Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии
Поневоле пришлось бросать на Алты-Кудуке все отрядные тяжести, кроме хлеба насущного и воды, да разве еще кауфманок, с которыми изобретателю, конечно, трудно расставаться. В прикрытие здесь оставлены 2 роты стрелков и 4 конных орудия. Остальные счастливцы выступили 10 мая в 3 часа после обеда, в составе 10 рот, 1 сотни, 8 орудий и 2 картечниц. Безжалостное небо заволокло тучами, повеял ветерок. Верблюды несли только по 8 пудов, да и то, пока шли целиною 8 верст, до караванной дороги, много их пало… Дальше дело пошло уже гораздо лучше, и к 8 часам вечера отряд сделал 20 верст, т. е. по 4 версты в час. На ночлеге варки не было — догадались наконец! Воду выдали только для питья и для чая. Лошадям отпустили по ведру. Ночью из секрета раздался выстрел подкравшейся к отряду небольшой партии, которая немедленно и скрылась. Тревоги не трубили, в ружье стал, и то ненадолго, один передний фас.
Поднялись на этот раз также не рано, а за полчаса до рассвета. С рассветом тронулись. К полудню жара дошла до 45°. Рассказывать о том, как было жарко и какая томила всех жажда при постоянных подъемах и спусках по волнистой местности, нет надобности. Кауфман выехал вперед с конвоем и свитой и наконец с одного бархана увидал вдали три холма. Это вожделенный Уч-учак. Тотчас послал он своих адъютантов в колонны с радостным известием… Раздалось восторженное «ура» во всю силу засохших глоток. Подбодрились даже верблюды. Пройдя еще версты четыре, в 12 часов сделали привал, чтобы собраться с силами для перевала через четвертый по счету и высокий кряж, до которого оставалось 1 1/2 версты и за которым мог ожидать нас неприятель. Послан был на рекогносцировку великий князь Николай Константинович с офицерами Генерального штаба. С вершины кряжа увидали далеко влево голубую ленту Аму-Дарьи.
Топографы определили засечкой расстояние до Уч-учака: оказалось 15 верст. Дойдем! Видно было, что с трех холмов спускаются к озеру Сардаба-кулю массы неприятеля. Это, стало быть, встреча с поздравлением! Напившись чаю с сухарями и отдохнув 2 часа, войска поднялись для последаего перехода. По дороге стали попадаться беспрестанно палые лошади и верблюды, это был путь отступления Сыддыка. Не доходя 8 верст до Уч-учака и сделав к 6 часам вечера, т. е. в 4 часа, только 7 верст, Кауфман решил остановиться на ночлег ввиду крайнего утомления людей и близости неприятеля, чтобы засветло успеть стянуться и устроиться боевым лагерем.
Тотчас подлетели смельчаки из неприятельских скопищ и открыли безвредную пальбу. На всякий случай высланы вперед и к правому флангу позиции стрелковые взводы. Лагерь стал так, что фасы каре заняли барханы, а верблюды в котловине. Орудия, как всегда, на переднем фасе. Хивинцы окружили отряд с 3-х сторон, но, проученные несколькими удачными выстрелами из берданок, не совались близко. На даровую томашу любовались не только наши лаучи, но даже и солдаты, забывшие усталость. Заревую пушку зарядили гранатой и направили в самую густую толпу неприятеля. Выстрела все ждали с нетерпением. Какую томашу произвела граната у хивинцев, можно было судить только по тому, что толпа рассеялась после ее разрыва. Бивачные огни засветились в обоих лагерях и всю ночь шла ружейная перестрелка. С рассветом 12 мая протрубили у нас подъем. Верблюдов уставили в несколько рядов так, что вышел квадрат войска, замкнули его со всех сторон и тронулись такой фалангой. За час до выступления подоспела с Адам-Кирилгана кавалерия и пошла позади арьергарда. Цепью стрелков командовал князь Евгений Максимилианович. Верблюды шли ходко: ни палых, ни отсталых не было, это несомненно были лучшие, выдержавшие гедеоновскую пробу, все слабое полегло в пустыне…
Солнце было уже высоко, когда тронулись войска. Тотчас же, с криками «ур-ур» (т. е. бей), масса хивинцев бросилась на отряд. Наши цепи стреляли на ходу, только на 400–500 шагов и так успешно, что неприятель вскоре отстал и потянулся к реке. К 8 часам отряд вышел уже из песков на твердую почву и отпраздновал это событие двумя гранатами, пущенными в ближайшую конную толпу, которая немедленно ускакала. Отряд стал на берегу озера, но несмотря на жажду и соблазнительный вид вольной воды, никто до команды не вышел из строя. Кауфман объезжал войска, благодарил за службу и поздравлял с главным успехом. У людей видны были полные бутылки, сохраненные до последнего перехода, согласно приказанию Кауфмана. Воду эту вылили в озеро. Молодой камыш, как вкусный, сочный корм, и свежая вкусная вода тотчас поступили в распоряжение давно не видавших такой роскоши верблюдов и лошадей. Люди напились и приумылись, насколько позволял короткий привал, но затем здесь оставлены были только верблюды, ослы и скот под прикрытием части пехоты и конного дивизиона. Кавалерия же и весь остальной отряд двинулись к реке, вслед за хивинцами, отступавшими к Ичке-Яру, где у них были собраны лодки для переправы на тот берег. Кавалерия была послана вдогонку, но за крайним утомлением лошадей, сделавших перед тем около 75 верст, из коих последние 15 верст на рысях, преследование окончилось в Ичке-Яре.
Здесь на берегу реки выставили ракетную батарею для действия по переправе. Один из хивинских каюков сел на мель в 200 саженях от берега. Вызвались охотники, конечно, уральцы, как рыбаки, состоящие с водой в большой дружбе, разделись донага, винтовки за спину, патронные сумки на шею и бросились верхом вплавь. С ними и прапорщик Каменецкий. Хивинцы, спрятавшиеся от выстрелов на дно лодки, видя беду неминучую, открыли огонь по пловцам, но никого не задели, а как только лошади выбрались на мель и казаки отправили их назад на берег с одним товарищем, то хивинцы, не ожидая далее, сами поскакали в воду и поплыли к своему берегу, но большая часть их потонула. На каюке оказалось 2 коровы, несколько баранов, лепешек и разная хурда-мурда. Это был первый трофей, за который уральцы и получили тут же обещанные им 100 руб.
Кавалерия осталась ночевать на Ичке-Яре, а весь остальной бивак перешел на Аму-Дарью. Люди немедленно стали купаться. Пошел в ход и бредень 4-го батальона. Моряки собирали и свинчивали кауфманки. К вечеру одна была готова, несколько офицеров с Зубовым и матросами отправились кататься с песнями, а Колокольцев-сын, адъютант Кауфмана, утешил всех, исполнив на кларнете знаменитый ноктюрн Шуберта «Майская ночь».
12-го была дневка и отслужен благодарственный молебен. Вечером отправлен был в Ташкент джигит с телеграммой государю, в которой доносилось о приходе на Аму-Дарью и намерении идти далее на Шурахан. Джигит повез и приказ по войскам округа, в котором Кауфман благодарил своих ближайших сотрудников, начальников полевых управлений, а также великого князя Николая Константиновича и князя Евгения Максимилиановича.
Пленный каюк был нагружен 400 пудами артиллерийского и инженерного парка, освободив 55 верблюдов. С 3 кауфманками он составил ядро будущей флотилии, под начальством Зубова.
14-го числа отряд перешел, все по правому берегу, к развалинам кр. Мешелки. Отсюда посланы были четыре предписания: Маркозову, Ломакину, Веревкину и начальнику Аральской флотилии Ситникову о намерении занять 17 мая Шурахан и переправу у Ханки, затем общими силами идти на Хиву. Требовалось уведомление также, где кто стоит, что уже сделано, что думают делать дальше и не слыхали ли чего о других отрядах. Дошло по назначению только одно предписание Ситникову. К Маркозову оно и не могло дойти, потому что он отступал в это время к Каспийскому морю, но бумага, ему адресованная, попала в руки Веревкина, который не замедлил ответить Кауфману, по содержанию ее, за себя и за Маркозова. 15 мая туркестанский отряд перешел на Базиргян-Тугай, откуда разосланы были прокламации к народу, что мы ведем войну только с ханом и его правительством, и потому жителям советовали сидеть смирно по домам и в дело не ввязываться. Прокламации повезли и наши джигиты, и взятые нами в плен хивинцы, из коих многие воротились потом и служили проводниками и чапарами.
16 числа, перейдя на Ак-Камыш, удалось казакам отбить еще один каюк. Кауфман произвел сам рекогносцировку и в 7 верстах далее увидел на противоположном берегу укрепленный лагерь, у входа Шейх-арыка на уроч. Тюнюклю, 4–5 тысячами войска при 4 орудиях. Командовал тут диван-беги Мат-Мурад. Ширина реки здесь 450 сажен. Неприятель открыл огонь из пушек и фальконетов, не причинивших нам вреда. Это для многих из свиты было первым огненным крещением. Одно из ядер чуть не попало в великого князя Николая Константиновича и князя Евгения Максимилиановича, стоявших рядом. На память об этом, с разрешения государя, им подарено было по одной пушке, из взятых потом в Хазар-аспе. Обе стоят теперь (в 1903 г.) у дворца Николая Константиновича в Ташкенте. Проехав еще 13 верст, Кауфман встретил наконец, в 20 верстах от лагеря, гребную флотилию, усилившуюся еще 9-ю захваченными каюками.
17-го числа Головачеву приказано было расстрелять 8 орудиями (4 конных и 4 горных) неприятельский лагерь, чтобы наша гребная флотилия могла воротиться к отряду беспрепятственно. На рассвете эти орудия, с небольшим прикрытием из 2 рот и 1 взвода стрелков, расположились против лагеря хивинцев, из которого тотчас же посыпались выстрелы. Через 1 1/2 часа нашего огня хивинские артиллеристы бросили свои пушки и разбежались, разбежалось и все скопище, успев, однако, увезти пушки. С нашей стороны выпущено было только 54 гранаты. Потеря наша состояла из двух лошадей. К концу канонады показалась и флотилия, успевшая захватить с боя несколько каюков на левом, т. е. неприятельском берегу. Всего у нас составилось 4 больших каюка на 80 человек каждый, 11 малых на 10 чел. каждый и 3 кауфманки, итого 18 судов.
