Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)
Этот беспристрастный, хотя и несовершенный обзор развития христианства, возможно, приведет к тому, что количество его приверженцев станет казаться очень преувеличенным – вероятно, одной стороной из-за страха, а другой из-за преданности этой вере. Согласно безупречному свидетельству Оригена, доля верующих по сравнению с огромным числом нехристиан в мире была невелика; но поскольку он не дает нам никаких точных данных, невозможно определить точно и трудно даже подсчитать приблизительно истинное количество первоначальных христиан. Однако даже в самом лучшем случае, то есть если сделать этот расчет на основе примеров Антиохии и Рима, результат не позволит нам считать, что хотя бы двадцатая часть подданных империи встала под знамя Креста до важной перемены – до принятия христианства Константином. Но из-за своих характерных особенностей – веры, религиозного усердия и сплоченности – христиане казались многочисленнее, чем были, и те же причины, которые в будущем способствовали росту их рядов, в настоящем делали их силу более заметной и грозной.
Конституция гражданского общества такова, что немногие в нем выделяются богатством, почестями и ученостью, а основная часть народа приговаривается к безвестности, невежеству и бедности. Вследствие этого христианская религия, обращавшаяся ко всему человеческому роду, должна была набрать в низших слоях общества гораздо больше приверженцев, чем в высших. Это безвредное и естественное обстоятельство было превращено в весьма гнусное обвинение, в отрицание которого защитники новой веры вложили меньше сил и энергии, чем ее враги – в его выдвижение. Христиан обвиняли в том, что эта новая секта состоит почти целиком из отбросов общества, крестьян и ремесленников, мальчиков и женщин, нищих и рабов, а последние иногда могли ввести проповедников христианства в те богатые знатные семьи, кому принадлежали. Эти тайные учителя, согласно обвинению злобных иноверцев, на людях были так же немы, как разговорчивы и догматичны наедине. Старательно избегая опасных встреч с философами, такие проповедники смешивались с грубой неученой толпой и украдкой проникали в те умы, которые возраст, пол или степень образованности их обладателей делали особенно восприимчивыми для суеверных страхов.
Хотя этот невыгодно представляющий христиан портрет и не лишен слабого сходства с оригиналом, его темные краски и искаженные черты выдают руку врага. За то время, что скромная вера Христова распространялась по миру, ее приняли несколько человек, довольно влиятельных в обществе благодаря преимуществам природы или богатства. Аристид, который выступил с красноречивой речью в защиту христиан перед императором Адрианом, был афинским философом. Юстин Мученик искал божественное знание в школах Зенона, Аристотеля, Пифагора и Платона, прежде чем встретил, на свое счастье, старца, или скорее ангела, который обратил его внимание на еврейских пророков. Климент Александрийский приобрел много знаний в различных областях из греческих книг, а Тертуллиан – из латинских. Юлий Африкан и Ориген были очень образованными для своего времени людьми, и, хотя стиль Киприана и стиль Лактанция очень не похожи один на другой, мы можем быть почти уверены, что оба этих писателя были в прошлом преподавателями красноречия. Изучение философии в конце концов даже вошло в обычай у христиан, но не всегда приводило к самым благотворным результатам: знание порождает не только благочестие, но и ересь, и ко многим различным сектам, которые сопротивлялись преемникам апостолов, можно применить описание, относившееся к последователям Артамона: «Они осмеливаются изменять Священное Писание, отказываться от древних правил веры и составлять свои мнения на основе хитрых правил логики. Церковная наука заброшена ими ради изучения геометрии; они измеряют землю и при этом перестают видеть небо. У них постоянно в руках сочинения Евклида, Аристотель и Теофраст вызывают у них восхищение, и они относятся с необычайным почтением к трудам Галена. Их ошибки происходят из-за злоупотребления искусствами и науками иноверцев, и они искажают простоту Евангелия сложными рассуждениями человеческого разума».
Но было бы ложью утверждать, что знатность рождения и богатство всегда были несовместимы с исповеданием христианства. К Плинию на суд были приведены несколько римских граждан, и он вскоре обнаружил, что в Вифинии многие люди из всех сословий человечества отказались от религии своих предков. Его невольное свидетельство в этом случае может заслуживать большего доверия, чем дерзкий вызов Тертуллиана, когда тот, пробуждая в проконсуле Африки страхи и человеческие чувства одновременно, заверял проконсула, что если тот будет упорствовать в своих жестоких намерениях, то должен будет истребить десятую часть жителей Карфагена и найдет среди виновных много людей, равных себе по знатности, сенаторов и матрон из благороднейших родов и друзей и родственников своих ближайших друзей. Однако похоже, что сорок лет спустя император Валериан был убежден в истинности этого утверждения, поскольку в одном из своих указов он явно подразумевает, что некоторые сенаторы, римские всадники и знатные римлянки входили в секту христиан. Церковь все продолжала усиливать свой наружный блеск и одновременно терять внутреннюю чистоту, и в правление Диоклетиана во дворце, в судах и даже в армии было множество тайных христиан, которые старались примирить земные интересы с интересами будущей жизни.
Но все же эти исключения из правил были то ли слишком малочисленными, то ли слишком недавними, чтобы полностью снять с первых приверженцев христианства обвинение в невежестве и низком происхождении, которое им так дерзко предъявляли. Вместо того чтобы защищаться с помощью вымыслов, возникших в более поздние времена, нам будет разумнее превратить причину злословия в поучительный урок для себя. Подумав серьезно, мы вспомним, что и сами апостолы были выбраны Провидением среди галилейских рыбаков и что чем более низким мы представим себе положение первых христиан в земном обществе, тем больше мы найдем причин восхищаться их заслугами и успехом. Мы обязаны хорошо помнить, что Царство Небесное было обещано для нищих духом и что те, кто страдает душой от бед и людского презрения, радостно прислушиваются к словам Бога, который обещает им счастье в будущем, зато счастливым достаточно и обладания земным миром, а мудрые сомневаются и спорят, злоупотребляя своим суетным превосходством в разуме и знаниях.
Такие размышления необходимы нам для того, чтобы утешиться по поводу потери некоторых знаменитых людей, которые нашим глазам могут показаться в высшей степени достойными того, чтобы попасть на Небо. Имена Сенеки, Старшего и Младшего Плиниев, Тацита, Плутарха, Галена, Эпиктета, который был рабом, и императора Марка Аврелия Антонина украсили времена, в которые процвели их дарования, и возвеличили природу человека. Каждый из них прославил то место в обществе, которое занимал, либо деятельной, либо созерцательной жизнью; их великолепные умы были отточены учебой; философия очистила их души от суеверных предрассудков, свойственных народу; свои дни они проводили, отыскивая истину и упражняясь в добродетели. И тем не менее все эти мудрецы (что вызывает в одинаковой степени удивление и огорчение) не заметили или отвергли совершенное учение христиан. Их слова или молчание одинаково свидетельствуют об их презрении к растущей секте, которая в их время распространилась по Римской империи. Те из них, кто снисходит до того, чтобы упомянуть о христианах, считают их лишь упрямыми, извратившими человеческую природу фанатиками, которые слепо повиновались загадочным учениям, но не могли привести в свою защиту ни одного довода, который мог бы привлечь внимание разумных и образованных людей.
По меньшей мере сомнительно, что кто-либо из этих философов хотя бы бегло просмотрел те оправдательные речи, которые одну за другой выпускали в свет первые христиане в защиту себя и своей религии; но очень жаль, что такое дело не имело более умелых защитников. Эти христианские авторы с чрезмерными остроумием и красноречием вскрывают странность причудливых языческих верований. Они вызывают у нас сочувствие, когда доказывают невиновность своих пострадавших собратьев по вере и описывают их страдания. Но когда им следует показать божественность происхождения христианской веры, они гораздо больше настаивают на пророчествах, предсказавших появление Мессии, чем на чудесах, это появление сопровождавших. Их любимый довод мог помочь просветить христианина или обратить еврея, поскольку и тот и другой признавали истинность этих пророчеств, и оба были обязаны с трепетным почтением выяснять их смысл и обстоятельства их исполнения. Но этот способ убеждения терял значительную часть своей силы, когда его развивали перед теми, кто не понимал и не уважал Моисеево откровение и стиль пророчеств. В неискусных руках Юстина и более поздних защитников христианства возвышенный смысл древнееврейских прорицаний испаряется в отдаленных аналогиях, самодовольном чванстве и холодных аллегориях; и даже подлинность пророчеств вызывает сомнение у непросвещенного нееврея из-за той смеси благочестивых подделок, которую обрушивали на него под именами Орфея, Гермеса и Сибиллы[46], уверяя, что она равноценна подлинным откровениям, внушенным Небом. Допущение обмана и игры словами ради защиты откровения слишком часто напоминает нам о неоправданном поведении тех поэтов, кто нагружает своих неуязвимых героев бесполезной тяжестью в виде громоздких и легко ломающихся доспехов.
