Пётр Кошель - История российского сыска
Несомненно, в работе с минским (историческим) съездом «охранка» дала маху.
Еврейское рабочее движение, зародившееся в начале 90-х годов, оформилось на съезде в Вильно 25—27 сентября 1897 года, когда возник Всеобщий еврейский рабочий союз, который принято именовать ради краткости Бундом.
Когда после разгрома южных организаций Зубатов встал фактически во главе всего политического розыска империи, первой его заботой было желание обзавестись хорошим осведомителем в бундовской среде. Для этого ему надо было сделать пробный улов, и с такой целью он закинул сети в тихие воды жандармских воеводств, где при невольном попустительстве полицейских генералов еврейский пролетариат плодился и множился с угрожающей быстротой.
Зубатову вообще очень везло, не изменило ему счастье и в этом случае: за четыре месяца он успел выявить центральных деятелей Бунда, нанес затем последнему сокрушительный удар и в то же. время обзавелся ценной агентурой.
Надо признать, в розысках по делу Бунда медниковские молодцы проявили чудеса: в незнакомых городах и местечках, не зная местных обычаев, не понимая ни слова по-еврейски, московские филеры целыми месяцами толклись возле еврейского гетто, жившего обособленно и относившегося крайне подозрительно ко всякому пришлому; они удачно, «на глаз», намечали себе лидеров и затем цепко держались за них, тащились за ними из города в город.
Но было бы ошибкой приписывать розыскные успехи московской «охранки» чрезвычайному искусству «летучих» филеров. Не подлежит сомнению, что всякое наружное наблюдение, как бы оно ни было виртуозно, можно заметить. Слишком беспечны^ слишком самонадеянны были бундовские «подопечные».
А к каким результатам вела эта беспечность, сейчас увидим.
Мы уже знаем, что Б. Эйдельман, как это сообщалось наблюдением, находясь в Минске, виделся с Черным, которым оказался Мытникович, он же Мутник. После отъезда Эйдельмана филеры занялись Мутником и установили, что он встречался с другим персонажем — Школьником (А. Кремер), который обратил на себя внимание чрезвычайной деловитостью. Таким образом, на первых же порах в розыскной оборот московских сыщиков попали два члена ЦК Бунда.
Наблюдение за Кремером и Мутником выяснило в течение марта их встречи с супругами Фин, Цепринской, Кацнельсоном и Поляком. В апреле наблюдение из Минска перекинулось в Лодзь, куда выехал Мутник: там выявили еще шестерых членов Бунда.
Лодзинская слежка вывела на Бобруйск, где была подпольная бундовская типография. Это стало определенно ясно, когда туда явился некто Г. Сороко, привезший с собой четыре пуда бумаги.
В числе захваченной добычи особо ценными оказались цифровые записи, обнаруженные у некоторых арестованных и затем дешифрованные в Департаменте полиции специалистом этого дела И. А. Зыбиным.
Это были записи по выдаче нелегальной литературы. Они указывали, что одна из арестованных, Гурвич, заведовала нелегальной библиотекой. Перечень читателей попал в руки полиции.
Далее — сорок адресов, касавшихся разных городов и местечек, имевших то или иное значение в подпольной работе.
Все арестованные по делу Бунда были доставлены из провинции в Москву, где их подвергли полной изоляции и строгому режиму. Ротмистр Ратко вел с каждым беседы. Первым сдался бобруйский типографщик (орфография подлинника):
«Г-ну ротмистру Ратко.
Имею честь Вам заявить, что после освобождения моей с под стражею, намерен и так решил, что я буду энергично действовать для того, чтобы найти тот лицо, который меня втянул в деле, за которого я привлечен, и как только я узнаю кое что об этом лице, а так же с кем он имеет сношения, я немедленно дам знать Вашему высокородию.
С почтением С. Каплинский».
Как человек опасливый и малограмотный, Каплинский старался возможно реже писать начальству, но донесения сотрудника Павлова (агентурный псевдоним, данный ему в честь Павлыча — Медникова) расценивались высоко. Обыкновенно Каплинский сообщал такие сведения, которые не могли его провалить. Охранное отделение тоже, дорожа им как единственным солидным источником по Бунду, прикрывало его. Избегая по системе Зубатова слишком близкого, непосредственного участия в практической революционной деятельности, Каплинский старался занимать позицию человека бывалого, оказывал изредка технические услуги и благодаря прежним связям имел возможность узнавать многое.
Провокаторство Каплинского впоследствии выявил Бурцев. Каплинского после революции нашли в Саратове и по решению трибунала в 1918 году расстреляли.
В 1900 году Каплинский указал на ковенский кружок. Эта группа из тринадцати человек была арестована и привезена в Москву. Двоих из них «охранке» удалось завербовать: шляпочника Вилькийского и резчика Валта.
В апреле 1912 года стало известно, что в Вильно организован «террористический отряд» с целью убить губернатора края фон Валя, прокурора Виленской палаты и других важных чиновников. В отряде — четыре местных еврея и два поляка, а также два неустановленных лица. Заготовлено шесть новых револьверов, два кинжала...
К предупреждению об опасности губернатор отнесся скептически и продолжал разъезжать по городу. Однажды, когда фон Валь вышел из цирка и садился в карету, в него выстрелил стоявший рядом в толпе рабочий Г. Лекух. Раненный в левую руку, губернатор правой схватил стрелявшего, но тот успел еще раз выстрелить, и опять неудачно.
Лекуха повесили, а фон Валь стал товарищем министра внутренних дел и командиром корпуса жандармов.
После покушения были учреждены охранные отделения в Одессе, Вильно, Житомире и Кишиневе — черте еврейской оседлости. В Минске дело розыска вел жандармский офицер Хрыпов, в Киеве начальником вновь учрежденной там «охранки» стал А.И. Спиридович, который на первых же порах отличился. «Ночью на 11 апреля 1903 года, — телеграфировал он в Москву, — в Бердичеве обыскано 32 квартиры; 30 человек арестовано; у 8 поличное, в том числе около 4000 бундовских майских прокламаций, библиотечка более ста нелегальных книг, около ста разной нелегальщины, заграничная переписка; у А. Грузмана 10 двухаршинных картонок-трафареток для печатания «Долой самодержавие» и других русских и еврейских революционных надписей на флагах...»
В 1903 году Еврейский рабочий союз чувствовал себя уже настолько уверенно, что не боялся действовать почти открыто. В Житомире, например, захвачена сходка, посвященная памяти декабристов, на которой присутствовало 113 человек. Собрание это происходило в нанятом помещении под видом еврейской свадьбы.
Интересна была обстановка этого празднования. В помещении, где происходило собрание, никакой мебели не было, кроме стола. На стене — огромный красный флаг с надписями: «1825— 1903. Слава памяти декабристов! Да здравствует политическая свобода! Да здравствует социализм!» Рядом развешаны портреты Маркса, Чернышевского, Лассаля. Все это освещено несколькими свечами. На столе — пиво, колбаса и яблоки.
В помещении сыщики изъяли около сотни революционных изданий и программу вечера:
«Декабрьское восстание и современное рабочее движение.
Ушер: Тост памяти декабристов. Присяга.
Люба: Памяти Чернышевского.
Хайкель; Памяти Балмашева.
Муня: Памяти Лекуха.
Финал: Друзья, не теряйте бодрость в неравном бою!»
На оборотной стороне программы приводился счет расходов вечеринки, а именно: «ведро пива — 1 р. 20 коп., полпуда хлеба — 50 коп., 5 селедок — 25 коп., 5 фунтов колбасы — 1 р. 25 коп., 2 фунта конфет — 50 коп., 5 фунтов яблок — 35 коп., 2 фунта сахару — 28 коп., чай — 10 коп.».
Итого — четыре рубля сорок три копейки. На 113 человек! Вот как справляла свои празднества демократия начала века!..
Куплено на японские деньги
Леворадикальные силы попытались использовать некоторый спад в экономике, проигранную войну с Японией, январскую трагедию.
Ленин советовал «боевому комитету» большевиков: «Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду, и у студентов, и у рабочих особенно... Пусть тотчас же вооружаются они, как могут, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога... Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие — нападение на банк для конфискации... Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых...»
Теперь уже ясно, что восстание 1905 года в большой степени финансировали Америка и Япония.
Военный агент японской миссии полковник Акаши после разрыва дипломатических отношений перебрался в Европу и там установил тесные связи с русскими эмигрантами-революционерами. В этом ему помогали международные шпионы: финский социалист Циллиакус и эсер грузин Деканози.
