Михаил Петров - Адмирал Ушаков
Ушаков сказал, что о сдаче Москвы узнал только сегодня и хотел бы узнать некоторые подробности.
- Что с нашей армией?
- Армия, слава Богу, цела, - отвечал городничий. - После Бородина сражения другого не было. Фельдмаршал Кутузов, по сведениям, остановился с армией у Калужской дороги.
- Ежели так, - помедлив, сказал Ушаков, - тревожиться особенно не следует. Потеря Москвы еще не потеря России. Главное, цела армия, и пока Наполеону не удастся ее разбить, он не может торжествовать победу.
- Слава те, Господи!.. - перекрестился городничий. - Вы мне, Федор Федорович, можно сказать, жизнь вернули. Я-то уж всякое думал, думал, конец нам, быть нам под сапогом у Бонапарта...
Разговаривая, они вошли в городническое управление. В коридоре было холодно и сумрачно. К стенам жались какие-то люди, очевидно просители. У самых дверей на узкой скамейке, привалившись друг к другу, дремали два обритых молодых крестьянина. Почти вплотную к ним стоял забрызганный грязью прапорщик и с унылым видом грыз себе ногти. Увидев городничего, прапорщик обрадовался и подошел к нему.
- Ну, чего тебе? - сердито повернулся к нему городничий, оставив на время Ушакова. - Сказано было: здесь тебе не лазарет. Для чего сюда привел? А вдруг в них зараза какая?
- Куда же мне их? Не под дождем же оставлять. А идти дальше они не могут. Под крышу их надо, в тепло.
- А где мне крышу для них взять? В обывательских домах и так уже на постоях полно, не берут больше. Вот, - стал жаловаться он Ушакову, ополченцев пропасть - идут и идут, для больных крыш требуют. А где мне столько взять? Обыватель дарма больного не пустит. Зачем ему больной?
- Госпиталь открыть надо, - сказал Ушаков убежденно.
- Госпиталь? Оно бы, конечно, не худо... А где помещение? Где деньги, чтобы кормить да лечить? У меня на это денег нет, а казна не даст.
"Да, казна не даст, - мысленно согласился с ним Ушаков. - А госпиталь все же нужен. Нельзя же так, чтобы люди страдали..."
Он подошел к сидевшим на скамейке. Это были те самые больные, о которых шла речь. Спросил:
- Откуда родом?
- Из Пензенской губернии они, - ответил за крестьян-ополченцев городничий. - Смею доложить вам, отъявленные разбойники, смутьяны. Им каторга нужна, а не госпиталь.
Ушаков подождал, когда городничий кончит, и снова обратился к больным. Спросил одного:
- Как тебя зовут?
- Егором, батюшка, - ответил тот и тотчас закашлялся.
- А тебя? - спросил Ушаков другого.
- Иваном, кормилец наш.
- Ну вот что, дети мои, - решил Ушаков, - ко мне поедете. Не возражаете? - круто повернулся он к прапорщику.
- Как можно-с, очень даже рад, - вытянулся перед ним тот, по каким-то признакам угадав, что имеет дело с непростым человеком. - Только расписочку надобно...
- Что до расписки, то обращайтесь к городничему. Выздоровят, я людей ваших ему привезу, а он уж пусть сам решит, в какую партию их пристроить.
- Расписку я дам, - согласился городничий.
Ушаков попросил прапорщика проводить больных до тележки, что стоит у подъезда, да позаботиться укрыть их чем-нибудь от дождя. Офицеру эта просьба не понравилась.
- Проводить можно. А чем укрыть прикажете? У них, кроме холщовых котомок, ничего больше нет.
- Скажите кучеру, чтобы плащом моим укрыл, - сердито прервал его Ушаков.
Когда прапорщик и его люди вышли из помещения, городничий сказал ему осуждающе:
- Напрасно вы так, Федор Федорович! Зачем вам все это? Уж коли так хотите, устрою я этих несчастных у обывателей темниковских. А вам-то они зачем?
Ушаков посмотрел на него пристально и, не ответив, направился к выходу.
На улице заметно посветлело. Моросивший с утра дождь перестал. Ушакова это обрадовало: дождя нет, значит, не так будет боязно за больных... Те сидели уже на тележке рядом с кучером. От барского плаща они отказались. Вместо плаща кучер дал им лошадиную попону, чем они и прикрылись от ветра.
- Удобно вам так-то?
- Благодарствуем, батюшка наш, гоже сидим.
Пока ехали городом, они не произносили больше ни слова, но за околицей осмелели:
- А что, батюшка наш, правду ли бают, будто Москву бусурманам отдали.
- Правду, дети мои.
- Может, мы теперь и на войну не понадобимся? Бают, государь наш мира у француза запросил.
- Не знаю, дети мои, - сказал Ушаков, а про себя подумал: "Зачем государю мира просить? Просить надо не ему, а Наполеону: хотя и занял Москву, положение его плохо".
О военной обстановке, сложившейся после вступления французов в Москву, Ушаков думал всю дорогу, до самой Алексеевки. По-всякому прикидывал, и каждый раз выходило, что верх должен быть за русскими. Кутузов правильно сделал, что после Бородина не полез у ворот Москвы в новую драку. Исход войны был уже предрешен. После Бородина главным вершителем военной брани - кто кого? - стало время, а время уже давно приняло сторону русских.
В противоборстве противников в силу одного какого-нибудь просчета порою складывается такое положение, изменить которое стороне, допустившей просчет, уже невозможно. Именно такое положение сложилось в этой войне. Будь Наполеон в десять раз умнее и талантливее, он все равно уже не смог бы изменить исход борьбы. Чтобы победить Россию, ему нужно было генеральное сражение на ее границе. Тогда, имея огромное превосходство, он просто бы смял русскую армию и стал бы полным хозяином положения. Но, не сделав этого, он пустился в сомнительную погоню и растерял свое превосходство. Бородинское сражение все ему сказало. Хотя он и вышел из этого сражения с каким-то перевесом, этот перевес был настолько ничтожен, что не оставлял ему никаких надежд на победу в новом сражении с армией, которая была у себя дома и поэтому могла быстро пополнять свои силы.
"Прав был фельдмаршал Румянцев, когда говорил, что для победоносного завершения войны важны не захват территорий, не овладение крепостями, а уничтожение живой силы противника, - думал Ушаков. - Кутузов поступает дальновидно, что следует этой же стратегии".
Приехав домой, Ушаков приказал Федору освободить для больных на первом этаже комнату, поставить койки, да и вообще сделать все, чтобы им было удобно.
- Да накормить не забудь, - напомнил он.
- Накормить накормим, хлеб найдется, - промолвил без воодушевления Федор, которому не очень нравилась затея барина с поселением посторонних людей, неведомо чем больных.
- И еще: пошли кучера за уездным лекарем. Приедет - скажешь. Я буду у себя, полежу немного.
- Хоть бы чаю выпил с дороги, - хмуро посоветовал Федор.
Ушаков распорядился, чтобы чай принесли ему в опочивальню. Он чувствовал себя усталым и не хотел оставаться в столовой, где происходил их разговор с Федором.
В опочивальне было тепло и уютно. После горячего чая с липовым цветом по телу разлилась приятная истома. Ушаков лег в постель. Его удивляла быстрая усталость. Казалось бы, и поездка недолгая, а вот надо же... Притомился. А впрочем, стоит ли удивляться? Скоро за седьмой десяток перевалит. Возраст! "Хоть бы успеть записки свои закончить!" Ушаков покосился на железный сундучок, где хранилась его рукопись, и вздохнул горестно: нелегко доставалась ему писательская работа.
Вошел Федор.
- Разместил я, батюшка, мужиков твоих. Еще что прикажешь?
- Денег у нас много осталось?
- Почти шесть сотен.
- Маловато.
- Аль еще чего задумал?
- Надо бы в Темникове госпиталь устроить, а денег этих не хватит. На госпиталь, пожалуй, тысячи будет мало.
- Еще одна новость, госпиталь! Твое ли это дело, батюшка? Для устройства госпиталей власти имеются.
- Властям денег не дают.
- А у тебя что, мильон? На пенсии живешь и нас, дворовых, кормишь. Откуда деньги-то?
- Ладно, не шуми, - нахмурился Ушаков. - Я еще подумаю. Лекарь приедет, пусть сначала больных осмотрит, потом оба ко мне зайдете. Все. И Ушаков повернулся лицом к стене, давая понять, что желает остаться один.
* * *
Уездный лекарь, осмотрев больных, нашел их недуги неопасными, возникшими от простуды.
- Полежат с неделю в тепле, попьют настоя липового с медом, и можно обратно в команду отправлять, - сказал он Ушакову.
Ушаков уговорил остаться его ужинать. Они сидели в столовой до позднего часа, разговаривали о Наполеоне, о том, какой поворот может принять война после захвата им Москвы. Лекарь, в средних годах, толстый и медлительный, все допытывался, может ли Наполеон пойти в южные губернии, дойти до Тамбова и Темникова? Или, быть может, сразу на Петербург пойдет, чтобы полонить Российский двор?
- Никуда он не пойдет, - с неохотой отвечал Ушаков. - Ему теперь о своем спасении думать надо.
Федор тоже сидел за столом, но в разговоре не участвовал. Подливал из самовара чай и слушал.
После разговора о Наполеоне беседа на некоторое время прервалась, все занялись чаем. Ее возобновил сам хозяин, но заговорил он уже не о войне. Обращаясь к лекарю, он вдруг спросил, можно ли в Темникове подыскать приличный дом под госпиталь.
