Грасе д'Орсе - Язык птиц. Тайная история Европы
Епископ Санса был будущим кардиналом Лотарингии, а имя Орме (l'Orme) является достаточно прозрачным намеком на Делорме. Рассказывая об обращении Панурга к оракулу панзейской сивиллы, Рабле, после того, как предсказанное уже произошло, говорит, что хотя все и было написано в ответе оракула, но не полностью; вероятно, он совсем не знал, что это послание было отправлено, и ему было непонятно, каким образом Генрих II мог о нем узнать. Он ознакомил с ним Екатерину Медичи, которая, возможно, приказала сделать копии, чтобы на него ответить. Что касается эффекта, который могли произвести подобного рода разоблачения, то вряд ли он был бы значительным. Все политические деятели высшего уровня во все времена подвергаются этим булавочным уколам; поэтому в конце концов они на них просто перестают обращать внимание, и если бы Генрих II, ко всему прочему, и сам был гульярдом, то подобное разоблачение, допускавшееся регламентом ордена, не смогло бы его рассердить. Каким бы высоким не было положение гульярда, против него разрешались любые высказывания, если они произносились среди посвященных.
Гораздо большую опасность представляло собой раскрытие посторонним тайн самого ордена, и прежде всего его тайных доктрин, за исключением тех случаев, когда они излагались в зашифрованной форме. В таких случаях художники гульярды, не имевшие под рукой иных сюжетов, излагали по правилам каллиграфического искусства доктрины гульярдов, и господин Шамфлёри в своей книге приводит их образец, принадлежащий некоему Теодору де Бри; но обычно их шифрованные композиции были настоящими тайными газетами, сообщавшими посвященным все новости королевского двора, а также военные слухи, которые особенно интересовали тех, кто занимался торговлей. При Людовике XIV была обнаружена коллекция, известная под названием «Конфузы Парижа», которая оказалась настоящей шифрованной газетой, регулярно выходившей в свет, и для того, чтобы было легче расшифровать ее иероглифы, там, рядом с рисунками, размещалось большое количество подписей, из которых можно было узнать то, что нельзя было передать при помощи рисунка. Так, например, Вильгельма Оранского (d'Orange) в одной из таких подписей можно найти под именем хозяина отеля, покупающего сельдь (hareng). Такими же были изображения и на тарелках времен революции, и на голландских карикатурах, где подписи занимали почти полностью всю площадь рисунка, что делало памфлеты не столь интересными, как у Рабле, хотя замысел, в конечном счете, был тем же самым, и состоял в том, чтобы утопить какую-либо ключевую фразу или даже одно-единственное ключевое слово в потоке бессмыслицы, оставив, тем не менее, для посвященного невидимую нить Ариадны, направлявшую его туда, куда автор был намерен его привести.
Поэтому, прежде чем добраться до LVII главы четвертой книги «Гаргантюа и Пантагрюэля», которая является самой важной во всем произведении, да и вообще самым важным из всего, что было написано после «Пира» Платона, Рабле начиная с главы LVI настойчиво направляет внимание посвященного, рассказывая, как между оттаявшими предложениями Пантагрюэль нашел «слова окровавленные», или, как у самого Рабле, «слова, которые… иной раз возвращаются туда, откуда исходят, то есть в перерезанное горло» (mots de gueule). «—Держите, держите! — сказал Пантагрюэль. — Вот вам еще не оттаявшие. И тут он бросил на палубу полные пригоршни замерзших слов, похожих на разноцветное драже. Слова эти, красные, зеленые, голубые, черные и золотистые, отогревались у нас на ладонях и таяли, как снег, и мы их подлинно слышали, но не понимали, оттого, что это был язык тарабарский…».
Однако, если объединить названия всех перечисленных выше цветов: красный (gueule), зеленый (sinople), голубой (azur), черный (sable) и, наконец, золотой (or), то перед нами окажется стих гульярдов, указывающий на социальную причину объединения общества Гуля: Goule, се n'est plaisir se bailler (что читается как: gueule, sinople, azur, sable, or).
Golia, c'est s'adonner au plaisir ou se olonner du bon temps (Быть гулем — значит предаваться удовольствиям, или веселиться). Однако эта эпикурейская маска скрывала за собой более высокие цели, без которых папа Григорий XIII едва ли отважился бы водрузить под свою тиару понтифика знаки ордена Гуля, одним из которых в семнадцатом столетии был экю, называемый «сердце», увенчанный головой ангела, или ангелочка, и этот знак читался как «знак креста на красном», то есть знак розенкрейцеров. Действительно, в ту эпоху, когда жил папа Григорий XIII, гульярды разделились на две фракции, одна из которых относилась весьма враждебно к протестантизму, не без основания связывая с ним возвращение власти аристократии, и делом именно ее рук была Варфоломеевская ночь.
Но продолжим изучение оттаявших слов, рассыпанных на палубе Пантагрюэлем: «Как бы то ни было, Пантагрюэль бросил на палубу еще три-четыре пригоршни. И тут я увидел слова колкие, слова окровавленные, которые, как пояснил лоцман, иной раз возвращаются туда, откуда исходят, то есть в перерезанное горло, слова, наводившие ужас, и другие, не весьма приятные с виду…»
Из этого отрывка следует, что не все гульярды соблюдали регламент своего ордена, запрещавший им отвечать иначе, чем иероглифами. Гульярд Карл IX отомстил выстрелом из аркебузы за слова, сказанные гульярдом Жаном Гужоном на тайном языке его матери, а Генрих II должен был из рук капитана Монтгомери принять возмездие за незначительное нарушение законов ордена. Далее в этом очерке мы еще расскажем о некоторых масонских судах, на которых гульярды наказывали провинившихся в разглашении секретов их ордена, касающихся в первую очередь мотивов их деятельности.
Обратившись к столь любопытным деталям, Рабле ради развлечения дает далее образцы «слов, возвращающихся в перерезанное горло»: «…как же скоро все они оттаяли, то мы услыхали: гин-гин-гин-гин, гистик-торше» и так далее.
Вряд ли уже есть необходимость говорить здесь, что это тайный язык гульярдов, или, если сказать еще точнее, арго судей, согласно правилам которого любая рифма на секретном Языке Птиц должна была оканчиваться буквой L; но в данном случае рифмы на букву L представлены запятыми, и этот маленький отрывок стиха начинается так:
4 hin, his, ticque, torche,
Это можно расшифровать как: Croix signe ouvre gueule, sache est vrai Gault, etc. (Крест означает работу в красном).
Остальное в этом предложении слишком галльское, чтобы его цитировать, однако первый стих представляет интерес, так как в нем присутствует намек на знак креста гульярдов, который был у них паролем. У Рабле об этом написано подробно в третьей книге, в главе XX: «О том, как Козлонос отвечает Панургу знаками»: «…он довольно долго зевал и, зевая, водил у самого рта большим пальцем правой руки, изображая греческую букву „тау“, каковой знак он повторил несколько раз. Засим, подняв глаза к небу, стал вращать ими, словно коза во время выкидыша, и между тем кашлял и глубоко вздыхал».
Эта пантомима переводится следующим образом:
Крест означает работу в красном, а вовсе не штамповку, не ту пару ничего не стоящих жестянок, которую каждый может увидеть своими глазами.
То есть: «Я осеняю знаком креста открытый рот; не отталкивай того, кто, возможно, окажется равным тебе. От гульярдов к нам пришло выражение свобода, равенство, братство», которое всего лишь один из вариантов платоновской божественной триады.
Роман «Гаргантюа и Пантагрюэль», который может рассматриваться как Евангелие гульярдов, сохранил для нас и ответ того, к кому обращаются при помощи таких знаков. Достаточно лишь заглянуть в диалог продавца баранов и Панурга.
«— Ну так продайте мне одного барана, — сказал Панург. — Я заплачу вам по-царски, клянусь честью бродяги. Сколько?
— Дружочек, соседушка! — молвил купец. — Да ведь мои бараны происходят от того, который перенес Фрикса и Геллу через море, именуемое Геллеспонт.
— Дьявольщина! — воскликнул Панург. — Да вы кто такой: clericus vel addiscens (клирик или школяр)?
— Ita — это капуста, vere — порей, — отвечал купец. — Нет, лучше так: кть, кть, кть, кть! Робен, Робен, кть, кть, кть. Ну да вы этого языка не понимаете».
Но эта странная речь сравнительно легко переводится с «птичьего языка»; это — одна из основ веры судей, или, если говорить более точно, символ, служащий ответом на тот знак, который передают, когда крестят открытый рот.
«Ответный крест открывает Иисуса Христа, царя, славу Рима, но не его повелителя, ни по одеянию, ни по долгу».
Эти «птичьи предложения» можно интерпретировать и по другому, если в первую очередь обратить внимание на их значение в геральдике, и в этом есть зерно истины; однако бесполезно долго задерживаться на этих мелочах, не представляющих уже исторического интереса.
То есть: ответный крест не открывает никакой славы — ни славы Христа, ни славы короля, ни славы Рима, ни славы тайного покровителя, одним словом, ничего того, что он должен был бы открывать.
