История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"
В это время к Эксетеру подошел принц Мориц, весть о прибытии коего вызвала новый приступ паники, так что вслед за фортом Апплдор, господствовавшим над водными путями к Барнстейплу и Бедфорду и сдавшимся полковнику Дигби два или три дня спустя после его победы, Его Величеству, получив обещание помилования, вскорости подчинились и названные два города, причем полковник Дигби строго следил за соблюдением статей капитуляции, запрещавших солдатам грабежи и бесчинства. Последний успех войск Его Величества так сильно подействовал на умы и настроения тамошних жителей, что полковник Дигби, пользуясь тем, что главнейшие враги короля удалились (что дозволялось им упомянутыми статьями), сумел за несколько дней увеличить свой небольшой отряд до трех тысяч человек пехоты и восьмисот человек кавалерии. Принц Мориц приказал ему идти с этим войском к Плимуту и блокировать город, чтобы неприятель уже не мог совершать оттуда набеги на округу.
Потеря всех гарнизонов на северном побережье вместе с отсутствием надежд на помощь и подкрепление из других мест вынудили графа Стамфорда вступить в переговоры с принцем. Наконец, стороны подписали статьи о капитуляции Эксетера, и 4 сентября — то есть четырнадцать или шестнадцать дней спустя по прибытии туда принца Морица — этот богатый и красивый город, защитникам коего осаждающие не успели доставить иных затруднений и неудобств, кроме невозможности дышать свежим воздухом за его стенами и получать припасы с окрестных рынков, был сдан Его Величеству.
< Незадолго до этого произошел досадный случай, доставивший новые хлопоты королю. Граф Карнарвон, командовавший кавалерией Западной армии, выступил из Бристоля раньше принца и еще до прибытия Его Высочества в армию занял Дорчестер и Уэймут, два известных своим мятежным духом города. Первый из них решено было оставить без гарнизона, но второй, как важнейший порт графства, нуждался в надежной защите. Комендантом Уэймута маркиз уже пообещал сделать сэра Антони Ашли Купера, молодого состоятельного джентльмена, который, по мнению большинства, мог собрать людей для обороны города и принести большую пользу делу короля. Сэр Антони, в ожидании назначения, уже успел принять к тому известные меры, однако принц Мориц, как выяснилось, прочил на эту должность другого человека. После сдачи Уэймута сэр Антони спешно прибыл в Бристоль и обратился за помощью к маркизу, и тот счел своим долгом выполнить обещание, полагая, что имеет право это сделать, ведь город был занят, по-видимому, еще до того, как король велел ему, маркизу, не ехать в армию, но остаться при дворе, а значит, именно он, Гертфорд, был тогда главнокомандующим Западной армией. В этом намерении маркиза поддержал канцлер Казначейства, с которым имел беседу и сам сэр Антони, посетовавший на то, что, рассчитывая на пост Уэймутского коменданта, он уже успел войти в немалые расходы, набирая солдат и офицеров для гарнизона, и теперь, если ему откажут, он превратится в посмешище для всего графства. Канцлер, однако, счел, что будет лучше, если на эту должность - во избежание возражений со стороны принца - сэра Антони назначит не маркиз, а сам король, и вызвался написать Его Величеству. Он желал удовлетворить маркиза, а главное, привлечь на сторону короля столь влиятельного в тех краях человека (о легкомыслии и непостоянстве которого никто еще тогда не догадывался). Однако, несмотря на письмо канцлера, а также настойчивые уговоры лорда Фолкленда и сэра Джона Колпеппера, король наотрез отказался исполнить просьбу маркиза, полагая, что это означало бы нанести публичное оскорбление племяннику. Задетый за живое Гертфорд заключил, что он утратил всякое доверие короля и лишен возможности служить Его Величеству, и выразил надежду, что ему позволят удалиться в свое поместье, где он мог бы вести жизнь частного лица, вознося молитвы за короля. Ясно понимая, какими дурными последствиями обернется эта история, и сколь многие готовы воспользоваться ею в ущерб делу короля, канцлер прибыл в Оксфорд и приложил все усилия, чтобы переубедить Его Величество. Это ему удалось, и сэр Антони стал комендантом Уэймута, а маркиз воспринял это как знак королевской милости. >
Под Глостером же дело подвигалось крайне медленно, ибо хотя королевская армия чрезвычайно усилилась подходившими отовсюду отрядами, король не имел ни денег, ни потребного для осады снаряжения, а защитники города, действовавшие смело и решительно, совершали дерзкие и весьма удачные вылазки, и урон противника обыкновенно превышал их собственные потери. Многие известные офицеры (не говоря о простых солдатах) сложили тогда головы в траншеях и апрошах, ведь комендант Глостера, как и подобает опытному и бдительному военачальнику, не упускал ни единой возможности нанести внезапный удар. Но порой во время этих вылазок королевской кавалерии удавалось отрезать неприятелю пути отхода, и многие попадали в плен, причем всякий раз — пьяными; протрезвев же, они рассказывали, что отрядам, назначенным для вылазки, их комендант всегда позволяет выпить столько вина или иных горячительных напитков, сколько душа желает — так что их боевой пыл, похоже, поддерживался отчасти искусственными средствами. Примечательно, однако, что за все то время, пока король стоял там со своей великолепной армией, уже успевшей взять гораздо более знаменитый город, из Глостера к нему перебежало лишь трое солдат, а среди офицеров перебежчиков не было вовсе — убедительное свидетельство строгой дисциплины у осажденных. Королевская армия теряла людей как из-за болезней (хотя и меньше, чем это можно было с основанием ожидать), так и от неприятельского огня со стен; вдобавок и солдаты, и офицеры ее предавались самым возмутительным своевольствам. Враждебность жителей этого края они полагали достаточным оправданием для любых насилий и грабежей, так что невозможно себе представить, сколько тысяч овец перерезали солдаты самочинно за считанные дни (помимо того скота, который реквизировали для регулярного довольствования армии комиссары); офицеры же — без ведома короля и без всякого дозволения — часто хватали крестьян и держали их под стражей, пока те не вносили изрядные суммы выкупа за свое делинквентство. Все это вызывало громкий ропот против бесчинств солдат и беззаконий офицеров, и к тому же, разлагая дисциплину в армии, делало ее менее способной выдержать предстоящее испытание на поле боя.
В Лондоне между тем употребляли все мыслимые средства, чтобы ускорить приготовления к деблокаде Глостера. < Партия непримиримых решила оказать любезность Сити, и когда комендант Тауэра сэр Джон Коньерс попросил разрешения оставить свой пост и уехать за границу, охрана Тауэра была поручена лорд-мэру Пеннингтону. > Теперь граф Эссекс объявил, что сам поведет войска на выручку осажденным, хотя поначалу это думали поручить сэру Уильяму Уоллеру. Граф вновь выказывал пылкую готовность сражаться с королем, и к нему стали возвращаться солдаты и офицеры, покинувшие армию при его попустительстве или же в убеждении, что главнокомандующий больше не намерен наступать. Однако силы его увеличивались не так быстро, как того требовали обстоятельства.
Благодаря гонцам, которых полковнику Масси нередко удавалось посылать из Глостера, в Лондоне знали, в сколь трудном положении находятся осажденные и как долго они рассчитывают продержаться. Парламентский ордонанс о принудительном наборе, хотя он и исполнялся с необыкновенной строгостью (состоятельных лиц, которые бежали в Лондон, надеясь остаться незамеченными в большом городе, хватали и держали под стражей до тех пор, пока они не уплачивали крупные суммы или не выставляли вместо себя годных к военной службе людей), не обеспечил ожидаемого пополнения; те же, кого силой забирали в армию и ставили под команду офицеров, обнаруживали глубокое отвращение к службе, решительно отказывались сражаться и бежали при первой же возможности. В конце концов Палатам, чтобы получить солдат, пришлось обратиться за помощью к тем самым людям, которые с таким постоянством обеспечивали их деньгами. Парламент принялся убеждать своих верных друзей в Сити отправить в качестве вспомогательного войска три-четыре полка лондонской милиции, дабы те дали бой неприятелю вдали от столицы, а не поджидали его у собственных стен, куда враг, доказывали Палаты, непременно явится тотчас же после падения Глостера, и тогда малигнанты в самом городе доставят им не меньше хлопот, чем вражеская армия.
