Фридрих Шиллер - Тридцатилетняя война
Но именно эти сверхмудрые старания обеспечить себя со всех сторон погубили герцога. С величайшим изумлением узнал французский уполномоченный, что замысел, более чем какой-либо иной, требовавший соблюдения строжайшей тайны, сообщён шведам и саксонцам. Саксонское министерство, — об этом знали все, — было предано интересам императора, а условия, предложенные шведам, слишком мало соответствовали их ожиданиям, чтобы быть принятыми. Поэтому Фекьер находил совершенно непонятным, что герцог серьёзно рассчитывает на поддержку саксонцев и молчание шведов. Он открыл свои сомнения и опасения шведскому канцлеру, столь же мало доверявшему намерениям Валленштейна и ещё менее склонному восторгаться его предложениями. Хотя для него не было тайной, что герцог и ранее вёл такие же переговоры с Густавом-Адольфом, он всё же не представлял себе, каким образом ему удастся склонить к измене целую армию и выполнить свои широковещательные обещания. Столь фантастический план и столь безрассудный образ действий не соответствовали, по его мнению, замкнутому и недоверчивому характеру герцога, и всё это он объяснял притворством и обманом, ибо скорее позволительно было сомневаться в честности герцога, чем в его уме. Колебания Оксеншерны сообщились, наконец, самому Арнгейму, который, вполне доверяя искренности Валленштейна, отправился к канцлеру в Гельнгаузен, чтоб убедить его нредоставить в распоряжение герцога свои лучшие полки. Возникла мысль, что всё это предложение — лишь прехитрая ловушка, расставленная для того, чтобы обезоружить союзников и предать лучшую часть их войск в руки императора. Достаточно известные черты характера Валленштейна не опровергали этого мрачного подозрения, а противоречия, в которых он запутался несколько позднее, вызвали в конце концов полное недоверие к нему. Стараясь побудить шведов войти с ним в союз и даже требуя от них отборных войск, он в то же время говорил Арнгейму, что надо начать с изгнания шведов из Германии. А когда саксонские офицеры, считая, что перемирие обеспечивает им безопасность, во множестве явились к нему, он сделал неудачную попытку захватить их в плен. Он первый нарушил перемирие, возобновить которое несколько месяцев спустя ему удалось лишь с большим трудом. Всякое доверие к его искренности исчезло, и в конце концов во всём его образе действий стали усматривать лишь сеть обманов и гнусных уловок, рассчитанных на то, чтобы ослабить союзников и усилиться самому. Этого он, правда, достиг, так как его войско увеличивалось день ото дня, а армии союзников растаяли больше чем наполовину вследствие побегов и дурного содержания. Но он не сделал из своего перевеса того употребления, какого ждали в Вене. В тот момент, когда все рассчитывали на решительный удар, он вдруг возобновил переговоры. А когда перемирие вполне успокоило союзников, он внезапно снова начал военные действия. Все эти противоречия проистекали из двойственного, преследовавшего две несовместимые цели замысла разом погубить императора и шведов и заключить с саксонцами сепаратный мир.
Недовольный медленным ходом переговоров, он решил, наконец, показать свою мощь, тем более что возраставшая разруха во всей империи и усиливавшееся недовольство венского двора не позволяли ему долее пребывать в бездействии. Ещё до заключения последнего перемирия шведский генерал Гольк вторгся из Чехии в Мейсенскую область, уничтожая огнём и мечом всё, что лежало на его пути, загнал курфюрста в его крепости и даже взял Лейпциг. Но перемирие в Силезии положило конец опустошениям, которые он учинял, а последствия распутства уготовили ему могилу в Адорфе. По окончании перемирия Валленштейн снова предпринял движение, дававшее повод думать, что он чрез Лузацию вторгнется в Саксонию, и распустил слух, что Пикколомини уже направился туда. Узнав об этом, Арнгейм немедленно покинул свой силезский лагерь и следом за Валленштейном поспешил на помощь курфюршеству. Но тем самым он оставил без прикрытия шведов, под начальством, графа Турна стоявших в очень небольшом числе вблизи Штейнау-на-Одере; этого-то и хотел герцог. Он дал саксонскому полководцу пройти на шестнадцать миль вперёд вглубь Мейсенского округа, а сам внезапно повернул назад к Одеру, где застал врасплох шведскую армию, мнившую себя в безопасности. Шведская кавалерия была наголову разбита высланным вперёд генералом Шафготшем, а пехота — целиком окружена при Штейнау следовавшей за передовыми частями армией герцога. Валленштейн дал графу Турну полчаса сроку, чтобы решить, будет ли он с двумя с половиною тысячами солдат драться против двадцати тысяч или же сдастся на милость победителя. При таких обстоятельствах выбирать было не из чего. Вся армия сдалась — и без пролития крови одержана полнейшая победа. Знамёна, обоз и орудия достаются победителю, офицеры взяты под стражу, рядовые — распределены по императорским полкам. И вот, наконец, после четырнадцатилетних странствий, после бесчисленных превратностей судьбы зачинщик чешского восстания, чуть не первый виновник всей этой пагубной войны, пресловутый граф Турн — в руках своих врагов. С кровожадным нетерпением ожидают в Вене прибытия этого страшного преступника и предвкушают жестокое торжество — заклание на алтаре справедливости столь знатной жертвы. Но лишить иезуитов этого наслаждения было торжеством более сладостным — и Турн получил свободу. К счастью для него, ему было известно больше, чем следовало знать в Вене, и враги Валленштейна были также и его врагами. В Вене герцогу простили бы поражение; этой обманутой надежды ему никогда не простили. «Что мне было делать с этим бесноватым? — так он пишет со злобной насмешкой министрам, потребовавшим от него объяснений по поводу столь неуместного великодушия. — Дай бог, чтобы у неприятеля все генералы были вроде этого! Во главе шведских войск он нам будет гораздо полезнее, чем в темнице».
За победой при Штейнау непосредственно последовало взятие Лигница, Грос-Глогау и, наконец, Франкфурта-на-Одере. Шафготш, оставшийся в Силезии, чтобы закончить покорение этой области, осадил Бриг и тщетно теснил Бреславль, так как этот вольный город дорожил своими привилегиями и оставался верен шведам. Полковников Илло и Геца Валленштейн отправил к реке Варте с приказом вторгнуться в Померанию и продвинуться к берегам Балтийского моря, и действительно, они овладели ключом к Померании — Ландсбергом. Теперь курфюрст Бранденбургский и герцог Померанский трепетали за свои владения, а сам Валленштейн вторгся с остальной армией в Лузацию, где взял приступом Герлиц и принудил к сдаче Бауцен. Но он не намерен был воспользоваться добытыми преимуществами, а более всего хотел запугать курфюрста Саксонского и с мечом в руке продолжал делать Бранденбургу и Саксонии мирные предложения, также не увенчавшиеся успехом, ибо противоречивостью своего поведения он убил всякое доверие к себе. Теперь Валленштейн мог обрушить все свои силы на злосчастную Саксонию и, наконец, силою оружия достиг бы своей цели, если бы обстоятельства не заставили его покинуть эти земли. Победы герцога Бернгарда на Дунае, непосредственно угрожавшие самой Австрии, настоятельно требовали его присутствия в Баварии, а изгнание саксонцев и шведов из Силезии лишало его всякого предлога противиться долее приказам императора и оставлять курфюрста Баварского без помощи. Итак, он двинулся с главной армией к Верхнему Пфальцу, и его отступление навсегда избавило Верхнюю Саксонию от этого страшного врага.
Пока было возможно, Валленштейн затягивал спасение Баварии и при помощи изощрённейших увёрток издевался над приказами императора. Правда, после многократных просьб он послал, наконец, из Чехии несколько полков на помощь графу Альтрингеру, который старался отстоять Лех и Дунай от Горна и Бернгарда, — но с непременным условием не покидать оборонительного положения. Всякий раз, когда император и курфюрст молили его о помощи, он отсылал их к Альтрингеру, получившему от него, как он официально утверждал, неограниченные полномочия, тогда как на самом деле Альтрингер был связан строжайшими инструкциями и предупреждён, что неисполнение приказов герцога грозит ему смертной казнью. После того как герцог Бернгард появился под Регенсбургом, император, как и курфюрст, стали ещё настойчивее требовать поддержки; и тогда Валленштейн посулил прислать на Дунай генерала Галласа с крупными силами. Но и это не было сделано, и вслед за епископством Эйхштетским к шведам перешли Регенсбург, Штраубинг и Хам. Но когда уклоняться от исполнения решительных приказаний двора уже стало немыслимо, он начал так медленно, как только мог, подвигаться к баварской границе, где обложил взятый шведами Хам. Проведав, однако, что шведы подговаривают саксонцев предпринять диверсию в Чехии, он воспользовался этим слухом, чтобы как можно скорее, ровно ничего не сделав, возвратиться в Чехию. Охрана и защита императорских владений, так он заявлял, превыше всего; поэтому он оставался, словно прикованный, в Чехии и охранял это королевство, как если бы уже владел им. Император ещё более властным тоном повторил приказание двинуться к Дунаю и воспрепятствовать опасному закреплению герцога Веймарского на австрийских границах. Но Валленштейн, считая кампанию этого года законченной, снова расквартировал свои войска на зиму в истощённой Чехии.
