Настоящий Дракула - Макнелли Рэймонд Т.
Бехайм рассказывает, что в 1461 г. Дракуле встретились трое босоногих монахов-бенедиктинцев, всем сердцем принявших реформы святого Бернарда [51] и за это изгнанных из их обители Горрион на территории нынешней Словении. Соавторы этой книги специально посетили бенедиктинское аббатство, расположенное в горах Словении и всего милях в тридцати от ее столицы Любляны. Как отмечал Казаку, его поразило сходство приведенного у Бехайма названия монастыря Горрион с названием городка, в котором находится монастырь, — Горни-Град. В Горни-Граде нам удалось найти подтверждение тому историческому факту, что Сигизмунд из Ламберга, бывший в те далекие времена епископом Любляны, действительно изгнал из монастыря монахов под предлогом, что они привержены реформам святого Бернарда, а в реальности — чтобы приспособить величественное здание монастыря под собственные личные нужды. Аббатство и по сей день служит архиепископам Любляны летней резиденцией. А в описываемые нами времена изгнанным монахам не оставалось ничего другого, кроме как разбежаться кто куда, и многие искали приюта в бенедиктинских монастырях соседней Штирии (Нижней Австрии), располагавшихся всего в нескольких милях от границы. Однако по прихоти случая трое вынужденных изгнанников из Горриона переправились через Дунай и взяли путь на север, в Валахию, где попросили пристанища во францисканском монастыре XV в. (сохранившемся до наших дней) в Тырговиште, совсем неподалеку от господарского дворца Дракулы.
Михаэль Бехайм даже называет имена тех троих монахов: брат-вратарь Ганс, брат Михель и брат Якоб. Эти трое светских братьев как раз возвращались из близлежащих деревень, где собирали подаяние для своего монастыря и, без сомнения, прозелитствовали, пытаясь обратить крестьян в свою веру, а это обстоятельство не могло не возмутить Дракулу, поскольку до своего вынужденного обращения в католичество он был ярым врагом католической церкви.
На обратном пути, рассказывает Бехайм, за четверть лиги до монастыря (примерно за милю), монахам довелось случайно встретиться с Дракулой. Тот обратился к одному из монахов, Михелю, и пригласил немедля поспешить следом за ним во дворец.
Михаэль Бехайм передает дальнейший диалог, состоявшийся у Дракулы с монахом в величественном тронном зале. Дракула засыпает монаха вопросами, однако, движимый своим извращенным чувством юмора, более всего допытывается у монаха, действительно ли Господь приберег ему, Дракуле, местечко в раю за многие загубленные им души, молитвы за которые, надо полагать, возносит благочестивый монах? И попутно интересуется, может ли он, Дракула, считаться святым в глазах Господа, если стольким несчастным укоротил их тяжкие земные муки? В русскоязычном переводе сцена описана так:
Но более всего Дракула тревожится о посмертном искуплении собственных злодеяний — будут ли они прощены ему после смерти? Эта же тревога побуждала его уделять столько сил и внимания богоугодным делам (закладывать монастыри, делать щедрые пожертвования Афону, служить заупокойные по им же убиенным). Брат Михель, явно объятый ужасом перед очами грозного Колосажателя, пытается утолить его страхи перед адским пламенем. «Конечно, вы можете спасти свою душу, — говорит он. — Ибо многим смертным Господь в милости своей даровал спасение, даже когда Божественное милосердие запоздало являло себя в момент их кончины». Эти кроткие притворные увещевания, несомненно, помогли брату Михелю спасти свою жизнь.
Но для спокойствия Дракуле нужно, чтобы кто-нибудь еще уверил его в возможности спасти свою грешную душу, и он поспешно призывает к себе второго монаха, Ганса-вратаря, и вопрошает того уже без всяких околичностей:
Убежденность в своей правоте придает брату Гансу мужества со всей прямотой отвечать Дракуле и выговаривать тому за сотворенные злодеяния.
И, немного помолчав, добавляет:
Раздраженный, но одновременно охваченный страхом, Дракула разрешает монаху продолжить его проповедь.
За сим следует самый обличительный монолог из всех, какие позволял произносить в своем присутствии господарь Влад Дракула.
Дракула еще не слыхивал подобных слов, они изумляют его и одновременно приводят в ярость. Но он умеет обуздывать свои чувства и отвечает на пламенную речь монаха спокойно, излагая ему свою макиавеллиевскую политическую философию, в частности, отвечая на самое убийственное обвинение в умерщвлении младенцев.
