Виктор Бердинских - Крестьянская цивилизация в России
В заготовку сдавали шерсть, яйца, масло, мясо. Если нет ни кур, ни овец, ни коровы в хозяйстве, то покупали у других. Из постели было одно одеяло на семь человек, да две подушки. Постельник набивали соломой один раз в год, к Пасхе. Спали на печи, на полатях на соломе. На ногах вся семья круглый год носила лапти. Всю одежду готовили сами изо льна. Все было портяное. Мылись в печи. Мыла не было. Делали щелок. Это нагребали из печи в тряпку золы и замачивали, им мылись и стирали одежду. Керосину было мало, сидели с лучиной на посиделках (по очереди их делали), один кто-нибудь весь вечер дежурил у корыта, жег лучину, были приделаны для лучины такие маленькие железные рожки, а в корыте под ними была вода» (И.П. Черепанова, 1928).
Особенно трудно пришлось вдовам. За недоплату налогов описывали и увозили имущество, скот.
Многие связывали увеличение налогов с именем Сталина. «Сталин был руководителем страны. Считали, что он накладывал на деревню большие налоги (особенно в войну). Из деревни стали уезжать в город, платить-то налоги нечем было. Налоги брали деньгами, мясом, молоком, яйцами и другими продуктами. Например, с коровы налог считался 200 литров молока, с овечек — шерсть, мяса — 42 кг, яйца — 100 штук, деньгами брали за огород. Независимо от того, держишь ли ты свиней, кур — налог за них надо было платить. Заем — 300 рублей. Военный налог. Когда кончилась война, продолжали налог еще 5 лет. Бездетный налог. Девушка или парень с 18 лет, с вдов — если нет детей. Денег не было, на трудодни получали зерном. Но его продавать было нельзя — на это нужно жить. Если налог не платишь, то приходили агенты и проводили опись чего угодно: корова, хлев, даже вещи. Забирали насильно. Сама я платила налоги в срок. Была корова. Жила одна с дочерью (мужа убило на фронте). Молоко продавали на рынке и деньги копили на уплату налога. Сами питались плохо. Когда умер Сталин, думали, что налоги останутся. Рассуждали — кого поставят во главе правительства» (Т.Ф. Бахтина, 1919).
Повсеместный голод в войну особенно сильно ударил по детям. Нередкими были случаи смерти стариков и детей. Не нужно думать, что сборщики налогов (заготовители) были какими-то извергами. Вовсе нет, чаще всего это были обыкновенные люди, добрые и человечные, но считавшие по своей должности, что закон надо исполнять. «Перед концом войны ездила по деревням — работала заготовителем, так приходилось собирать налоги. А налоги были очень большие на каждое хозяйство наложены: если есть корова — сдай масло, есть курица — сдай яйца, овцы есть — сдай шерсть. А где люди должны взять? Ведь война уже идет четвертый год. Правда, хозяйства, которые справлялись, были, а были такие, что взять у них нечего. Были такие семьи, что от хозяина остались одни дети, их по три человека, а мать одна — и та выбилась из сил. Вот однажды я захожу в одну избу (изба была открыта), спрашиваю: «Кто есть?». Молчок, никто голоса не подает, перешагнула порог: справа стоит кровать деревянная, совсем голая, в переднем углу стоит стол, на столе чугунок, но пустой — в нем ничего не было. Я прошла в кухню — никого, ни звука. Когда вернулась обратно, взглянула на потолок и увидела полати, а на них пять детских головок, так на меня уставились, как будто я их возьму и съем. Спрашиваю их, чего они там делают. «А мы здесь лежим». Оказывается, у них буквально нечего одеть, все они голые, даже рубашонок нет, и в избе шаром покати — ничего нет. Мать на работе в колхозе, корову зимой съели, и каждый день чугунок варят ведерный картошки — этим и живут. А еще налог какой-то с них просить.
Вышла я из этой избы и давай заявление в район составлять. Сняли с них налог, а райсобес выделил им материалу — одели детей. Вот как приходилось жить. Жили, работали, никто никого не осуждал, друг другу помогали, переживали всю войну и пережили. Но силы слабели у людей. Дети были больные, на улице не бегали. Ну есть лапотки — надевали, катались на санках, веселились по-своему. Дождались! Война кончилась. Стали возвращаться домой солдатики по одному, по два человека, — а уходили десятками» (А П. Кайгородова, 1915).
Конечно, были семьи, живущие лучше, жившие совсем плохо, но в памяти всех без исключения стариков осталось: «с едой было плохо, почти все отбирали в заготовку».
Лишенные сенокосов, крестьяне должны были держать скот и сдавать мясо и молоко государству в виде налога. Косили «воровски» по лесным полянам, болотам, неудобям. Да и день-то принадлежал колхозу — на себя они могли работать только поздним вечером, ночью, рано утром.
«Войну народ вынес на себе, все отдавали. Все для фронта, все для победы! Отец почти от голода умер. Кто для себя прятал — тот выжил, кто по-честному жил — тот до Победы не дожил. Займы, налоги на колхозника были очень большие. Требовали 44 кг мяса сдать в год. А где возьмешь? Кормить скот нечем. Самим есть тоже нечего, все увезут» (Д.Ф. Устюгов, 1918).
Старики, чтобы выжить, вынуждены были отделяться от детей. Нетрудоспособные налоги не платили. Рушились вековые устои крестьянской семьи. «Главой хозяйства писали отца. И хотя и отец, и мать были уже нетрудоспособными, в семье числился трудоспособный (сын учитель), значит требовали платить все налоги. Хотя с учителей налоги не брались. Пришлось уходить на школьную квартиру. Так рушилась семья. Молодые уходили из деревни, старики доживали свой век и умирали. И остались вместо домов и даже многих деревень, которые подальше от райцентра, рябины, тополя, да заросли бурьяна и крапивы. Все, кто «более или менее», разбежались. А вернее сказать — разогнали» (А.В. Грязин, 1926).
Но страшнее многих налогов были государственные займы. Подписка на них была обязательной и принудительной. Но откуда должны были брать деньги крестьяне, не получавшие их за работу в колхозе («пустые трудодни»), а продукты личного хозяйства отдававшие на уплату налогов?
«А питались как? Картошка да хлеб, хлеб да картошка. Года бывали, что одним куколем да травой питались. В войну ведь мусор ели. Как, не знаю, люди и выжили. И в огородах ничего не росло. Видно, уж правду говорят, что беда поодиночке не ходит. А летом ребенки за пестом ходили, за ягодами, конечно, за кисленкой. А сейчас и пестов-то не стало.
А я про себя скажу, а ничего не было, ни единой лопотинки. Лапти носили. Валенки были, так они только на праздники, на вылюдье. Главное — налоги душили. Вот смотри, налоги какие платили: страховка — эту деньгами платили, налог военный, за бездетность налог опять же, налог на молоко, мясо, шерсть, яйца, потом заем еще, если заем маленький бывал. Бывало все ночи сидели: подписывайся и все! Да как я подпишусь, если у меня платить нечем? Ведь ни рублика не платили. Весной, помнится, раз не подписалась, так в сельсовет вызвали. «Надумала?» — спрашивают. «Да где, — говорю, — вот столько давала и больше мне взять?» Ну, уперлись: давай да давай. Я уж утопиться пригрозила, так тогда струхнули. Ладно, мол, пиши, что вчера говорила, на четыре сотни. Военный-то налог после войны порядком еще платили, точно не скажу, но долгонько» (Д.Ф. Зубарева, 1913).
Вот еще два свидетельства о том, как происходила подписка на займы: «Собирали по деревням государственные займы. Придет из района человек с бумагой, сколько нужно собрать денег. Соберут всех в одну избу и не выпустят, пока человек не подпишется на уплату назначенной ему суммы. Это тоже зависело от достатка семей. Кому побольше давали выплачивать, кому поменьше. Трудно было до того, что и теперь подумать страшно» (А.Д. Уракова, 1924).
«В 40-х годах были займы. Даже коллективизация проходила лучше. Работали на трудодни. Только на мясо, проданное свое, в городе мыла и сахару много не купишь. А тут заем. Собирали собрание. Не выпускали до тех пор, пока не сдашь деньги, пока не подпишешься. Это было настоящее зверство! В семьях жили бедно. У Анны Михайловны было 9 ребятишек, муж погиб на фронте, а требовали дать займ. Она выла и рвала волосы» (А.Л. Муратовских, 1926).
Под натиском налогов дрогнула основная опора крестьянского хозяйства 30-40-х годов, кормилица семьи — корова. Крестьянин сумел сохранить ее в годы коллективизации, но сороковые годы были к ней беспощадны. Во многих деревнях крестьянки вынуждены были держать «деревянных коров», как они с горьким юмором называли коз. «После введения продналога держать корову стало невыгодно. А ведь она была главной кормилицей для семьи. Платили за корову в год 800 рублей наличными, 200 литров молока надо было сдать государству. Сдавали ведь яйца, масло, зерно. У кого не хватало продуктов для сдачи, покупали на рынке специально, чтобы сдать».
Кроме прямых налогов, широко использовался временный бесплатный принудительный труд крестьян на лесозаготовках (причем зимой), на благоустройстве дорог, перевозке грузов (гужповинность), рытье окопов (трудовая армия) и во многих других случаях. Область давала распоряжение району, в районе раскладывали общее количество по сельсоветам, и председатель сельсовета назначал работников. Злобина Прасковья Васильевна (1909) вспоминает: «На лесозаготовку гнали. Не пойдешь — под суд! Вот мало платили за лесозаготовку. На десять ден — буханку хлеба. Пойдешь туда, накладешь сухарей. Песню складываешь:
