Фридрих Шиллер - Тридцатилетняя война
Генерал Галлас отнюдь не был рад оказанной ему чести. Он находился в Пильзене, на глазах у того, чья судьба была ему вверена, во власти врага, располагавшего для наблюдения за ним сотнями соглядатаев. Если Валленштейн проведает о тайном поручении, возложенном на него, Галласа, то ничто в мире не защитит его от мести и отчаяния герцога. Если опасно было скрывать такое поручение, то ещё страшнее было привести его в исполнение. Сокровенных помыслов командиров он не знал, и можно было по меньшей мере сомневаться, захотят ли они, уже сделав такой шаг, поверить посулам императора и разом отказаться от всех тех блестящих надежд, которые они возлагали на Валленштейна. И, наконец, какое дерзновенное предприятие — наложить руку на человека, который до сих пор считался неприкосновенным, который в силу долговременного пользования высшей властью, в силу покорства, обратившегося в привычку, стал предметом глубочайшего благоговения и был вооружён всем, чем может наделить внешний блеск и внутреннее величие; человека, один взгляд которого внушал рабский трепет и который одним мановением даровал жизнь или обрекал на смерть! Схватить, как простого преступника, такого человека среди телохранителей, окружающих его, в стенах города, очевидно, слепо ему преданного, внезапно обратить предмет столь давнего глубокого преклонения в предмет жалости или издевательства — такого поручения мог устрашиться и самый храбрый из людей. Так глубоко внедрились в души солдат герцога трепет и преклонение пред ним, что даже столь чудовищное преступление, как государственная измена, не могло вырвать с корнем их чувств к нему. Галлас понял невозможность исполнить данное ему поручение открыто, на глазах герцога, и заветнейшим его желанием было снестись с Альтрингером, прежде чем решиться на какой-либо шаг. Так как продолжительное отсутствие последнего начало уже возбуждать подозрения герцога, то Галлас вызвался лично отправиться в Фрауэнберг и уговорить Альтрингера, приходившегося ему родственником, явиться в Пильзен. Валленштейн принял это доказательство усердия Галласа столь благосклонно, что предоставил ему свою карету. Весьма довольный успехом своей хитрости, Галлас поспешил оставить Пильзен, предоставив графу Пикколомини следить за действиями Валленштейна; сам он, однако, не преминул, где только мог, огласить императорский приказ, который был принят войсками гораздо лучше, чем он мог ожидать. Вместо того чтобы привезти с собой своего друга в Пильзен, он, наоборот, отправил его в Вену для охраны императора от угрожавшего ему нападения, а сам направился в Верхнюю Австрию, где приближение герцога Бернгарда Веймарского вызвало чрезвычайную тревогу. В Чехии города Будвейс и Табор вновь были заняты императорскими войсками, и приняты были все меры к тому, чтобы дать быстрый, решительный отпор любым действиям изменника.
Так как и Галлас, очевидно, не думал о возвращении, то Пикколомини решился ещё раз испытать легковерие герцога. Он испросил у него позволение съездить за Галласом, и Валленштейн во второй раз дался в обман. Это непонятное ослепление мы можем объяснить лишь как естественное следствие его гордыни, под влиянием которой он никогда не отказывался от однажды составленного себе мнения о человеке и дажо самому себе не признавался в возможной ошибке. Графа Пикколомини он также в своей карете отправил в Линц, где тот не только сейчас же последовал примеру Галласа, но предпринял и дальнейший шаг. Он обещал Валленштейну возвратиться, — он и пускается в обратный путь, но во главе целой армии, с целью захватить герцога в Пильзене. Другое войско, под начальством генерала Суйса, спешило в Прагу, чтобы закрепить этот город за императором и охранять его от возможного нападения мятежников. В то же время Галлас возвещает всем рассеянным повсюду австрийским армиям, что отныне он — единственный полководец, распоряжения которого являются непреложным законом. Во всех императорских лагерях распространяются приказы, которыми герцог вместе с его наперсниками объявлен вне закона и армии освобождены от всяких обязательств по отношению к изменнику.
Примеру, поданному в Линце, следуют все; имя изменника предаётся проклятию; все армии отпадают от него. Наконец, когда уж и Пикколомини не возвращается, повязка спадает с глаз Валленштейна — а страшно его пробуждение. Но и теперь ещё он верит в истинность того, что рекут звёзды, и в преданность армии. В ответ на известие об отпадении Пикколомини он объявляет, что впредь не должно повиноваться никакому приказу, не исходящему непосредственно от него или от Терцки и Илло. Он спешно готовится выступить в Прагу, где намерен, наконец, сбросить маску и открыто объявить себя врагом императора. Под Прагой должны собраться все войска и отсюда с быстротой молнии ринуться на Австрию. Герцог Бернгард, тоже участвующий в заговоре, должен был шведскими войсками поддержать действия герцога и предпринять диверсию на Дунае. Уже Терцки спешил в Прагу, и лишь нехватка лошадей мешала герцогу немедленно последовать за ним с остальными сохранившими верность полками. С великим нетерпением ожидает он известий из Праги и узнаёт, что этот город потерян, генералы предали его, войска изменили ему, заговор раскрыт и Пикколомини, поклявшийся погубить его, двинулся ему навстречу. С ужасающей быстротой рушатся все его планы, обращаются в прах все его чаяния. Он одинок, покинут всеми, кого облагодетельствовал, предан всеми, на кого надеялся. Но именно в таких обстоятельствах познаются великие натуры. Обманувшись во всех своих надеждах, он не отказывается ни от одного из своих замыслов: он ни в чём не отчаивается, потому что сам он ещё существует. Теперь настал момент, когда невозможно обойтись без вожделённой помощи шведов и саксонцев и когда исчезает всякое сомнение в его искренности. Убедившись в твёрдости его намерений и в затруднительности его положения, Оксеншерна и Арнгейм также, отбросив всякие колебания, решают воспользоваться благоприятным случаем и обещают ему поддержку. Саксонией поручено герцогу Францу-Альберту Саксен-Лауэнбургскому доставить ему четыре тысячи воинов; от шведов он должен получить чрез герцога Бернгарда и пфальцграфа Биркенфельдского Христиана шесть тысяч испытанных солдат. Покинув Пильзен с полком Терцки и теми немногими из окружавших его лиц, что остались верными ему или прикидывались такими, Валленштейн поспешил в Эгер, к самой границе королевства, чтобы быть ближе к Верхнему Пфальцу и тем легче соединиться с герцогом Бернгардом. Приговор, объявивший его врагом государства и изменником, ещё не был известен ему. Лишь в Эгере поразил его этот громовый удар. Он ещё рассчитывал на ту армию, которую генерал Шафготш держал в Силезии наготове для него, и по-прежнему тешил себя надеждою, что многие даже из числа тех, кто изменил ему, вновь возвратятся к нему при первом проблеске возврата счастья. Даже во время бегства в Эгер — так мало это страшное испытание смирило его отважную душу — он ещё лелеял дерзновенный замысел низвергнуть императора с престола. В этих обстоятельствах некто из его свиты попросил разрешения подать ему совет. «Для императора, — начал он, — ваша светлость являетесь известным, великим и весьма уважаемым сановником; для неприятеля вы — пока что сомнительный король. Неразумно рисковать надёжным ради ненадёжного. Неприятель воспользуется вашей особой, потому что случай очень уж благоприятен, но ваша светлость всегда будут у него на подозрении, и он всегда будет опасаться, что когда-нибудь вы с ним поступите так же, как теперь — с императором. Поэтому одумайтесь, пока не поздно». — «Что же будет тогда?» — возразил герцог. «У вас в сундуках сорок тысяч «солдат» (золотых с вычеканенными на них латниками), — ответил тот. — Прихватив их с собой, отправьтесь прямо к императорскому двору. Объясните там, что все ваши действия в последнее время имели целью лишь одно — испытать верность императорских слуг и отличить благонамеренных от подозрительных. И так как большинство из них оказалось склонным к измене, то вы и явились предостеречь его императорское величество от этих опасных людей. Таким образом, каждого, кто теперь захочет изобразить вас преступником, вы сможете выставить изменником. При императорском дворе вас с сорока тысячами золотых примут, разумеется, с распростёртыми объятиями, и вы снова станете важной особой». — «Совет недурен, — ответил Валленштейн после некоторого раздумья, — да чёрт его знает!»
В то время как герцог неутомимо вёл из Эгера переговоры с неприятелем, вопрошал звёзды и предавался новым надеждам, чуть не на его глазах оттачивался кинжал, положивший конец его дням. Императорский приговор, объявлявший его вне закона, возымел своё действие, и карающая Немезида обрекла неблагодарного погибнуть под ударами неблагодарности. Из всех своих офицеров Валленштейн особо отличал ирландца по имени Лесли и облагодетельствовал его. Не кто иной, как этот человек, счёл себя призванным привести в исполнение смертный приговор над герцогом и заслужить кровавую награду. Как только Лесли появился в свите герцога в Эгере, он поспешил раскрыть коменданту этого города, полковнику Бутлеру, и подполковнику Гордону — шотландцам и протестантам — все коварные замыслы герцога, необдуманно доверившего ему их в пути. В лице Гордона и Бутлера Лесли нашёл людей, способных на решительный шаг. Им предстоял выбор между долгом и изменой, между законным властителем и беглым, всеми покинутым мятежником. То обстоятельство, что этот мятежник был их благодетелем, не могло, однако, внушить им хотя бы минутное колебание в выборе. Все трое торжественно клянутся друг другу свято хранить верность императору, а верность требует скорейших действий против общего врага. Обстоятельства благоприятствуют им, и злой дух герцога сам отдаёт его в руки мести. Но, чтобы не лишать правосудия его законных полномочий, решено было представить жертву живой, и заговорщики расстаются, приняв отважное решение схватить полководца, не умертвив его. Покровом глубокой тайны облечён этот мрачный заговор, а Валленштейн, не подозревая о нависшей над ним гибели, наоборот, льстит себя уверенностью, что в эгерском гарнизоне найдёт храбрейших и вернейших своих защитников.
