Владимир Шигин - Дело «Памяти Азова»
Россия уже устала от троцкизма и от таких, как Раскольников. После бегства начальственной четы из Кронштадта матросы откровенно радовались:
— Мы выгнали комфлота и его б.
Из хроники событий, предшествующих кронштадтским событиям февраля 1921 года: «Обстановка накалялась еще и тем, что основная масса матросов существовала на скудный продовольственный паек, тогда как руководство флота жило, что называется, на широкую ногу. Командующий Балтфлотом Ф. Ф. Раскольников, которого в конце жизни судьба сделала диссидентом и изгнанником, и его жена писательница Лариса Рейснер, прототип женщины– комиссара в „Оптимистической трагедии“ Всеволода Вишневского, отнюдь не были такими аскетами, какими представлены большевики в благонамеренной пьесе. Они жили в роскошном особняке, держали прислугу, ни в чем себе не отказывали. Матросов Федор Федорович считал людьми второго сорта. Даже на камбузе установил своеобразную сегрегацию. Когда Раскольников со штабом на яхтах прибывали в Кронштадт, для рядовых военморов готовили суп с селедкой или воблой. Для штаба и начальствующего состава — полный обед из трех блюд, причем суп — с мясом. Для самого же Раскольникова и особо приближенных к нему лиц готовили настоящие деликатесы. Он сменил две трети командиров и комиссаров флота, назначив людей по принципу личной преданности, а не по профессиональным качествам. На линкоре „Петропавловск“ комиссару флота Николаю Николаевичу Кузьмину моряки жаловались, что Раскольников и его окружение чаще инспектируют винные погреба, чем пороховые. Они требовали создать специальную комиссию для обследования квартир своих командиров и комиссаров, не без оснований подозревая, что там найдутся не только предметы роскоши, но и продовольственные запасы, не дошедшие до матросского котла. Однако все было напрасно. Председатель Кронштадтского отдела трибунала Балтфлота Ассар доносил в Петроград: „Кронштадтским отделом РВС Балтфлота ведется напряженная борьба по искоренению злоупотреблений должностных лиц. Но нужно отметить, что зачастую эта борьба не приводит к желанному результату. Трибунал привлекает к суду ответственного работника по степени преступления, отстраняет его от должности. А в результате получается, что через несколько дней, через посредство всяких репутаций, эти люди переводятся по ходатайству какого–либо центрального органа в другой округ, на более выгодное для него место (должность). Таким образом, вместо исправления он получает повышение и свободно творит свое дело. Масса все это видит и ропщет“. Масса роптала еще и потому, что Раскольников со товарищи жировали за их счет. Продуктовый паек морякам Кронштадта постоянно сокращался. Матросы не всегда получали положенные им продукты. Запасов рыбы, мяса, муки имелось не более чем на 20 дней. 27 января 1921 года Раскольникова временно отстранили от должности начальника Морских сил Балтийского флота и отозвали в Москву. Однако это не предотвратило стихийный взрыв возмущения месяц спустя».
Загулы знаменитой четы не были ни для кого секретом, а потому Кронштадт требовал от руководства страной не только прекращения продразверстки в деревнях, не только создания Советов без большевиков, но и привлечения к ответу перерожденцев от революции, и в первую очередь Раскольникова с Ларисой Рейснер. Разумеется, что «светская жизнь» Раскольникова с Рейснер не была причиной восстания, но она явилась одним из поводов к нему.
Любопытно, что, заварив «кронштадтскую кашу», Раскольников тут же удрал из Кронштадта, даже не попытавшись что–нибудь предпринять для разрядки накаленной обстановки. Как трус он вел себя и в дальнейшем. Когда делегаты партийного съезда с маузерами в руках лично вели по льду на кронштадтские форты красноармейцев, Раскольников предпочел наблюдать за развитием событий из Петрограда. Но и здесь Троцкий в очередной раз спас своего любимца, создав вокруг него ореол мученика.
Однако после кровавого подавления Кронштадтского мятежа всем стало наконец–то понятно, что пламенного революционера следует убрать как можно дальше от флота. Поговаривали, что старые матросы хотели его судить матросским самосудом. Именно поэтому «героя» Ревеля и Кронштадта быстренько услали на Каспий. Там летом 1921 года «красный адмирал» Федор Раскольников, выступая в персидской провинции Гилянь (прикаспийский Иран), закончил свою прощальную речь, обращенную к его матросам, «буревестникам революции», с присущей ему патетикой: «Встретимся в Лондоне!» Бедные матросы и не знали, как уже до них «встречался» в Лондоне с сотоварищами со «Спартака» и «Автроила» «красный лорд»!
Долгое время считалось, что в целом удачной десантной операцией в Энзели мы обязаны флотоводческому таланту Феди Раскольникова. Но все объяснялось проще. Никаким талантом, разумеется, Раскольников на Каспии не блеснул. Там было в достатке кадровых флотских офицеров, которые спланировали, организовали и провели эту операцию. Отметим, что после потопления в 1918 году в Новороссийске Черноморского флота Раскольников постоянно возил за собой бывшего старшего лейтенанта Кукеля, бывшего ранее командиром черноморского эсминца «Керчь», весьма способного и толкового офицера. Возил, разумеется, не просто так. Во время Энзелийской операции именно военмор Владимир Андреевич Кукель являлся начштаба Каспийской флотилии. Именно Кукель и руководил операцией, тогда как Раскольников, как всегда, ораторствовал и слал телеграммы о своем новом триумфе.
Помимо всего прочего белогвардейцы в Энзели почти не сопротивлялись. Гражданская война к этому времени подошла к своему концу, и ни о каком продолжении боевых действий не было и речи. Едва красные высадили десант, белые сразу же оставили свои корабли и просто ушли в глубь Ирана. Высадившемуся десанту осталось только посчитать трофеи.
Впрочем, это не помешало Раскольникову раздуть Энзелийский рейд чуть ли не до размеров Трафальгара и всю славу победителя беззастенчиво присвоить себе. Будущий Адмирал Флота Советского Союза И. С. Исаков, бывший в 1920 году на Каспии и имевший возможность видеть Раскольникова, как о флотоводческих талантах, так и о личных качествах «красного лорда» отзывался весьма негативно, считая его абсолютно безграмотным моряком и беспринципным человеком. Думается, все это было очевидно не одному Исакову.
Именно поэтому прямо с Каспия Раскольникова отправили вообще с глаз подальше в неблизкий Афганистан. Разумеется, разобиженный таким отношением к своей особе, Раскольников всеми силами стремится оттуда вырваться. Своему покровителю Льву Троцкому он постоянно напоминает о себе, клянется в преданности, слезно налегая при этом на их общую боевую судьбу и свои былые страдания в Англии: «… Помните наш ночной поход на миноносце под Казанью, когда остановилось сердце корабля и, пришвартовавшись к какой–то барже при свете предательски вышедшей луны, мы должны были приводить в чувство потерявший признаки жизни миноносец? Только позже, попав в плен к англичанам почти в аналогичных условиях из–за порчи жизненных частей корабля и из–за неумения управлять кораблем в боевой обстановке со стороны растерявшегося, отвыкшего от войны комсостава, я понял, какая удивительная случайность, что в 1918 году, в ночь на 30 августа, Вы, Лев Давидович, избежали гибели».
В другом письме Троцкому Раскольников пишет весьма примечательные строки: «Хотел бы узнать о флоте, о его судьбе и перспективах. но в доме повешенного не говорят о веревке». Что и говорить, любил Федор Федорович и флот, и моряков, любил!
Годы спустя Федор Раскольников напишет свою «героическую» биографию, в которой много места уделит и своим морским подвигам. Вот что он написал: «В Октябрьской революции принимал непосредственное участие в боях под Пулковом. После разгрома банд Керенского и Краснова был отправлен во главе отряда моряков на помощь красной Москве. Вскоре был вызван из Москвы и назначен комиссаром морского генерального штаба, затем членом коллегии морского комиссариата и в 1918 года заместителем наркома по морским делам. В июне 1918 года ездил с секретным поручением Совнаркома в Новороссийск для потопления Черноморского флота, чтобы не допустить его стать добычей империалистических держав. В июле 1918 года я был направлен на чехословацкий фронт в качестве члена Реввоенсовета Восточного фронта, а 22 августа состоялось мое назначение командующим Волжской военной флотилии, которая 10 сентября принимала непосредственное участие во взятии Казани, а затем, с ежедневными боями преследуя белогвардейскую флотилию, совершила поход по Каме, причем ей удалось загнать неприятельские суда в реку Белую и заставить их укрыться в Уфе. Освобождение Камы от белогвардейских банд удалось довести выше Сарапула до Гальян, где нас застал начавшийся ледоход, ввиду чего Красной Волжской флотилии пришлось срочно идти на зимовку в Нижний Новгород. После окончания кампании я вернулся в Москву, где в качестве члена Реввоенсовета республики принимал участие в его заседаниях и вместе с покойным Василием Михайловичем Альтфатером руководил морским комиссариатом. В конце декабря 1918 года на миноносце „Спартак“ я отправился в разведку к Ревелю и наткнулся на значительно превосходившую нас английскую эскадру, состоявшую из пяти легких крейсеров, вооруженных шестидюймовой артиллерией. С боем отступая по направлению к Кронштадту, наш миноносец потерпел неожиданную аварию, врезавшись в каменную банку и сломав все лопасти винтов. Таким образом, оказавшись в плену у англичан, я был отвезен ими в Лондон и посажен в Брикстонскую тюрьму. После пятимесячного плена я был освобожден в обмен на 19 английских офицеров, в свое время задержанных в Советской России. Обмен происходил в Белоострове 27 мая 1919 года. Тотчас после возвращения из Англии я был назначен командующим Каспийской флотилии. Вскоре к ней была присоединена вернувшаяся с Камы Волжская флотилия, и объединенные речные и морские силы получили наименование Волжско-Каспийской военной флотилии. Нашим судам приходилось действовать отдельными отрядами на огромном пространстве от Саратова на Волге до Лагани и Ганюшкина — на Каспии. Наиболее горячие бои флотилии пришлось вынести под Царицыном и под Черным Яром.
