От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Влияние Германии, некогда весьма сильное, исчезло с поражением нацизма. Власть Британии и Франции уходить просто так не собиралась.
В марте 1945 года начались переговоры о заключении нового договора между Парижем и странами Леванта. Французский генерал Бейне потребовал от Сирии и Ливана значительных уступок в военных и политических вопросах, в сфере культуры. Те отказались. Бейне отправился в Париж за инструкциями. Во время перерыва в переговорах Франция направила в регион дополнительные войска, что сирийцы и ливанцы восприняли как прямую угрозу.
Де Голль ни на минуту не сомневался в собственной правоте: «В конце апреля в Сирии многие признаки свидетельствовали о том, что назревают тревожные события, особенно в Дамаске, Халебе, Хаме и Дейр-эз-Зоре. Одновременно сирийское правительство стало все более возвышать голос, требуя передачи под ее командование „специальных войск“ и поощряя выступления мятежных элементов. В этих условиях наш Совет министров, выслушав представление генерала Бейне, принял решение послать на Ближний Восток три батальона, из которых два должны были заменить равный контингент сенегальских стрелков, отправляемых на родину… Эта незначительная переброска войск была тем более оправданной, что одна из британских дивизий, расквартированная в Палестине, только что получила приказ о передислокации в район Бейрута, тогда как на территории Сирии и Ливана уже находилась целая 9-я британская армия».
Как только началось выдвижение французских подкреплений, 30 апреля к де Голлю явился посол Великобритании Дафф Купер и от имени своего правительства потребовал остановить отправку войск, так как эта «переброска может привести к беспорядкам».
– В странах Леванта, – заявил де Голль, – никто не несет более серьезной ответственности за происходящее, чем Франция, государство, обладающее мандатом. Вы с настойчивостью продолжаете попытки встать между Францией и странами, находящимися под ее мандатом. Это дает нам основание полагать, что Ваша цель – вытеснить нас из этих стран.
Качая головой и бормоча себе под нос слова об «опасных осложнениях», Дафф Купер ретировался.
Черчилль отреагировал через несколько дней: «4 мая я обратился к де Голлю с дружественной телеграммой, которой объяснил, что у нас нет никаких притязаний на государства Леванта и что мы выведем все наши войска из Сирии и Ливана, как только новый договор будет заключен и вступит в силу… Мы указали ему, что прибытие французских подкреплений, даже самых небольших, неизбежно будет расценено как средство давления, и это может иметь серьезные последствия».
Де Голль не оценил это послание Черчилля, «ничем не отличающееся по духу и стилю от тех, которые он посылал мне в течение четырех лет по данному вопросу…
Трудно было ошибиться относительно того, как будут развиваться события. Если Черчилль мечет громы и молнии по поводу отправки 2 500 французских солдат туда, где уже находится 60-тысячное британское войско, к которому должны присоединиться еще 15 тысяч человек и которое готовы поддержать с воздуха 2 тысячи боевых машин, то, надо полагать, англичане ставят перед собой серьезные цели.
В ответе премьер-министру я счел уместным обратить его внимание на ту ответственность, которую берет на себя Англия, вмешиваясь в наши дела, и на то препятствие, которое она сама воздвигает на пути к любому союзу между Лондоном и Парижем».
С этого момента крайне любопытно сравнивать описания последовавших событий в воспоминаниях де Голля и Черчилля.
8 мая в Леванте праздновали победу над Германией. В Бейруте, как рассказывал де Голль «арабские солдаты прибывшей из Палестины британской дивизии во время праздничных шествий выкрикивали оскорбления в адрес Франции. В последующие дни было совершено несколько покушений на французов в ряде сирийских городов при полном попустительстве жандармерии. Следует сказать, что эта жандармерия, считавшаяся образцовой, когда находилась в подчинении у французских властей, моментально преобразилась после того, как два года назад была передана под юрисдикцию сирийскому правительству. Поскольку, несмотря на предостережения наших представителей, ее вооружением занялись англичане, в распоряжении Шукри Куатли и его министров оказалось 10 тысяч человек, вооруженных новейшей военной техникой. Это было то, в чем нуждалось руководство страны для организации и поддержки антифранцузских выступлений. Вполне естественно, что в этих условиях переговоры генерала Бейне в Дамаске не дали никаких результатов».
Черчилль тоже был озабочен обострением отношений с Францией, виня во всем, естественно, де Голля: «В этом тревожный промежуток между капитуляцией Германии и трехсторонней конференцией в Берлине генерал де Голль тоже решил обеспечить позиции Франции как в Сирии, так и в Италии, где он нанес оскорбление Соединенным Штатам».
17 мая французские войска высадились в Бейруте. «Последовал взрыв, – писал Черчилль. – Правительства Сирии и Ливана прервали переговоры и заявили, что сейчас, когда война кончена, союзникам предложат эвакуировать все иностранные войска. Начались антифранцузские забастовки и демонстрации. В Алеппо было убито 6 человек и 25 ранено. Сирийская палата депутатов приняла решение о введении воинской повинности».
Лондон 25 мая обратился к сирийскому правительству с просьбой сохранить контроль за создавшимся положением. На следующий день последовало заявление английского министерства иностранных дел, выражавшее сожаление по поводу прибытия французских подкреплений.
В Париже 27 мая де Голль устроил прием в честь британского фельдмаршала Монтгомери, которому торжественно вручил в Доме инвалидов высшую французскую награду. Прием, по словам де Голля, «прошел чинно и благородно. Все происходило так, как будто наши „союзники“ ограничивались наблюдением за развитием событий, видимо полагая, что специальные части откажутся подчиняться нам и ситуация выйдет из-под нашего контроля».
Французский МИД ответил на пришедшую накануне ноту Лондона, заявив, что беспорядки в Леванте спровоцированы искусственно и что туда уже введено много новых английских войск без протеста со стороны сирийцев или ливанцев. Де Голль уверял, что «к 27 мая французские силы и специальные войска положили конец беспорядкам на всей территории страны, за исключением мохафазета Джебель-Друз, где в нашем распоряжении было всего несколько человек».
На следующий день ситуация резко обострится. Великобритания и Франция окажутся едва ли не в состоянии войны в Леванте.
Во время войны и после нее резко обострились и палестинская проблема, и еврейский вопрос. Евреи, безусловно, душой и сердцем ненавидели гитлеровскую Германию, ставившей целью тотальное уничтожение евреев.
За несколько дней до начала войны председатель Всемирной сионистской организации Хаим Вейцман отправил послание премьер-министру Чемберлену, где уверял в стремлении палестинских евреев оказывать Великобритании помощь «людскими ресурсами и техническими средствами». Когда Англия в сентябре 1939 года вступила в войну, 150 тысяч живших в Палестине евреев изъявили намерение создать Еврейский легион или влиться в состав британского африканского корпуса. Опасаясь арабских протестов, Лондон запретил создание Еврейского легиона. Англичане сочли за благо не вручать оружие такому большому числу евреев, а отобрали 30 тысяч человек, которых раскидали по разным частям и подразделениям.
Но дальше отношения между Лондоном и еврейской общиной Палестины становились все более напряженными. В Англии в том же 1939 году была издана «Белая книга», которая устанавливала жесткие ограничения на иммиграцию евреев в Палестину и обещала создание там независимого государства только в 1949 году и под руководством арабского большинства. Это означало, что жившие в Европе евреи оставались заложниками нацистов. Это вызвало взрыв негодования в сионистских организациях.
Активный участник сионистского движения, будущий посол Израиля в Москве и премьер-министр Голда Меир напишет в мемуарах: «Тысячу раз с самого 1939 года я пыталась объяснить себе и, конечно, другим, каким образом британцы в те самые годы, когда они с таким мужеством и решимостью противостояли нацистам, находили время, энергию и ресурсы для долгой и жестокой борьбы против еврейских беженцев от тех же нацистов. Но так и не нашла разумного объяснения – а, может быть, его и не существует… В сущности, ведь только тогда, когда британское правительство, вопреки всем резонам и всякой гуманности, решило встать железной стеной между нами и всякой возможностью для нас спасать евреев из рук нацистов, мы поняли окончательно, что политическая независимость уже не отдаленная цель».
