Иван Клулас - Диана де Пуатье
Королева нанесла визит в Шенонсо в сопровождении всего двора[577]. Имение очаровало ее. Ссылаясь на изначальную принадлежность этих земель королевскому домену, Екатерина потребовала возвращения Короне ее имущества. Но Диана, некогда прибегнув к фиктивной продаже имения Бойе, потратила десять лет на тяжбы, чтобы исключить Шенонсо из числа королевских владений, а потому сначала весьма успешно противостояла королеве. Через три месяца после смерти короля, в октябре 1559 года, она все еще участвовала в преобразовании кутюмов Турени как владелица Шенонсо, представленная доверенным лицом — мэтром Этьеном Табуа. Тогда Екатерина сменила тактику. Вместо того чтобы прибегнуть к конфискации, как это было проделано с герцогиней д’Этамп, королева предложила обмен. За Шенонсо она отдавала Диане замок Шомон, купленный ею 31 марта 1550 года у Шарля-Антуана де Ла Рошфуко и его супруги Антуанетты д’Амбуаз за 120 тысяч ливров[578].
Этот обмен был выгоден для Дианы: земли Шомона на треть превышали стоимость Шенонсо. А потому после очень недолгих переговоров соответствующий документ был подписан в замке Блуа во время пребывания там короля в конце 1559 года. Королеву-мать представлял кардинал Лотарингский, а герцогиню де Валентинуа — советник короля Франсуа Марсель, сеньор д’Авердон. Утверждение договора состоялось в Шиньоне несколько позже — в мае 1560 года: отсрочка произошла из-за вспыхнувшей в королевстве смуты. Противники Гизов составили против них Амбуазский заговор, в последний момент случайно раскрытый в марте 1560 года. После казни участников его организации Ла Реноди и других Екатерина вместе с королем и молодой королевой Марией Стюарт поехала праздновать свой и Гизов триумф в Шенонсо. По такому случаю замок и подступы к нему чудесным образом преобразились: символические композиции и девизы провозглашали величие короля и его матери, а также отдавали дань глубочайшей скорби Екатерины, поклявшейся вечно хранить память об усопшем супруге. Замок, отданный королем в залог особой нежности к фаворитке, был призван хранить воспоминания о супружеской любви, над которой не властно само время. А чтобы полнее отпраздновать победу, Екатерина пообещала себе продолжить и превзойти в великолепии все усовершенствования дворцового комплекса, начатые Дианой.
Герцогиня де Валентинуа, разумеется, отсутствовала в кортеже, вступившем в Шенонсо 31 марта вслед за юным Франциском II и его супругой Марией Стюарт. Однако Диану представлял там ее зять д’Омаль, сопровождавший своих братьев — герцога и кардинала Гизов. На поддержку Монморанси она в данный момент рассчитывать не могла: адмирал де Колиньи и кардинал де Шатийон содержались при дворе под домашним арестом как подозреваемые в соучастии с заговорщиками. Сам же коннетабль остался в Париже как губернатор, что можно было считать своего рода ссылкой[579].
Будучи трезвомыслящей особой и не сомневаясь в покровительстве Гизов, Диана отнюдь не стала возмущаться столь поспешным захватом Шенонсо, но восприняла действия королевы как вполне естественные. Она приказала 27 апреля своему секретарю вступить во владение Шомоном, дабы сделать необратимым обмен, скрепивший примирение с главным врагом. Тем не менее 27 января 1561 года в Ане герцогиня де Валентинуа в последний раз занялась проверкой счетов Шенонсо. Так она прощалась со своим прекрасным поместьем[580].
Отныне Диана проводила время то в Ане, то в замке Бейн, то в Лимуре, некогда выцарапанном у герцогини д’Этамп. Однако, занимаясь как будто лишь управлением собственными землями, Диана продолжала влиять на политику Короны с помощью своих родичей и союзников.
Конечно, герцогиня де Валентинуа знала, что ее, как и всех бывших королевских фавориток, ненавидят, однако отсутствие популярности, похоже, не огорчало ее ни в малейшей мере. Этой рассудительной и практичной особе было в общем не на что особенно жаловаться. Шестьдесят лет непрерывного восхождения и счастливой жизни сделали Диану такой, какой она мечтала стать в юности: сказочно богатой герцогиней, связанной с первыми домами королевства и благодаря этому если и не могущественной, то по крайней мере менее уязвимой. Обеспеченные тылы, невероятный взлет славы и состояния и возвышение семьи Дианы полностью отвечали идеалу, достигнуть которого изначально стремились великий сенешаль Нормандии и его супруга.
Восшествие на престол после смерти 5 декабря 1560 года юного короля Франциска II его малолетнего брата Карла IX стало началом истинного царствования Екатерины Медичи, «регентши Франции». Коннетабль был вновь призван ко двору. Собранную Гизами армию распустили, а 13 декабря в Орлеане собрались Генеральные штаты. Им предстояло обсудить лишь два серьезных вопроса, требовавших безотлагательного решения: религиозный конфликт в королевстве и чудовищный государственный долг, чьи размеры достигли уже 43 миллионов ливров. Однако взаимное противостояние трех сословий сорвало все попытки найти выход.
Екатерина позволила депутатам разъехаться, а в мае 1561 года организовала сокращенное собрание штатов, поручив им «высказать мнение насчет средств избавить короля от долга». А тем временем, в согласии с новым канцлером Мишелем де Л’Опиталь, королева избрала политику терпимости по отношению к протестантам. Колиньи вошел в Совет. Королевство двигалось к политике свободы вероисповедания и роста налогов[581].
На это последовала яростная реакция несгибаемых католиков, которые одновременно являлись обладателями самых крупных состояний. Сент-Андре не побоялся даже воззвать к Филиппу II. Зато ненависть Монморанси к Гизам помогала королеве-матери сохранять власть, Шатийоны сблизили своего дядю с первым принцем крови Антуаном Бурбоном. Однако коннетабль не мог пойти на присоединение к лагерю протестантов. Он остался верен ортодоксальной Церкви и тихо презирал королеву Екатерину.
Именно в этот момент провинциальные штаты Иль-де-Франс потребовали «расследования хищений государственных средств». Ассамблея парижских судейских храбро предложила заставить фаворитов прежних царствований «вернуть награбленное». Король Наваррский согласился с формулировкой, а общественное мнение ей рукоплескало[582].
Речь шла о том, чтобы сделать явными тайны времен Генриха II, разбазаривание государственного достояния в пользу нескольких привилегированных лиц, махинации, поддельные приговоры судов, торговлю особыми милостями, должностные преступления, невероятное попустительство, поставившее казну в зависимость от аппетитов одной женщины и наделившее две семьи баснословным богатством. Подобные откровения во время экономической депрессии и голода могли бы сплотить французов против горстки хищников и уменьшить недовольство общества.
Эта ужасающая угроза застала герцогиню де Валентинуа в одном из ее замков. Диана всерьез испугалась, что у нее отнимут все и обрекут на нищету. Поэтому герцогиня вновь вышла из тени с намерением восстановить и противопоставить королеве, реформаторам и протестантам то, что до 1547 года носило название «партии дофина». Следовало создать новую лигу, способную вернуть власть и обеспечить безнаказанность бывшим союзникам, хотя они и стали с тех пор врагами.
Для начала герцог д’Омаль добился полного примирения Гизов со своей тещей — их легко объединила забота о защите собственных состояний.
Маршал Сент-Андре, великий грабитель государства, согласился отдать все свое имущество под защиту Гизов, пообещав руку единственной дочери и, стало быть, наследство одному из сыновей герцога. Вместе с Сент-Андре Диана предприняла натиск на коннетабля: оба ловко льстили его религиозной щепетильности и умело играли на скупости. Так, Монморанси отдалили от Колиньи, объявив последнего вдохновителем дерзких преследований против всех, кому царствование Генриха II принесло богатство и власть. Протестант из епархии Валанс, советник королевы-матери Жан де Монлюк спровоцировал яростную ссору между дядей и племянником. Начиная придворную речь, Монлюк сознательно опустил традиционное воззвание к Богу и святым. Дело было передано в Королевский совет, на котором коннетабль заявил Колиньи, «что счел бы себя отлученным от Церкви, слушая таких проповедников, более того, он жаждет и готов молить Всевышнего, дабы тот во время одного из подобных сборищ позволил дому обрушиться и прикончить всю свору». После этого Франсуа де Монморанси с легкостью сумел уговорить отца встретиться с Сент-Андре и Гизами.
Трое вельмож договорились о встрече в Фонтенбло. Они скрепили союз на Пасху, 6 апреля 1561 года, совместно приняв причастие в молельне Сен-Сатюрнэн, после чего коннетабль принял двух других партнеров у себя за обедом и объявил о создании католического триумвирата. В тот же день Гиз устроил королеве Екатерине необычайно грубую сцену, заметив, что, мол, «нельзя пить из обоих источников сразу и она обязана объявить себя сторонницей либо тех, либо других»[583].
