История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

В конце концов, все пришли к единодушному мнению, что Его Величеству следует провозгласить все решения и постановления Палат не имеющими законной силы, поскольку члены Парламенты не могли принимать их свободно. Затем была опубликована «Декларация Его Величества ко всем его любящим подданным после побед войск Его Величества над лордом Ферфаксом на севере, сэром Уильямом Уоллером на западе и взятия Бристоля», в которой говорилось, что, «поскольку страдания и утраты частных лиц, вызванные нынешней кровавой смутой, не могут сравниться с нашим ущербом - ведь каждая победа любой из сторон покупается кровью наших подданных - то и мира мы жаждем сильнее, чем кто-либо другой. Всякому известно, сколь искренне и усердно пытались мы укрепить религию, законы и свободу королевства, однако усилия наши были сведены на нет изменой и мятежом тех, кто, не чувствуя в своей душе ни благоговения перед Богом, ни любви к людям, принесли то и другое в жертву собственному властолюбию, после чего мы были вынуждены, с великой неохотой и сердечным сокрушением, взяться за оружие и защищать самих себя. Но мы надеемся, что великие чудеса, явленные Господом при защите своего и нашего справедливого дела, откроют наконец глаза нашему народу, и он уразумеет, что был обманут злыми и коварными людьми, которые и подтолкнули его к мятежу против нас.

Мы хорошо помним торжественное обещание защищать протестантскую религию, привилегии Парламента и законы страны, данное нами в прошлом сентябре, перед строем нашей,тогда еще немногочисленной армии - и будет в высшей степени уместно повторить эту клятву ныне, когда Бог благословил нас столькими победами (доказавшими лживость клеветнических утверждений, будто прежние наши мирные предложения проистекали из нашей слабости, а не из любви к нашему народу), и когда нашим подданным во многих графствах стало легче получать правдивые известия о нашем положении.

А потому, перед лицом Всемогущего Господа, который «покрыл нашу голову в день брани» > [Пс. 146:7/139:8] < и пред которым нам предстоит держать ответ за все наши слова и дела, мы еще раз заявляем всему миру, что мы далеки от мысли вносить какие-либо искажения в установленную в церкви Англии религию (как это пытаются коварно внушить народу) и твердо намерены защищать свободу и собственность подданных и соблюдать те законы, которые делали наш народ счастливым, пока их не растоптал нынешний мятеж. И если религия, закон и свобода так же дороги нашему народу, то пусть он соединится с нами в общем деле их защиты и восстановит мир, единственно благодаря которому они могут процветать, а люди - пользоваться их благами.

О том же, способны ли укрепить религию заклятые враги существующего церковного строя, изгоняющие ученых и правоверных служителей церкви и заменяющие их невежественными, мятежными и еретическими проповедниками, которые поносят Книгу общих молитв и оскверняют богослужение непристойными действиями; о том, могут ли защищать свободу и собственность подданных те, кто дерзко и беззаконно бросает их в тюрьмы, подвергает мучениям и лишает жизни; о том, могут ли отстаивать привилегии Парламента те, кто посягает на наши доходы и права, отказывает нам в праве вето, запугивает членов Палат, кто по сути уже распустил настоящий Парламент, изгнав или заточив многих его членов и, вопреки законам и обычаям, отдал всю парламентскую власть в руки комитета из нескольких лиц, - обо всем этом может судить каждый.

А посему мы еще раз заклинаем наших добрых подданных - заклинаем памятью мира и счастья, коими вознаграждал их Господь за верность в прежние времена, а также присягой на верность, отменить которую не способен никакой выдуманный ими самими ковенант, - вспомнить свой долг, подумать о своих интересах и более не позволять злобным и хитрым самозванцам бесчестить государя и разорять страну, дабы не обречь себя на худший вид рабства - рабство у таких же, как они, подданных.

Так пусть же наш добрый народ, который был введен в заблуждение, либо, по недостатку мужества или ума, уступил перед беззаконием и вероломством, не слушает этих самозванцев, твердящих ему, будто избежать ответственности за уже совершенное им зло он может теперь лишь решительным и дерзким неповиновением монарху. Мстительность и кровожадность нам чужды, в чем мог убедиться каждый, кто оставил прежние дурные пути и вернулся к нам; равным образом, всякий, кто искупит прежние свои прегрешения верной службой, будет иметь веские причины восхвалять наше милосердие. Наконец, мы призываем всех наших верных подданных, по-настоящему желающих нам добра, оказывать нам помощь людьми, деньгами, серебром, лошадьми и оружием и прилагать все усилия, дабы положить конец всем этим бедствиям и восстановить прочный мир, без скорейшего обретения которого бедному нашему королевству грозит полная гибель». >

Какое действие произвела эта декларация по крайней мере какие события произошли после ее обнародования, мы будем иметь случай вскоре рассказать, но прежде мы упомянем ряд печальных обстоятельств, коими сопровождались описанные выше успехи короля. Ибо радость последней его победы до известной степени омрачалась не только числом и званием погибших, но и соперничеством и несогласиями тех, кто остался в живых. Между принцами и маркизом с самого начала не существовало единства мнений и помыслов, столь необходимого для всех честных людей, начинающих трудную борьбу, успех коей может быть обеспечен лишь полным единодушием предводителей. Принца Морица и поддерживавшего его принца Руперта весьма раздражало то обстоятельство, что племянник короля служит генерал-лейтенантом под начальством маркиза, который не имел опыта в военном деле и даже теперь не слишком усердно изучал ремесло полководца; с другой стороны, маркизу, чрезвычайно учтивому с людьми мягкими и обходительными, но резкому и суровому — с надменными, не нравилось, когда принц присваивал себе больше полномочий, чем это подобало генерал-лейтенанту, а порой дерзко шел наперекор его мерам, относившимся к управлению и устройству дел гражданских, в которых маркиз не без основания полагал себя более сведущим. В свое время маркиз принял на себя главное командование под Бристолем — город этот был прямо назван в тексте его полномочий, и к тому же он являлся лорд-лейтенантом графства; когда же город был взят, принц Руперт не только вступил в переговоры с неприятелем, не спросившись его совета, но и подписал условия капитуляции, даже не упомянув в них имени Гертфорда, как будто не замечая его присутствия. Маркиз посчитал, что с ним обошлись без должного уважения, а потому, действуя столь же бесцеремонно по отношению к Его Высочеству и даже не уведомив о своем решении кого-либо из принцев, объявил, что поставит комендантом города сэра Ральфа Гоптона. Принц Руперт, однако, полагал, что Бристоль взят его усилиями, так как войска ворвались в город с той стороны, где командовал он и никто другой, а стало быть, именно ему и принадлежит теперь исключительное право назначать здесь гражданских и военных начальников. Но, узнав о решении маркиза, касавшемся сэра Ральфа Гоптона, который явно превосходил своими достоинствами и заслугами всех других лиц, принц отказался от мысли отдать спорную должность кому-либо из претендентов и через того самого гонца, который доставил Его Величеству известие о победе, потребовал, чтобы управление городом, им, принцем, захваченным, ему же и было поручено, на что король охотно согласился, совершенно не подозревая о споре принца с маркизом. Вскоре, однако, прибыл гонец от самого маркиза, который изложил все подробности дела и сообщил, что комендантом только что взятого города Гертфорд хочет назначить сэра Ральфа Гоптона.

Только теперь король понял, в сколь затруднительном положении он оказался, и ему пришлось изрядно поломать голову, чтобы найти способ уладить уже готовую вспыхнуть ссору. Он уже дал слово племяннику, к которому относился с нежной заботой и чье право ведать назначением на должности действительно считал вполне законным. Но он также глубоко уважал маркиза, который служил ему с безупречной верностью и решительно стал на его сторону еще тогда, когда иной выбор нанес бы Его Величеству громадный ущерб; и невозможно было отрицать, что ни один из подданных своей преданностью и рвением не способствовал успехам короля больше, чем маркиз. При таких обстоятельствах дело сэра Ральфа приобретало особую важность, и отказ маркизу в назначении бристольским комендантом этого человека — который снискал громадное уважение короля, пользовался любовью и популярностью в Бристоле и прилегающем графстве, который совершил великие дела ради Его Величества и пострадал на службе — противоречил бы как доброму и любезному характеру короля, так и его интересам. А сколь различные толкования получит любое его решение, король мог понять уже тогда — из мнений и пристрастий своих советников и придворных, которые, обсуждая этот вопрос, высказывали свои мысли с большей, чем обыкновенно, горячностью. Маркиз был предметом всеобщей любви; там же, где его знали недостаточно хорошо, чтобы любить, авторитет и репутацию маркиза, признанные всем королевством, полагали могущественным подспорьем делу короля. К тому же очень многие не на шутку встревожились, видя, что принц Руперт, чьи мужество и энергия, по их мнению, приносили великую пользу на войне, намерен взять в свои руки управление вторым городом в королевстве и посвятить себя делам гражданской администрации в такой мере, в какой этого потребовало бы добросовестное исполнение подобных обязанностей, и при этом бросает вызов знатнейшим лицам в королевстве, с которыми он и так обходится не слишком любезно. Было бы хорошо, считали эти люди, если бы король добрыми советами и наставлениями смягчил нрав принца и убедил его прекратить спор и согласиться с выбором маркиза.