Юрий Малинин - Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия
Еще более очевидно значение исторической психологии для социально-политической истории. По выражению того же Ж. Дюби, «общество объясняется не только его экономической основой, но также представлениями, которые оно имеет о самом себе».{585} Иначе говоря, чтобы понять и объяснить социальную структуру, взаимоотношения групп и классов, следует постоянно иметь в виду их психологию и самосознание. При изучении социальных движений, в том числе и народных, историк всегда должен уяснить их причины и цели, какими они представлялись самим участникам, иначе он рискует не понять сути движений и не увидеть глубокого различия между, например, крестьянскими восстаниями XVII и XVIII вв. во Франции. Коллективное сознание и идеология развиваются не синхронно с эволюцией экономической и социальной структуры, и проблема взаимодействия, разногласий и столкновений между идеологическими моделями и объективной реальностью в каждом случае может быть разрешена социально-политической историей в психологическом плане.
В области культурной истории вклад исторической психологии проявляется в изучении культурных феноменов в условиях современной им психологической среды. Оценка явлений культуры должна производиться исследователями не посредством своих собственных критериев и не исходя из понятий каких-то абсолютных внеисторических ценностей. Таким путем невозможно понять историческую значимость культурных явлений. Их оценку нужно искать прежде всего в мнениях современников, во влиянии этих явлений на них, а затем — в восприятии последующих поколений. Кроме того, особенно важным в историко-психологическом аспекте становится вопрос культуры народных масс, в отличие от ученой культуры высших слоев общества, до сих пор более всего привлекавшей историков. Рассмотрение культуры народных масс производится в двух планах: культура, созидаемая массами, и культура, которой они питаются.{586}
В общем, французские историки единодушно сходятся на том, что всякое историческое исследование должно быть психологическим, и всякий историк должен вести себя как социальный психолог. Таким образом, историческая психология оказывается не просто одним из направлений историографии, а всеобщим историко-научным методом. «Пытаться изолировать психологическую историю, — пишет Р. Мандру, — даже под красивым именем истории идей, — безнадежное занятие: историческая психология в любой момент является неотъемлемой частью всей истории как постоянное методологическое требование к исследованию».{587} Это требование заключается в том, чтобы историк освободился от своих собственных категорий мышления и своей идеологии и не вносил их в те эпохи, когда они были совершенно иными.{588} Самый большой грех, в какой только может впасть историк, это анахронизм. Избежать его можно при условии, если стремиться видеть, понимать, оценивать и объяснять все явления в их конкретном историческом контексте.
Историческая психология как исследовательский метод стала новым логичным этапом развития французской школы исторического синтеза, основанной в начале XX в. Анри Берром. В 1938 г., когда Л. Февр впервые во французской исторической науке выступил с провозглашением этого метода, А. Берр назвал его выступление «почти манифестом истории».{589} И сейчас, по прошествии более чем 30 лет борьбы за обновление истории на основании новой методологии, историческая психология завоевала себе у французских историков уже непоколебимое положение.
К тысячелетию Западной цивилизации[8]
Приближается двухтысячный год. Событие примечательное не просто своей редкой круглой датой. С этим годом связан великий исторический юбилей. Западноевропейской цивилизации исполняется тысяча лет. Здесь естественно может возникнуть вопрос, почему именно тысяча. Всякий мало-мальски знакомый с историей человек знает, что эта цивилизация зародилась в середине первого тысячелетия в результате завоевания германскими народами территории Западной Римской империи. Но дело в том, что ранний этап ее развития, занявший примерно полтысячелетия, был своего рода внутриутробным. Это были действительно «темные века», как их иногда называют историки, когда еще совершенно неясно было, во что выльются происходившие на Западе социально-политические процессы и какой ребенок в итоге появится на свет. И хотя при Каролингах, особенно при наиболее знаменитом представителе этой династии франкских королей — Карле Великом — западное общество в VIII–IX вв. как будто стало самоопределяться, его незрелая и хрупкая организация оказалась поверженной в результате опустошительных нашествий венгров и норманнов, которые для Запада оказались не менее страшными, нежели монголо-татарское завоевание Руси.
Но нет худа без добра. И сколь ни разорительны были эти нашествия для Запада, они сильно поспособствовали оформлению западного феодализма, который придал этому обществу уникальные, неповторимые черты, ясно проявившиеся именно около тысячного года. По словам одного из наиболее авторитетных современных исследователей цивилизации средневекового Запада Жака Ле Гоффа, около тысячного года это общество «действительно вышло на историческую арену». Важно отметить, что сами современники почувствовали происходящие перемены и обновление. Как писал один бургундский хронист, «с наступлением третьего года после тысячного, почти все земли, но особенно Италия и Галлия, оказались свидетелями перестройки церковных зданий… Мир как будто стряхивал с себя ветошь и облачался в новое белое платье церкви».
Вскоре произошло глубоко символическое событие. В 1054 г. западная католическая церковь окончательно порвала все отношения с восточной православной. Так католический Запад и православный Восток решительно отмежевались друг от друга, и каждый пошел своим путем развития. И отныне границами западной цивилизации стали границы распространения католицизма.
По какому же пути двинулась западная цивилизация, и можно ли вообще говорить о каком-то едином пути развития на протяжении тысячи лет? О таком пути говорить, безусловно, можно, как можно и попытаться его определить, поскольку основные особенности современного западного общества генетически восходят к феодальным истокам. Из этих особенностей я выделил бы три наиболее важных и показательных для Запада. Это — рыночная экономика, представительная система политического управления и наука. В своем современном виде все они зародились и развились именно в рамках западной цивилизации. Конечно, в прошлом и других цивилизаций можно наблюдать и элементы рыночного хозяйства, и определенные научные познания, но нигде, кроме Запада, все это не получило такого оптимального развития. И не дало столь сильных исторических результатов.
В западной истории особо впечатляющим является становление и развитие той социально-экономической системы, которую обычно именуют капитализмом. Если рассмотреть причины этого феномена, то можно многое понять в своеобразии западного пути развития. Наша наука по старой традиции связывает зарождение капитализма с процессом так называемого первоначального накопления капитала, протекавшего в Новое время (XVI–XVIII вв.). Решающая роль при этом отводится экспроприации крестьян и ремесленников, которые, утрачивая средства производства, оказывались в положении, когда им нечем было существовать, кроме как продажей своей рабочей силы. Однако эта теория и ее основные положения с исторической и логической точки зрения выглядит очень сомнительно. Не выдерживает критики утверждение, что разорившиеся усердно стремились найти работу. Подобно современным бомжам и клошарам, которые отнюдь не обивают порогов бирж труда, экспроприированные люди той эпохи предпочитали нищенствовать и заниматься иными нетрудовыми промыслами. Главное же в том, что эта теория — парадоксальна, поскольку она представляет нищих творцами капитализма.
Созидателями капитализма были в первую очередь, конечно, купцы, и именно развитие рынка сыграло решающую роль в возникновении нового типа хозяйства. Наша прежняя политэкономия вообще крайне недооценивала экономическую роль профессиональной торговли, представляя ее преимущественно средством реализации прибавочной стоимости. Торговля же и рынок — это важнейший стимулятор и организатор производства. И сколь много ни было бы в Европе экспроприированных, и сколь великие богатства ни скопились бы в ней, капиталистическое производство не получило бы развития, если бы оно не было обеспечено очень емким и постоянно растущим рынком. Капитализму нужен был не менее как мировой рынок. И именно такой-то рынок западные купцы и стали создавать с XVI в. благодаря Великим географическим открытиям и колонизации стран Америки, Азии и Африки. Кстати, по этой причине капитализм только и мог возникнуть на Западе, ибо другие цивилизации на мировые просторы выйти были явно не способны.
