Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года
В 7.30 в тюрьме Ла Рокетт, куда были доставлены из Мазаса три сотни заложников, стало очень шумно. Среди гвардейцев, возмущенных казнями версальцев, стоял делегат Комиссии общественной безопасности, который говорил: — Поскольку они расстреливают наших людей, следует казнить шесть заложников. Кто войдет в расстрельную команду? — Я! Я! — закричали со всех сторон. Кто–то вышел и сказал: — Я отомщу за своего отца. — Другой произнес: — Я отомщу за своего брата. — Они застрелили мою жену — сказал третий гвардеец. — Каждый обосновывал свое право на возмездие по–своему. Отобрали тридцать человек и вошли в тюрьму.
Делегат просмотрел тюремную книгу регистрации, указал на архиепископа Парижа Дарбоя, председателя Палаты кассационного суда Божана, банкира Жекера, иезуитов Аллара, Клерка и Дюкудре. В последний момент Жекера заменили кюре Дегюрри.
Их вывели на плац. Дарбой, запинаясь, сказал: — Я не враг Коммуны. Я сделал все, что мог. Я дважды писал в Версаль. — Он взял себя в руки, когда понял, что смерть неизбежна. Божан не мог держаться на ногах. — Кто нам вынес приговор? — спросил он. — Суд народа. — О, это неправедный суд, — ответил председатель судебной палаты. Один из священников бросился на будку часового и обнажил грудь. Заложников повели дальше, и, повернув за угол, они увидели расстрельную команду. Некоторые стрелки из нее попытались заговорить с заложниками, делегат приказал их замолчать. Заложников поместили у стены, командир расстрельного взвода сказал им: — Не мы приговорили вас к смерти, но версальцы, расстреливающие пленных. — Затем по его команде раздались выстрелы. Заложники пали на землю на одинаковом расстоянии друг от друга. Остался стоять с поднятой рукой один Дарбой, раненый в голову. Повторный залп уложил его рядом с другими (189).
Слепое правосудие революций карает в лице первых встречных их касту за совокупность преступлений.
В 8 часов версальцы приблизились к баррикаде у ворот Сен‑Мартин. Их снаряды задолго до этого превратили район в зону пожаров. Под воздействием огня федералы были вынуждены отступить.
Этой ночью версальцы расположились лагерем перед Страсбургской железной дорогой, улицей Сен‑Дени, ратушей (занятой к 9 часам войсками Виноя), Политехнической школой, монастырем ордена Св. Марии Магдалины и парком Монсури. Эти объекты располагались веером, ось которого составлял мост Менял. Правую сторону формировал тринадцатый округ, левую — улицы предместья Сен‑Мартин и улица Фландр, дуга укреплений. Веер мог закрыться у Бельвиля, который находился в центре.
Париж продолжал отчаянно гореть. Ворота Сен‑Мартин, собор Св. Евстафия, улица Роял, улица Риволи, Тюильри, Пале—Роял, ратуша, театр Лирики, левый берег от здания Почетного легиона до Дворца юстиции и Префектуры полиции горели ярким пламенем во тьме ночи. Языки пламени создавали огнедышащую архитектуру арок, куполов, призрачных зданий. Грозные взрывы производили огромные клубы дыма, летящие вверх мириады искр. Каждую минуту на горизонте возникали и исчезали вспышки. Это били по занятым кварталам пушки форта Бисетр, с Пер‑Лашез и холмов Шомон. Батареи версальцев отвечали из Пантеона, Трокадеро и Монмартра. Теперь выстрелы следовали один за другим через равные интервалы. Теперь стоял непрерывной грохот по всей линии противостояния. Целились наугад, вслепую, бессознательно. Снаряды часто взрывались во время полета. Весь город охватил вихрь пламени и дыма.
Что за люди составляли эту горстку бойцов, которые без командиров, без надежды, без путей отхода обсуждали свою последнюю битву, как если бы подразумевали победу! Подлые реакционеры обвиняли их в поджогах, словно огонь на войне не был законным оружием, словно снаряды версальцев произвели пожаров в городе, по крайней мере, не столько же, сколько снаряды федералов, словно отдельные спекуляции приверженцев режима не внесли свою долю в разрушение города (190). И те самые буржуа, которые призывали пруссаков к «сожжению всего» (191), называют этих людей негодяями за то, что они предпочли скорее погибнуть в руинах, чем изменить своим убеждениям, бросить свое имущество и семьи на милость коалиции деспотов, которые в тысячу раз превосходили по жестокости иностранцев.
В 11 часов в комнату Делеклюза вошли два функционера и сообщили ему о казни заложников. Он выслушивал их доклад, не прекращая писать. Затем спросил: — Как они умирали? — Когда функционеры ушли, он повернулся к соратнику, который с ним работал, и, закрыв лицо руками, воскликнул: — Что за война! Что за война! — Однако он слишком хорошо знал природу революций, чтобы погружаться в бесплодные рефлексии, и, овладев собой, произнес: — Мы знаем, как надо умирать!
Всю ночь депеши поступали одна за другой без перерыва. Все требовали пушек и людей, угрожая покинуть такую–то и такую позицию.
Но где найти пушки? А люди стали столь же редкими, как бронза.
XXX. Падение левого берега
Несколько тысяч человек не могли удерживать бесконечно линию обороны протяженностью в несколько миль. Когда опустилась ночь, многие федералы оставили баррикады, чтобы передохнуть. Версальцы, которые были начеку, овладели их позициями, и в проблесках зари обнаружилось, что на месте красного флага развивается триколор.
В темноте федералы покинули большую часть десятого округа. Их артиллерийские орудия перетащили в Шато д’О. Брюнель и храбрые коммунары все еще стояли на своей позиции на улице Маньан и набережной Жемаппе, в то время как версальцы держались наверху бульвара Мажента.
На левом берегу, версальцы установили батареи на площади Анфер, у Люксембургского дворца и на бастионе 81. Более пятидесяти орудий и пулеметов нацелили на холм Кай. Отчаявшись взять эту позицию штурмом, Кисси решил сокрушить ее артиллерийским огнем. Со своей стороны Вроблевски не бездействовал. Помимо 175‑го и 176‑го батальонов, он имел под своей командой легендарный 101-ый батальон, который имел для Коммуны такое же значение, как 32-ая бригада для Итальянской армии. С 3‑го апреля 101-ый батальон не знал отдыха. Днем и ночью федералы батальона не выпускали из рук оружия. Они проводили операции против окопов, в деревнях и полях. Версальцы в Нейи, Асниер спасались от них бегством десять раз. Федералы захватили три орудия, которые повсюду следовали за ними, как верные псы. Все они, жители тринадцатого округа и квартала Муффетар, непослушные и неспособные соблюдать дисциплину, яростные, грубые, с разорванной одеждой и флагом подчинялись только одному приказу — приказу наступать. Они бунтовали, когда находились в бездействии. Когда они выходили из огня, возникала необходимость снова бросаться в огонь. Командовал федералами батальона Серизи или, скорее, сопровождал их. Потому что, на самом деле, ими командовала ярость. Пока был фронт, они совершали дерзкие вылазки, захватывали аванпосты, держали версальцев в состоянии напряжения. Вроблевски, уязвимый справа в связи с захватом версальцами Пантеона, обезопасил свой проход к Сене баррикадой на мосту Аустерлиц. Он поставил пушку на площади Жанны д’Арк, чтобы воспрепятствовать атаке версальцев со стороны железнодорожной станции.
В тот день Тьер посмел сообщить по телеграфу провинциям, что маршал Мак‑Магон только что обратился в последний раз к федералам с предложением сдаться. Это была одиозная ложь, как и прежде. Подобно Кавеньяку в 1848 году, Тьер, напротив, хотел продолжения бойни. Он знал о том, что снаряды версальцев вызывают пожары в Париже, что казни пленных и раненых неизбежно приведут к казням заложников. Но что ему до судьбы горстки священников и жандармов? Что могло беспокоить буржуазию, когда она ликовала среди руин, когда она могла на этих руинах написать: «Париж повел борьбу с привилегированным классом. Парижа больше не существует!»
Поставив под контроль ратушу и Пантеон, версальцы обратили все свои усилия на Шато д’О, Бастилию, холм Кай. В 4 часа Клиншан возобновил наступление на Шато д’О. Одна военная колонна, отправившись с улицы Парадис, подошла к улицам Шато д’О и Де Бонди. Другая колонна выступила против баррикады на перекрестке бульваров Мажента и Страсбург. Между тем третья колонна наступала с улицы Женер между бульварами и улицей Турбиго. Это наступление поддерживал справа корпус Дуэ. Он стремился зайти в третий округ по улицам Шарло и Сентонж. Виной продвигался к Бастилии небольшими улочками, примыкавшими к улице Сен‑Антуан, справа и слева от берега Сены. Кисси, поставивший себе более скромные цели, подвергал артиллерийскому обстрелу холм Кай, перед которым его солдаты не раз обращались в бегство.
В фортах происходили неприятные сцены. Вроблевски, левый фланг которого форты прикрывали, полагался в их сохранении на энергию члена Совета, получившего полномочия делегата. Вечером раньше командир Монружа оставил свой форт и отступил с его гарнизоном в Бисетр. Форт Бисетр долго не продержался. Батальоны заявили, что хотят вернуться в город, чтобы защищать свои районы. Делегат, несмотря на угрозы, не смог их остановить. Поэтому гарнизон вернулся в Париж, предварительно выведя из строя орудия. Версальцы заняли брошенные форты и немедленно установили в них батареи против форта Иври и холма Кай.
