Наполеон Бонапарт - Максимы и мысли узника Святой Елены
Упадок нравов — это погибель государства как политического целого.
LXXXIVКаждый прав по-своему. Правота Диагора [35] состояла в том, чтобы отрицать Бога; Ньютон [36] же был убежден в том, что его следует признавать; в каждом явлении заключена его противоположность: скажем, во время революции можно попеременно быть то героем, то злодеем, подниматься или на эшафот, или на вершину славы.
LXXXVГоббс [37] был своего рода Ньютоном в политике, его учение стоит в этом отношении многого.
LXXXVIКогда я привел к завершению революцию и тем показал революционерам, на что я способен, то поверг их в неописуемое изумление.
LXXXVIIНа свете есть великое множество людей, воображающих, что они наделены талантом править, единственно по той причине, что они стоят у кормила власти…….
LXXXVIIIВ истории бывало, когда короли поступались своими прерогативами ради того, чтобы снискать народную любовь, но всякий раз они и предвидеть не могли, к чему сие может привести.
LXXXIXПосле моего падения судьба повелевала мне умереть, но честь приказывала жить.
ХСВ хорошо управляемой стране нужна главенствующая религия и зависимые от государства священники. Церковь должна быть подчинена государству, а не государство церкви.
XCIЕсли бы христианская религия могла заменить людям все, как того добиваются ее горячие приверженцы, это явилось бы для них наилучшим подарком небес.
ХСIIЧеловек высшего порядка бесстрастен по своей натуре: его хвалят, его порицают, мало что имеет для него значение, он прислушивается только к голосу своей совести.
XCIIIОдни оказывают нам любезности, в то время как другие наносят оскорбления. И в первом и во втором случае с людьми надобно соблюдать сугубую осторожность, ибо непременно следует знать, что кроется за этими любезностями.
XCIVЧестолюбие столь же естественно для человека, как воздух природе: лишите его дух первого, а физику второго, и всякое движение прекратится.
XCVПороки общества так же необходимы, как грозы в атмосфере. Если же равновесие между благом и злом нарушается, гармония исчезает и происходит революция.
XCVIТот, кто действует добродетельно только в надежде произвести впечатление, близок к пороку.
XCVIIКрасивая женщина радует глаз, добрая — услада сердца; первая — безделушка, вторая — сокровище.
XCVIIIМежду теми, кто ищет смерти, мало тех, кто находит ее в то самое время, когда оная была бы им на пользу.
XCIXМонарх обязан тщательно следить за тем, чтобы раздел материальных благ не совершался слишком уж неравномерно, ибо в этом случае он не сможет ни удержать бедных, ни защитить богатых.
CЯ был самым богатым монархом Европы. Богатство состоит не в обладании сокровищами, но в том употреблении, которое умеют им дать.
CIКогда государь пятнает себя хоть одним преступлением, ему приписывают все остальные: нагромождаются ложь, наветы, распространители уток пользуются этим, литературные вороны набрасываются на труп, злорадно пожирая его, распространяемые при жизни и подбираемые потомками скандальные и невероятные обвинения повторяются на все лады. Клеветы Дона Базилио, они исходят от самого дьявола [38].
CIIПонаписано более чем достаточно; я хотел бы поменьше книг и побольше здравого смысла.
СIIIНадобно, чтобы государь и его первый министр были честолюбивы. Кое-кто говорит, что в том нет необходимости, и судят при этом как лиса, у которой отрезали хвост [39].
CIVПри высадке в Египте меня удивило, что от былого величия у египтян я нашел только пирамиды и печи для приготовления жареных цыплят.
CVЛьстецам нет числа, но средь них мало тех, кто кто умел бы хвалить достойно и прилично.
CVIНаступит день, и история скажет, чем была Франция, когда я взошел на престол, и чем стала она, когда я предписал законы Европе.
CVIIВсякая сделка с преступником пятнает преступлением трон.
CVIIIМеня всегда удивляло, когда мне приписывали убийство Пишегрю: он ничем не выделялся среди других заговорщиков. У меня был суд, чтобы его осудить, и солдаты, чтобы его расстрелять. Никогда в своей жизни я ничего не делал по пустякам [40].
CIXПадение предрассудков обнаружило пред всеми источник власти, — короли не могут более не прилагать усилий, дабы выглядеть способными править.
СХУчреждая Почетный Легион, я объединил единым интересом все сословия нации. Установление сие, наделенное жизненной силой, надолго переживет мою систему [41].
CXIВ управлении не должно быть полуответственности: она с неизбежностию ведет к утайке растрат и неисполнению законов.
CXIIФранцузы любят величие во всем, в том числе и во внешнем облике.
СXIIIПервое преимущество, которое я извлек из Континентальной блокады, заключалось в том, что она помогла отличить друзей от врагов [42].
CXIVУчасть Нея и Мюрата [43] меня не удивила. Они умерли геройски, как и жили. Такие люди не нуждаются в надгробных речах.
CXVЯ дал новый импульс духу предприимчивости, чтобы оживить французскую промышленность. За десять лет она пережила удивительный подъем. Франция пришла в упадок, когда вновь вернулась к прежнему плану колонизации и к практике займов [44].
CXVIЯ совершил ошибку, вступив в Испанию, поелику не был осведомлен о духе нации. Меня призвали гранды, но чернь отвергла. Страна сия оказалась недостойной государя из моей династии.
CXVIIВ тот день, когда лишенные тронов монархи вновь возвращались в свои дворцы, благоразумие было оставлено ими за порогом.
CXVIIIПосле изобретения книгопечатания все только и делают, что призывают на царство Просвещение, но царствуют, однако ж, для того, чтобы надеть на него узду.
CXIXЕсли бы атеисты революции не вознамерились решительно все поставить под сомнение, их утопия была бы не такой уж плохой.
CXXДевятнадцать из двадцати тех, кто управляет, не верят в мораль, но они заинтересованы в том, чтобы люди поверили, что они пользуются своей властью не во зло, — вот что делает из них порядочных людей.
СXXIНивозские заговорщики в отличие от врагов Филиппа отнюдь не писали на своих стрелах: "Я мечу в левый глаз царя Македонского" [45].
CXXIIДобившись роспуска старой армии, коалиция одержала большую победу. Ей нечего бояться новичков: ведь те еще ничем себя не проявили.
CXXIIIКогда я отказался подписать мир в Шатильоне, союзники увидели в том лишь мою неосторожность и использовали благоприятный момент, чтобы противопоставить мне Бурбонов. Я же не захотел быть обязанным за трон милости, исходившей из-за границы. Таким образом, слава моя осталась незапятнанной [46].
CXXIVВместо того чтобы отречься в Фонтенбло, я мог сражаться: армия оставалась мне верна, но я не захотел проливать кровь французов из своих личных интересов [47].
CXXVПеред высадкой в Каннах ни заговора, ни плана не существовало. Я покинул место ссылки, прочитав парижские газеты. Предприятие сие, которое по прошествии времени кому-то покажется безрассудным, на деле было лишь следствием твердого расчета. Мои ворчуны не были добродетельны, но в них бились неустрашимые сердца [48].
CXXVIЕвропе брошен вызов: если второстепенные и третьестепенные государства не найдут покровительства у держав господствующих, они погибнут.
CXXVIIГоворят, что великий критик Фьеве [49] щадит меня меньше, нежели известный натурфилософ (недавно умерший Делиль де Саль — прим. изд.). Чем больше он будет поносить мой деспотизм, тем более французы будут почитать меня. Он был посредственнейший из ста двадцати префектов моей Империи. Мне не известна его "Административная переписка".
CXXVIIIУмозаключения теологические стоят куда больше, нежели умозаключения философские.
CXXIXЯ люблю Ривароля больше за его эпиграммы [50], нежели за ум.
CXXXМораль есть искусство гадательное, как наука о цветах. Но именно она является выражением высшего разума.
СXXXIМожно извращать и величайшие произведения, придавая им оттенок смешного. Если бы "Энеиду" поручили перевести Скаррону, то получился бы шутовской Вергилий [51].
