Ю Фельштинский - Коммунистическая оппозиция в СССР (1923-1927) (Том 2)
"Мы всегда подчеркивали, -- говорил Ленин в третью годовщину октябрьской революции, - что смотрим с международной точки зрения и что в одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция, нельзя". (Ленин, Собр. соч., т. XX, дополнительный, ч. II, стр. 430.)
Да, мы это всегда подчеркивали. Мы иначе не мыслили. Иначе мы не собираемся ставить вопрос и сейчас: "в одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция, нельзя".
И сейчас еще Бухарин признает зависимость нашего хозяйства от мирового чисто формальным путем. Он не отказался от той фантастической схемы изолированного развития, какую дал в "Большевике". Он не понял, что заданный нам темп развития международно обусловлен. Он не понял, что, помимо военной интервенции, существует гораздо более могущественная интервенция дешевых цен, опирающаяся на технический
перевес. Он не понял, почему Госплан, вместо того, чтобы строить свои контрольные цифры на базе самодовлеющей смычки, исходя из "достаточного" внутреннего темпа, оказался вынужден пристраивать всю свою систему контрольных величин к цифрам внешней торговли. Этого реального содержания нашей зависимости от мирового хозяйства Бухарин не усвоил, не продумал, не понял. Правда, если притянуть Бухарина к ответу, то он начинает "признавать" нашу зависимость от мирового хозяйства; но все его доводы, выводы и перспективы построены на схеме замкнутого хозяйства.
Как обстоит, однако, дело насчет того, будто я не вижу, что через зависимость мы идем к независимости? Эта сказка стара. Бухарин хочет изобразить дело так, будто моя перспектива - это растущая зависимость, т. е. безнадежность, т. е. скептицизм, т. е. маловерие и все остальное, что по штату полагается. Эта сказка стара - ее бросить пора! В книжке своей: "К социализму или к капитализму?" я разъяснял, что мы восстановили свою зависимость от мирового хозяйства, что эта зависимость будет возрастать и что при правильной политике с нашей стороны этот путь есть единственный путь нашего роста, повышения нашего удельного экономического веса, а, стало быть, и укрепления нашего как против возможной военной интервенции, так и против постоянно действующей "интервенции" дешевых цен. Я разъяснял, что в современных условиях вопрос о национально-хозяйственной самостоятельности вовсе не разрешается старокитайским путем, и в качестве примера указывал на капиталистическую Германию: за последние десятилетия ее хозяйство теснейшим образом сплелось с хозяйством европейских и заокеанских стран и находилось в постоянной зависимости как от иностранных поставщиков, так и от иностранных покупателей. Когда Германию подвергли военной блокаде, одним ударом обрезав все ее жизненные связи с мировым хозяйством, Германия проявила исключительную жизнеспособность, продержавшись 4 года против чудовищного скопища врагов. Чем объяснялось это историческое чудо? "Германия развернула в конце XIX и в начале нынешнего века могущественную индустрию, опираясь на которую она стала активнейшей силой мирового хозяйства. Ее внешнеторговые обороты и связи с иностранными, в том числе заокеанскими, рынками получили в короткий срок огромное развитие. Война сразу оборвала все это. По своему географическому положению Германия подверглась с первого дня войны почти абсолютной экономической закупорке. И, тем не менее, весь мир был свидетелем поразительной жизненности и выносливости этой высокоиндустриальной страны. Предшествующая борьба за рынки развила в ней исключительную гибкость производственного аппарата, которую она до конца использовала на ограниченной национальной базе во время войны". ("К социализму или к капитализму?", сс. 63-64.) Какой из этого вытекал вывод для нас? Тот, что нам нужна не "независимость" от мирового хозяйства, а высокая производительность труда, что достижимо только при быстром темпе развития, что, в свою очередь, требует широкого и умелого использования ресурсов мирового рынка. Другими словами, наша установка не на независимый черепаший шаг, а на возможно быст
рый темп развития. Что же в такой установке пессимистического? И как это так я не признаю, что через международные связи и зависимости мы становимся сильнее, если именно под этим углом зрения я выступаю против насквозь реакционного отвлечения от международного фактора?
В другом месте я иллюстрировал свою мысль следующим примером, заимствованным из области нашей хозяйственной жизни. Около дюжины наших трестов заключили уже договора с видными иностранными фирмами о технической помощи. На основании этих договоров наши тресты получают патенты, чертежи и инструктирование соответственных иностранных фирм. За достигаемое таким образом улучшение и удешевление продукции советские предприятия уплачивают своим капиталистическим контрагентам серьезную дань, которая, однако, гораздо меньше той выгоды, какую получает наша государственнная промышленность. До вчерашнего дня машиностроительный трест производил турбины самостоятельно, причем проектирование ложилось на себестоимость турбины в размере 7%. Теперь тот же трест производит турбины по иностранным чертежам. Представитель капиталистической фирмы имеет право контролировать производство, чтобы не допускать выделки турбин чужих образцов и чтобы с каждой турбины взимать дань. Это - несомненная и довольно жесткая зависимость. Но зато проектирование ложится на турбину в размере 21/2%, причем качество турбин стало лучше. Что выгоднее: независимое производство плохой и дорогой турбины или зависимое производство лучшей турбины и более дешевой? Ответ заключен уже в самом вопросе.
То, что здесь сказано о тресте, может и должно быть сказано обо всем нашем хозяйстве в целом. Такая зависимость, которая повышает нашу производительность труда - на социалистических началах -- есть прогрессивная зависимость. Такая независимость, которая переводит нас на черепаший шаг, с оптимизмом в придачу, есть реакционная независимость. Философия этой независимости есть реакционная философия.
Л. Троцкий 19-27 марта 1927 г.
ПИСЬМО АЛЬСКОМУ
Дорогой товарищ Альский!
Спасибо за присланную книжку. Прочел ее в течение сегодняшнего дня всю - с интересом и с пользой. Думаю, что Вы совершенно правы, когда возражаете против именования южного национального правительства -рабоче-крестьянским. Такое определение, разумеется, серьезная ошибка, и она особенно ярко должна обнаружиться теперь, после взятия Шанхая, с его могущественными классовыми противоречиями.
Но именно поэтому я считаю, что у Вас допущена неправильность, особенно резко выраженная на стр. 141, где Вы говорите, что в Китае сложи
лись "два резко враждебных друг другу лагеря": с одной стороны, империалисты и милитаристы и некоторые слои китайской буржуазии, а с другой - "лагерь рабочих, ремесленников, мелкой буржуазии, студенчества, интеллигенции и некоторых групп средней национально настроенной буржуазии"... На самом деле в Китае три лагеря: реакции, либеральной буржуазии и пролетариата, борющегося за влияние на низы мелкой буржуазии и крестьянства. Правда, до 26 года это деление обнаруживалось менее ярко, чем сейчас, но и тогда оно было фактом. Ваша же книжка вышла в 27 году, и оговорить это обстоятельство было в высшей степени необходимо. Если бы не Ваша рецензия о книжке Мифа, Ваша оценка в ряде мест, и особенно на стр. 141-й, давала бы опору для крайне - с моей точки зрения -- неправильных и опасных выводов. Гоминдан в нынешнем своем виде создает иллюзию двух лагерей, содействуя национально-революционной маскировке буржуазии и, стало быть, облегчая ее предательство. Вхождение компартии в Гоминдан делает, с другой стороны, невозможной самостоятельную политику пролетариата. Было бы чистейшим шарлатанством и изменой марксизму - Вы, конечно, с этим согласны -- ссылаться на революционный героизм пролетариата и на успехи кантонских войск в доказательство того, что по части пролетарской политики все обстоит благополучно. То, что рабочие и революционные солдаты отвоевали Шанхай, великолепно. Но остается еще вопрос: для кого они его отвоевали? Если считать, что в Китае существуют "два резко враждебных лагеря", то ясно, что Шанхай из рук одного лагеря перешел в руки другого. Если же помнить, что в Китае три лагеря, то поставленный выше вопрос получает все свое значение.
Вопрос о борьбе за рабоче-крестьянское правительство ни в каком случае нельзя отождествлять с вопросом о "некапиталистических путях" развития Китая. Этот второй вопрос можно ставить только условно и только в перспективе развития мировой революции. Думать, что нынешний Китай, на данных своих технических и экономических основах, собственными силами способен перепрыгнуть через капиталистическую фазу, может только круглый невежда из породы социалистов-реакционеров. Такого рода концепция была бы злейшей карикатурой на теорию социализма в одной стране и, доводя ее до абсурда, оказала бы Коминтерну услугу, очистив раз навсегда поле его деятельности от такого рода дребедени... Если, таким образом, вопрос о перерастании китайской революции в социалистическую имеет сейчас чисто факультативное значение, целиком подчиненное развитию мировой пролетарской революции, то вопрос о борьбе за рабоче-крестьянское правительство имеет сейчас самое непосредственное значение, как для хода китайской революции, так и для воспитания в ней пролетариата и его партии.
