История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

5. Особы, объявленные делинквентами до 5 января 1642 года, должны быть преданы правосудию Парламента, все прочие -помилованы.

6. Следует принять Акт об амнистии за все действия, уже совершенные обеими сторонами. >

Отчет об этой конференции вызвал в Палате общин необыкновенно долгие и бурные прения, затянувшиеся до десяти часов вечера и занявшие затем еще один или даже два дня. Партия бешеных (а среди коммонеров по-прежнему оставалось немало людей более умеренных взглядов, которые всегда относились к ее действиям с глубочайшим отвращением, хотя из страха, по слабости характера или просто не находя лучшего выхода, продолжали посещать заседания) с яростной злобой отвергла самую мысль о переговорах с королем, не желая даже обсуждать какие-либо предложения на сей счет. < Приверженцы этой партии утверждали, что последние переговоры в Оксфорде не пошли на пользу делу Парламента, а новые переговоры нанесут ему еще больший ущерб, ведь положение Парламента с тех пор ухудшилось; что король объявил их мятежниками и отказался признавать Парламентом, и пока он не отменит свое решение, переговоры не имеют смысла; что они отправили в Шотландию посольство с просьбой о помощи, и это королевство уже готовится ее оказать со всей братской любовью, но если теперь откроется, что они вступили в переговоры с королем без ведома шотландцев, то последние сочтут это изменой, и всякая надежда на их содействие будет навсегда потеряна; что Сити изъявил готовность набрать войско для сэра Уильяма Уоллера, и прилегающие к Лондону графства готовы подняться, как один человек, благодаря чему граф Эссекс вскоре сможет выступить в поход с сильной армией - разговоры же о мире грозят погасить рвение, воспламеняющее ныне сердца народа.

И, однако, несмотря на все доводы непримиримой партии и крайнее неистовство речей, страх, порожденный успехами короля, сумел внушить ее противникам достаточное число аргументов. Они утверждали, что Палаты уже были наказаны на разрыв переговоров в Оксфорде (где могли добиться лучших условий, нежели те, на которые вправе рассчитывать теперь), а, упустив нынешнюю возможность, они еще более ухудшат свое положение; что помощь из Шотландии (если она вообще будет оказана, что не очевидно) едва ли спасет их от гибели, грозящей им в ближайшее время; что если простой народ хочет продолжения смуты, надеясь извлечь из нее выгоду,то именитые и состоятельные граждане Сити желают мира и отказываются давать деньги на войну, да и готовность простонародья рисковать жизнью также не стоит преувеличивать, ведь Эссекс отступил чуть ли не до стен Лондона как раз по недостатку охотников служить в его армии; что разумные предложения, сделанные сейчас королю, либо обеспечат прочный мир, после чего всякая нужда в армии исчезнет, либо, если Его Величество их отвергнет, позволит Палатам собрать больше денег и людей, чем любые ордонансы. Подобные доводы взяли верх, и > после жарких споров, продолжавшихся до десяти часов вечера, предложение направить Его Величеству условия мира было наконец поставлено на голосование и принято большинством в двадцать девять голосов.

Без сомнения, если бы их тогда же послали королю (а будь это во власти Палат, они бы так и сделали), вскоре наступил бы прочный мир. Ведь если бы, при тогдашних обстоятельствах, стороны заключили перемирие и начали переговоры, то Палаты воздержались бы от непомерных требований, удовлетворившись гарантией безопасности для виновных, которую король охотно предоставил бы и свято сдержал бы слово; к тому же четвертый пункт предложений и согласие восстановить в правах исключенных членов не позволили бы в дальнейшем разжигать пламя мятежа в Парламенте. Но другая партия слишком хорошо это понимала, чтобы такое допустить, и уже на следующий день (а это было воскресенье) мятежные проповедники принялись со всех церковных кафедр стращать народ, утверждая, что если предложить теперь королю мир, то Сити постигнут гибель и разрушение. На улицах и в общественных местах Сити и предместий, на столбах и воротах разбрасывались и расклеивались печатные листки, призывавшие всех честных горожан подняться, как один человек, и на следующее утро идти к Палате общин, ибо двадцать тысяч ирландских бунтовщиков уже высадились в Англии. О том же вещали с кафедр проповедники, а в других памфлетах, распространявшихся подобным же образом, объявлялось, что партия малигнантов взяла верх при голосовании над людьми благонамеренными, и если ее не остановить, будет заключен мир.

Когда же народ был достаточно подготовлен подобными мерами, лорд-мэр Пеннингтон, невзирая на воскресный день (а ведь прежде они сами выражали недовольство тем, что король имел обыкновение заседать в своем Совете по воскресеньям) созвал Общинный совет, где была составлена петиция к Палате общин, в которой утверждалось, что принятые Палатой пэров мирные предложения, если они будут одобрены, погубят религию, законы и свободы Англии, а потому Палата общин должна принять ордонанс, соответствующий постановлению Общинного совета (прилагавшемуся к тексту петиции) — о решительном продолжении войны и об отказе от всяких мыслей о мире. С этой петицией и в сопровождении такой свиты, какую можно было собрать после вышеописанных приготовлений, сам лорд-мэр, со времени вступления в эту должность уклонявшийся от участия в заседаниях Палаты (а он был ее членом), явился в Палату общин и подал петицию, присовокупив к ней намеки насчет состояния умов в Сити, звучавшие в тот момент весьма внушительно — ведь толпа у входа вела себя столь же дерзко и вызывающе, угрожая проходившим мимо членам обеих Палат, что если они не дадут надлежащего ответа на петицию, то завтра здесь соберется вдвое больше народу. Лорды пожаловались на эти беспорядки и предложили общинам принять совместные меры к их пресечению, но вместо этого коммонеры (многие из коих не явились на заседание из страха, а иные, движимые тем же страхом или, может, надеждой взять верх, переметнулись в другой лагерь) выразили гражданам Сити благодарность за их петицию, совет и мужество и отвергли предложения в пользу мира.

< Это вызвало новые разногласия в Сити, где далеко не все желали носить вечное клеймо противников мира. Благоразумная часть граждан охотно выразила бы свое крайнее недовольство последними решениями Общинного совета, однако недавняя казнь Томкинса и Чалонера,а также гонения на людей умеренных взглядов устрашили многих, и в конце концов лондонские женщины проявили больше мужества, чем мужчины. Огромная толпа жен состоятельных граждан пришла к Палате общин с петицией о мире, но была атакована эскадроном кавалерии под начальством некоего Харви, разорившегося торговца шелком. Многие женщины были убиты и ранены, а остальные - достойный противник для столь храбрых воинов - без труда рассеяны. > После чего, осознав нависшую над ними опасность, многие пэры, равно как и коммонеры, вначале просто перестали посещать Палаты, а затем удалились туда, где их мог защитить король, причем некоторые прибыли прямо в Оксфорд.

Ловко отведя в сторону этот поток, который грозил принести им мир раньше, чем они успели бы и глазом моргнуть, оставшиеся в Лондоне члены Парламента трезво оценили собственные силы и усердно принялись поднимать дух своего главнокомандующего, чье настроение тревожило их больше, чем все прочие бедствия и затруднения. Дабы исцелить Эссекса от уныния, они пустили в ход средства противоположного свойства, которые, однако, должны были служить одной цели. Вначале они осыпали знаками величайшей милости и уважения сэра Уильяма Уоллера: когда тот вернулся в Лондон после самого сокрушительного разгрома, какой только можно было вообразить (ибо хотя из двух тысяч его кавалеристов лишь немногие погибли в бою, прочие были столь основательно разгромлены и рассеяны, что впоследствии из их числа удалось собрать не более трехсот человек), навстречу ему вышла вся лондонская милиция и приветствовала его так, словно он привел с собой пленником самого короля. Сэра Уильяма тотчас назначили командующим войсками и милицией Лондона, предназначавшимися для обороны Сити; было также объявлено, что Парламент немедленно предоставит в его распоряжение сильный отряд пехоты и кавалерии, дабы он мог вновь выйти в поле и двинуться на выручку сторонникам Парламента на западе, оказавшимся в бедственном положении. Затем Палаты приняли еще один ордонанс, о наборе большой армии для графа Манчестера (который всегда твердо следовал однажды избранным принципам и ни разу не поддержал каких-либо попыток примирения с королем), с тем чтобы она действовала против графа Ньюкасла, прикрывая все графства Восточной ассоциации, в число коих входили Эссекс, Гертфордшир, Кембриджшир, Норфолк, Саффолк, Гентингдоншир, а теперь и Линкольншир. А чтобы поскорее пополнить ряды тех, кто добровольно вызвался служить под знаменами своих возлюбленных генералов, Палаты приняли ордонанс о принудительном наборе в армию, что, по-видимому, бросало тень на их дело, ведь после стольких высокопарных заявлений о том, что сердца народа целиком на их стороне, Палатам пришлось теперь заставлять англичан сражаться независимо от их желания. Мера это была тем более поразительной, что в свое время они сами настойчиво требовали и добились королевской санкции на особый парламентский акт, объявлявший незаконными насильственную вербовку, а также принуждение свободнорожденных подданных к службе за пределами их графств. Приняв таким образом меры на крайний случай — а заодно дав понять графу Эссексу, что у них есть еще один граф, на которого они могут положиться, равно как и другие преданные Парламенту военачальники — Палаты официально направили к главнокомандующему свой комитет, дабы тот, употребив всевозможное усердие и ловкость, побудил его защищать их дело с прежним рвением и энергией. Члены комитета объявили Эссексу, что Палаты высоко ценят его труды и заслуги и помнят, сколь грозным опасностям он ради них подвергался и какие убытки нес; что через торжественные свидетельства и совершенное к нему доверие обеих Палат он получит столь полное удовлетворение за порочившие его наветы и поношения, какого только сам пожелает; и что если этих бесчестных клеветников удастся найти, то об их наказании все узнают так же хорошо, как знают теперь об их гнусных пасквилях; что ни одно войско не начнут пополнять до тех пор, пока не будет укомплектована его армия; и наконец, что всем его солдатам выплатят задолженность по жалованью, а его пехоте немедленно пришлют нужное обмундирование.