меня звали?
- Познакомиться. Поближе... - сказал Петр Петрович, оглядывая выгоревшую серую блузу мальчика, завязанный узлом матерчатый поясок, сбитые набок туфли.
- Вы покупаете рисунки? - вдруг с любопытством спросил Ваня.
