Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)
Раньше уже было сделано верное и уместное замечание, что завоевательные войны Рима своим успехом подготовили и облегчили завоевательный поход христианства. Во второй главе этой книги мы попытались объяснить, каким путем самые цивилизованные области Европы, Азии и Африки были объединены под властью одного верховного правителя и постепенно связаны самыми тесными узами законов, нравов и языка. Палестинские евреи, которые наивно ожидали земного освободителя, так холодно восприняли чудеса божественного пророка, что никто не видел необходимости издать или по крайней мере сохранить какое-либо Евангелие на древнееврейском языке. Подлинные рассказы о деяниях Христа были составлены на греческом языке, далеко от Иерусалима и после того, как среди христиан стало очень много новообращенных-неевреев. Когда эти сочинения были переведены на латынь, они стали вполне понятны всем подданным Рима, за исключением сирийских и египетских крестьян, для которых были позже составлены особые варианты этих повествований. Государственные дороги, построенные для легионов, открыли христианским миссионерам легкий путь от Дамаска до Коринфа и от Италии до самых дальних границ Испании или Британии; эти духовные завоеватели не встречали на своем пути ни одного из тех препятствий, которые обычно или замедляют проникновение иноземной религии в далекую от ее родины страну, или вообще не дают ей туда проникнуть. Есть очень весомые основания считать, что еще до царствований Диоклетиана и Константина вера Христова проповедовалась во всех провинциях и во всех крупных городах империи, но обстоятельства, при которых были основаны эти общины, количество верующих в них и то, какую долю они составляли по отношению к не верившему в Христа большинству, теперь покрыты забвением или искажены вымыслом и красноречием. Но и при тех несовершенных сведениях, которые дошли до нас о росте христианства в Азии и Греции, в Египте, в Италии и на Западе, мы продолжим наш рассказ, не забывая также о его подлинных или мнимых приобретениях за границами Римской империи.
Богатые провинции, занимавшие территорию от Евфрата до Ионического моря, были основной сценой, на которой проявлял свой религиозный пыл и свое благочестие «апостол язычников». Его ученики старательно взращивали семена Евангелия, которые он бросил в плодородную почву, и похоже, в первые два столетия подавляющая часть христиан жила внутри этих границ. Среди общин, основанных ими в Сирии, ни по древности, ни по славе не было равных общинам Дамаска, Берои, иначе Алеппо, и Антиохии. Пророческое вступление к Апокалипсису обессмертило описанные в нем семь азиатских церквей – в Эфесе, Смирне, Пергаме, Тиатире, Сарде, Лаодикий и Филадельфии; их колонии вскоре появились во всех частях этой многолюдной страны. Очень рано оказали новой вере благосклонный прием острова Кипр и Крит, провинции Фракия и Македония; вскоре христианские республики были основаны в Коринфе, Спарте и Афинах. То, что греческие и азиатские церкви возникли так рано, дало им достаточно времени, чтобы плодиться и размножаться, и даже невероятная многочисленность гностиков и прочих еретиков показывает, что православная церковь процветала, поскольку еретиками всегда называли ту партию, которая была в меньшинстве. К этим внутрихристианским свидетельствам мы можем добавить признания, жалобы и тревожные предчувствия самих язычников. Из сочинений Лукиана, философа, который изучил людей и рисует их нравы самыми яркими красками, мы можем узнать, что в правление Коммода провинция Понт, родина Лукиана, была полна эпикурейцев и христиан. Не позже чем через восемьдесят лет после смерти Христа человечный Плиний жалуется на то, как велик размер зла, которое он напрасно пытался искоренить. В своем очень любопытном письме к императору Траяну он утверждает, что храмы были почти пусты, что священные жертвы почти никто не покупал и что новое суеверие не только заразило города, но и перекинулось на деревни и равнины Понта и Вифинии.
Не углубляясь в подробное рассмотрение слов и побудительных причин тех сочинителей, которые либо прославляли рост христианства на Востоке, либо жаловались на этот рост, можно отметить, что никто из них не оставил нам никаких сведений, по которым можно было бы точно подсчитать истинное количество верующих в этих провинциях. Однако, к нашему счастью, до нас дошел один факт, который, похоже, проливает немного света на этот интересный вопрос. В правление Феодосия, после того как христианство более шестидесяти лет грелось в лучах императорского благоволения, древняя и знаменитая антиохийская церковь насчитывала сто тысяч верующих, из которых три тысячи существовали за счет приношений своих единоверцев. Роскошь и гордость «царицы Востока», общепризнанная многочисленность населения Кесарии, Селевкии и Александрии и двести пятьдесят тысяч погибших во время землетрясения, от которого пострадала Антиохия при старшем Юстине, – все это убедительные доказательства того, что всех жителей там было не менее полумиллиона, и христиане, притом что их стало больше благодаря религиозному усердию и силе, составляли самое большее пятую часть населения этого крупнейшего города. Насколько же меньшая пропорция должна у нас получиться, если мы сравним с торжествующей церковью – церковь гонимую, с Востоком – Запад, с многолюдными городами – дальние деревни и с местностью, где верующие впервые получили имя христиане, – страны, недавно обращенные в эту веру! Не станем, однако, скрывать, что Иоанн Златоуст, которому мы обязаны этой полезной информацией, в другом месте своих сочинений подсчитывает, что христиан даже больше, чем евреев и язычников. Но эта кажущаяся трудность преодолевается легко, и объяснение лежит на поверхности. Красноречивый проповедник Златоуст проводит аналогию между гражданской и церковной конституциями Антиохии, между списком христиан, которые обрели небо путем крещения, и списком граждан, имеющих право получить что-либо от щедрот общества. Рабы, иноземцы и младенцы входили в первый список, во второй – нет.
Широкий размах торговли в Александрии и близость этого города к Палестине позволили новой религии легко проникнуть в него. Первыми ее приняли ессеи, иначе называемые терапевтами – иудейская секта с озера Мареотис, у которой весьма ослабло традиционное почтение к Моисеевым обрядам. Аскетический образ жизни ессеев, то, что у них были приняты посты и отлучение, общность имущества, любовь к безбрачию, жажда мученичества и пылкость веры, хотя и несовершенной, уже приближали их к учению первых христиан. Именно в александрийской школе христианская теология приобрела упорядоченную и научную форму, и, когда Адриан посещал Египет, он обнаружил там церковь, состоявшую из евреев и греков, достаточно крупную для того, чтобы привлечь внимание этого любознательного государя. Но долгое время христианство развивалось лишь внутри границ одного этого города, который сам был иноземной колонией, и до конца II века предшественники Деметрия были единственными прелатами египетской церкви. Деметрий посвятил в сан трех епископов, а его преемник Геракл увеличил их число до двадцати. Основная же масса коренных местных жителей – народа, отличавшегося угрюмым и неуступчивым нравом, встретили новое учение холодно и неохотно, и даже во времена Оригена редко можно было встретить египтянина, который преодолел бы внушенные ему с ранних лет суеверия относительно священных для его народа животных. Правда, как только христианство воцарилось в империи, религиозное рвение этих варваров подчинилось всеобщему порыву, и в городах Египта появились епископы, а пустыни Фиваиды наполнились многочисленными отшельниками.
Во вместительные недра Рима постоянно вливался поток иностранцев и провинциалов. Все, что было странным или ненавистным, и все, кто был виновен в чем-то или находился под подозрением, могли надеяться укрыться от бдительности закона, затерявшись в огромной столице. В такой смеси многих разных народов любой учитель истины или лжи, любой основатель добродетельного или преступного сообщества легко мог найти себе новых учеников или соучастников. У Тацита христиане Рима изображены как очень многочисленные уже во время преследований, которым их подверг Нерон, и великий историк говорит в этом случае языком, близким к тому, которым Ливий рассказал о введении обрядов Вакха и подавлении этого движения. После того как почитатели Вакха навлекли на себя гнев сената, тоже было обнаружено, что в эти ненавистные отвратительные мистерии посвящено огромное множество людей – так много, что это мог бы быть целый новый народ. Однако более тщательное расследование вскоре показало, что численность преступников была менее семи тысяч, – правда, и это достаточно много, чтобы вызвать тревогу, когда речь идет о тех, кто должен предстать перед правосудием государства. Такую же поправку мы беспристрастно должны делать к туманным фразам Тацита и, в предыдущем случае, Плиния, когда те преувеличивают размер толпы обманутых фанатиков, которые отказались чтить богов, признанных государством. Римская церковь, несомненно, была первой по значению и самой многочисленной в империи; и у нас есть подлинное свидетельство о состоянии христианской религии в этом городе примерно в середине III века, после тридцати восьми лет мирной жизни. В то время римское духовенство состояло из епископа, сорока шести пресвитеров, семи дьяконов, стольких же иподьяконов, сорока двух псаломщиков и пятидесяти дьячков, носильщиков и специалистов по изгнанию нечистой силы. Число вдов, сирот, калек и бедняков, которые существовали за счет приношений верующих, достигало полутора тысяч. С помощью разума и по аналогии с Антиохией мы осмеливаемся оценить численность христиан в Риме приблизительно в пятьдесят тысяч. Возможно, нет точных данных о том, как много было жителей в этой великой столице, но даже при самом скромном подсчете их, несомненно, было не менее миллиона, а христиане могли составлять самое большее двадцатую часть этого числа.
