Юрий Петухов - Дорогами тысячелетий
Дальше, в марте же месяце в 3 часа ночи Вы мне заявили, что имеете возможность обеспечить всех военнослужащих в случае неудачи. Прошло семь месяцев, и Крым сдан. В августе месяце я доложил Вам, что благодаря Вашим помощникам Вы губите Родину, и просил отставки и суда. Ваш ответ — отставка и суд вредны.
В момент Вашего крушения я просил назначения — Вы меня назначили зрителем без власти.
Теперь всех сажают в лагерь военнопленных, а многие этого не желают. Не соглашавшихся с Вашей политикой даже не спрашивают, куда они отправляются.
На основании всего доложенного доношу: 1) голодаю, 2) голодают офицеры и солдаты и 3) спрашивают у меня: «за что?»
Я же ходатайствую перед Вами об ответе по тем обязательствам, которые Вы взяли на себя, принимая должность Главнокомандующего. Я обращаюсь к Вашей чести, ко всему святому, что у Вас есть, и прошу: спасите Родину и обеспечьте борцов за ее счастье, хотя бы в ущерб своим интересам. Вами обеспеченные бойцы под командой старшего из бойцов генерала Кутепова, хотя бы на новом фронте, исполнят свой долг».
Что произошло на «Корнилове», куда Кутепов возил мой рапорт, я не знаю, ибо ответа никакого я на него не получил, но не могу не отметить, что после подачи этого рапорта Шатилов отдал распоряжение об исключении из армии всех генералов, не занимавших должностей, хотя бы эти генералы и желали остаться в армии, и о перечислении их в разряд беженцев.
Я не знаю, много ли честных, исполнивших свой долг людей было выброшено таким образом на улицы Константинополя без крова, пищи и, по типичному беженскому выражению, «без пиастров», но я знаю, что я — Слащов, — отдавший Родине все, отстоявший Крым в начале 1920 года с 3000 солдат от вторжения 30 000[27] полчищ красных, — я, заслуги которого увековечил своим приказом сам Врангель, добавивший по просьбе населения к моей фамилии наименование «Крымский», — я выброшен за борт.
Я говорю все это не для того, чтобы хвастать своими заслугами, я намеренно подчеркиваю, что о них говорил не я, а сам Врангель, но я хочу сказать только, что если так поступил штаб со Слащовым, то чего же ожидать от него рядовому офицеру или солдату?
И вот под впечатлением этих мыслей и прочтя в газете «Presse du Soir» о собрании русских общественных деятелей и о вынесении ими резолюции, в которой они призывают к поддержке генерала Врангеля в дальнейшей борьбе против большевиков, я послал председателю этого собрания такое письмо (печатается в сокращении. — Ред.):
«…5. Известно ли вам, что я с первых шагов деятельности генерала Врангеля неоднократно указывал ему на несоответствие некоторых окружающих его лиц, деятельность которых приведет к гибели Родины, и что после этого, 4 августа 1920 года, я был освобожден от должности, якобы по причине расстроенного здоровья?
6. Известно ли вам, что я предложил генералу Врангелю план обороны Крыма, аналогичный с зимней кампанией 1919–1920 гг. и расширенный в смысле десантной операции. Основной идеей предложенного плана была невозможность обороняться зимою в окопах без жилищ (на Ющунских позициях отсутствовали землянки). Маневренная защита была отвергнута генералом Врангелем. Все мои предупреждения оправдались действительностью, а общественные организации теперь выступают на поддержку виновников потери нашей земли; к Счастью, мои рапорты д, телеграфные разговоры у меня сохранились, и я рассчитываю найти где бы то ни было печатный орган, который оповестит мир о настоящих причинах нашего несчастья…»
Недели через две я получил на это письмо такой ответ:
«…Милостивый государь!
Ознакомившись с содержанием Вашего письма и вполне давая себе отчет в исключительно тяжелом положении, в котором оказалась армия и беженцы, бюро политического объединения считает долгом с особой настойчивостью настаивать на мысли о необходимости в переживаемый момент общественного и индивидуального единения организаций, групп и отдельных лиц, представляющих за границей антибольшевистскую Россию, не отрицая вместе с тем возможности ошибок, неизбежных во всяком, а тем более в исключительно трудном деле. […]
ЮРЕНЕВ».
Вскоре после этого ответа генерал Врангель издал приказ о суде чести над генералами и секретно меня самого предал этому суду. Суд этот, рассмотрев мое «преступление», совершенное, кстати сказать, до учреждения этого суда, не считаясь с тем, что дает закону обратную силу, вынес какой-то неизвестный мне заочный (без производства дознания и следствия) приговор, следствием которого был такой приказ:
«Суд чести старших офицеров Русской армии, обсудив обращение генерал-лейтенанта Слащова-Крымского на имя председателя комитета общественных деятелей, постановил:
признать поступок генерала Слащова-Крымского в переживаемое нами тяжелое время недостойным русского человека и тем более генерала, почему генерал Слащов-Крымский не может быть долее терпим в рядах Русской армии.
Объявляя об изложенном, утверждаю приговор суда чести по делу о генерал-лейтенанте Слащове-Крымском и приказываю уволить его от службы, без права ношения мундира.
Генерал Врангель,
Начальник штаба
генерал от кавалерии Шатилов
(По штабу Главнокомандующего)».
Надо сказать, что и приказ этот мне сообщен не был (я его достал случайно, и он хранится у меня, засвидетельствованный печатью и подписями).
Так пытались очернить меня, создав «суд», где судьями были люди, которых я обвиняю в тяжких ошибках, иногда худших, чем само преступление… где обвиняемый не только не допрашивался, но даже и не извещался о суде; где гласность была и для общества, и для обвиняемого заменена подлогом.
Тогда я написал свое последнее письмо генералу Врангелю, которое было мне возвращено непринятым с надписью об этом адъютанта Главкома есаула Ляхова.
Вот это письмо…
«Ваше Превосходительство Милостивый Государь Петр Николаевич!
Получил Ваш приказ о состоявшемся суде чести надо мною, лишении меня мундира и исключении со службы. В вину мне поставлено письмо общественным деятелям, критикующее Вас и Ваших приближенных, и мой поступок назван недостойным офицера.
Этим судом нарушена 22 Кн. Св. Воен. постановлений и статут ордена Св, Георгия Победоносца, потому что: 1) в выборах суда чести я не участвовал, 2) я не допрашивался ни на следствии, ни на суде и даже о нем не знал (адрес мой известен и помещен даже на инкриминируемом мне письме), 3) закон о суде чести над генералами издан после моего письма, т. е. закону дана обратная сила, 4) мне не дано было право отвода, и потому в суде участвовали лица, которых я сам обвинял, 5) я не только не был на суде и не давал показаний, а даже приговор мне не был прочтен… 6) никакому суду чести я без моего согласия не подлежу, как уволенный в беженцы, 7) я — Георгиевский кавалер и могу быть лишен мундира только со снятием этого ордена. Теперь перейдем к подробностям.
От суда я не отказываюсь, но вспомните события:
1. В тяжелый момент крушения армии Деникина Вы написали ему письмо, аналогичное с моим, и сами занимались распространением его всем (так что адресат роли не играет). Вы тогда состояли в распоряжении Главнокомандующего, т. е. на службе — я же написал тогда, когда на службе не состоял, а был выброшен за борт в разряд беженцев. Вы были за Ваш поступок уволены со службы, я — предан суду, закон о котором Вами издан уже после моего письма, и заочно приговорен к лишению мундира и повторному выбрасыванию за борт. Посудите сами, если закон имеет обратную силу для меня, почему же он не имеет ее и для Вас, т. е. отдайте и себя под суд.
2. Теперь обдумайте, насколько отвечает элементарным принципам законности и справедливости участие в суде надо мною лиц, которых я неоднократно обвинял, — можно ли это назвать судом чести.
3. Каким образом составлен этот суд, ведь суд чести есть орган выборный, и каждый, если кто со штабс-капитанского чина и вообще прослуживший год в части, подвергается суду чести, то он перед тем обязательно участвовал в его ежегодных выборах; кажется, я в армии не новичок, и в момент суда в армии не состоял (отставные судом чести не судятся), и Как член суда чести лейб-гвардии Финляндского полка с штабс-капитанского чина и позже его председатель заявляю Вам, что Ваш суд судом чести назвать нельзя…
[…]
5. Имеете ли Вы право лишать мундира кавалера ордена Св. Георгия, Николая Чудотворца и Георгиевского оружия, хотя бы по суду чести, так как по русским законам требуется снятие этих орденов, что делается только по постановлениям военно-окружного или полевого суда.
[…]
7. Кроме того, в Вашем приказе указано, что мой поступок не достоин русского человека. Обсудим, кто русский человек: тот ли, кто с гордостью людей удержал Крым, дал приют бежавшим из Новороссийска и сдал управление старшему назначенному начальнику, или тот, который провозгласил Крым неприступной крепостью, имел почти равные противнику силы и со своими приближенными, несмотря на мои предупреждения о преступности их действий, довел войска до эвакуации в Константинополь.
