История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

< Другие же полагали, что право назначать на подобные должности по собственному усмотрению принадлежит принцу; что король, уже сообщив о своем согласии с просьбой принца, не может ему теперь отказать, а коль скоро принц добивается этого поста для себя, а не для кого-то другого,то сэр Ральф Гоптон не должен чувствовать обиды; что хотя Его Высочество будет служить королю с прежним рвением, даже натолкнувшись на отказ, однако последний ослабит его авторитет в армии, что непременно обернется ущербом для дела Его Величества. В конце концов король решил лично отправиться в Бристоль, что на месте сделать окончательный выбор. >

Король задумал удовлетворить обоих: племянника — номинальной властью, а маркиза, уважить коего ему очень хотелось, — предоставив действительную власть сэру Ральфу Гоптону. Ибо хотя король отлично знал его характер — а вообразить, что какие-либо личные цели и виды способны удержать маркиза от служения общему делу, было невозможно — однако другие люди способны были усмотреть в выборе короля знак неуважения к Гертфорду, и Его Величеству надлежало не только сохранить в душе чувство глубокой благодарности за оказанные им услуги, но и ясно засвидетельствовать свою признательность перед всеми. А потому после радостной церемонии въезда в Бристоль, совершенной со всей подобающей торжественностью, а также чрезвычайно любезной и сердечной беседы с маркизом, король, уже в разговоре с глазу на глаз, попросил не возражать против выполнения им обещания, данного принцу еще тогда, когда он ничего не знал о соответствующих намерениях маркиза — о других же основаниях, имевшихся у принца для того, чтобы притязать на право распоряжаться должностью бристольского коменданта, Его Величество не упомянул. В итоге король назначил комендантом Бристоля принца Руперта, а тот немедленно послал сэру Ральфу Гоптону (уже достаточно оправившемуся от ран, чтобы выходить из дома) патент на должность своего заместителя. Принц также дал ему понять через доверенного человека, что хотя ему, Руперту, придется на некоторый (впрочем, весьма недолгий) срок сохранить за собой более высокий пост, он не станет ни в малейшей степени вмешиваться в управление городом, так что сэр Ральф Гоптон сможет осуществлять его по своей воле, как если бы полномочия коменданта король предоставил именно ему.

< Сэр Ральф Гоптон, огорченный тем, что невольно дал повод к разногласиям и недоразумениям среди столь влиятельных особ, быстро понял, что избранное королем средство, лишь по видимости успокоив страсти, в действительности восстановило против него, Гоптона, одну из сторон. Ведь маркизу (скорее уступившему уговорам короля, нежели убежденному в его правоте) легко могли внушить, что Гоптону не следовало принимать должность от принца Руперта, ибо, делая это, он как бы соучаствовал в обиде, нанесенной маркизу. Это тревожило сэра Ральфа еще и потому, что иные могли прийти к мысли, будто, соглашаясь с решением Руперта, он мстил маркизу за то, что в прошлом году тот не остался с ним в Корнуолле, но отправился в Уэльс, а ныне поставил во главе Корнуолльской армии новых командиров, подчинив им офицеров, эту армию создавших. Между тем первое произошло по совету и с согласия самого Гоптона, что же до последнего,то здесь почин исходил не от маркиза, но от принца Морица. Вдобавок, сэр Ральф питал особое почтение к богемской королеве и ее детям, сражался за них в Германии и был ревностным сторонником возвращения им Пфальца. В конце концов Гоптон решил, что человек, семейству которого он верно служит, вправе сам определять место и род его службы, и принял пост бристольского коменданта, после чего вызванные этой историей толки на время затихли. >

Король между тем пришел к мысли, что уже давно пора решить, в каком предприятии следует теперь использовать армии, и что их затянувшееся бездействие (ведь описанные выше заботы не позволяли продолжить главное дело в течение десяти-двенадцати дней — злосчастная трата времени, в летнюю пору бесценного!) скорее ослабило их, нежели укрепило. Дело в том, что при штурме города было потеряно меньше людей, чем при последующем его грабеже: солдаты, порядком натрудившие свои плечи, перетаскивая награбленное добро, никогда не спешат вернуться в строй, чтобы вновь носить оружие.

Надлежало ответить на два вопроса. Во-первых, нужно ли соединить обе армии, чтобы в следующем предприятии они действовали сообща? И, во-вторых, каким должно быть это предприятие? Против первого решения выдвигались следующие доводы:

< 1. Положение на западе. Дорсетшир и Девоншир находятся в полной власти врага, и хотя сэр Джон Беркли и полковник Джон Дигби пока еще срывают попытки неприятельских отрядов в Эксетере и северном Девоншире соединиться с гарнизоном Плимута и таким образом создать армию, достаточно сильную для вторжения в Корнуолл, однако в случае какой-либо неудачи им обоим некуда будет отступить, ибо все западные порты заняты парламентскими гарнизонами - между тем королевская армия могла бы теперь овладеть ими без большого труда.

2. Корнуолльцы, понесшие немалые потери при Лэнсдауне и при штурме Бристоля, а впоследствии ослабленные дезертирством, мечтают поскорее вернуться домой (что, как они твердят, было им обещано) и устранить угрозу своему графству со стороны Плимута. Убежденные в том, что их доблесть не оценена по достоинству (хотя Его Величество всячески выказывает им свою признательность за мужество и верность), они ропщут и категорически отказываются соединяться с главной армией для совместных действий. Вдобавок гибель лучших офицеров, крепко державших солдат в узде, и неспособность короля платить корнуолльцам достаточное жалованье, привели к тому, что их дисциплина, прежде безупречная, с некоторых пор расшаталась. В общем, было бы разумнее не принуждать Корнуолльскую армию к походу на восток, где она быстро растает, но отправить на запад, где она пополнится земляками и сможет принести гораздо больше пользы королю.

3. Кавалерия короля достаточно многочисленна, и часть ее можно послать на запад.

4. Если король отправит сильный отряд на запад, то к нему присоединятся именитые девонширские джентльмены, после чего, как они надеются, можно будет легко овладеть портовыми городами. >

Существовала еще одна причина, прямо не упоминавшаяся — после слияния обеих армий принц Мориц стал бы обычным полковником — но и других доводов оказалось достаточно, чтобы убедить короля сохранить две отдельные армии, и потому он приказал графу Карнарвону выступить с кавалерией и драгунами к Дорчестеру (главному городу графства и самому крамольному городу в Англии, где мятежники держали гарнизон), а принцу Морицу — двинуться за ним на следующий день с пехотой и артиллерией. Маркиза же Гертфорда Его Величество оставил при себе, ибо хотя король и предвидел затруднения, коими непременно обернется для него неучастие маркиза в этом походе, ведь репутация человека твердого в своей вере, безупречно честного и справедливого делали его самой популярной особой в тех краях, и сам король всячески старался не дать ему ни малейшего повода для обиды и недовольства и, всецело полагаясь на его преданность и честь, судьбу собственной короны вверил бы преданности маркиза скорее, чем лояльности любого другого человека во всех трех своих королевствах, он все же ясно понимал, что принц и маркиз никогда не смогут между собою поладить и что в окружении каждого из них есть люди, готовые всячески разжигать взаимную их неприязнь, каким бы ущербом это ни грозило его делу. Король также заключил, что вооруженной силой он скорее приведет свой народ к покорности, чем красноречием советов и наставлений, а значит, от суровой решительности принца будет больше пользы, чем от мягкости и снисходительности маркиза. Отрядив принца в поход, король употребил все мыслимые средства, чтобы маркиз не почувствовал ни малейшей тревоги и не усомнился в прежнем его благоволении: Его Величество прямо и чистосердечно открыл Гертфорду все свои виды и истинные причины своего решения, а также объявил, что готов сделать его своим грумом и хочет всегда видеть его рядом с собой, ибо чрезвычайно дорожит его обществом и советом, чем маркиз вполне удовлетворился — скорее потому, что твердо решил во всем повиноваться государю, нежели оттого, что его обрадовала цена такого повиновения.