Юрий Эскин - День народного единства: биография праздника
Но еще больше генеалогического материала для восстановления состава рода Мининых дает выписка из утраченного Архангельского синодика 70—80-х годов XVII в. со сведениями о поминании Нефеда Минина [28, прил. 195]. Когда-то она была сделана для А. Я. Садовского, и тот имел возможность лично удостовериться в ее аутентичности. В свою очередь автор версии о балахнинском происхождении Мининых И. А. Кирьянов пользовался уже тем, что цитировал А. Я. Садовский в статье об имени Кузьмы Минина. Обращение же к этой «выписи А. Я. Садовского» из Архангельского синодика показывает, что из двадцати одного имени в роду Кузьмы и Нефеда Мининых, с именами балахнинских Мининых совпадают всего лишь три – Григорий, Михаил и Иван. Но они, как известно, очень распространены в историческом ономастиконе, а редкого имени Анкудин нет и в поминальной записи Нефеда Минина!
Следовательно, нет никаких оснований отождествлять жившего в Балахне в конце XVI в. Мину Анкудинова и его детей с нижегородцами Миниными. Сам переход с посада на посад уже являлся непростым делом и не мог пройти безболезненно из-за круговой поруки и раскладки уплаты податей. Сомнительно также, чтобы нижегородский посадский «мир» доверил командовать собой Кузьме Минину, когда было известно, что род земского старосты – пришлый из Балахны. Связь Кузьмы Минина с Балахной если и существовала, то имела не призрачные родственные основания, а деловой характер. Мясницкое дело Кузьмы Минина требовало для сохранения товара большого количества соли, которую в Нижнем Новгороде брали с ближайшего и поэтому более дешевого промысла – с балахнинских солеварен.
Приходится еще раз напомнить, что это почти все, что достоверно известно о Кузьме Минине до того самого великого момента в его жизни, когда он возглавил движение на нижегородском посаде по организации земского ополчения.
Воззвание Минина
Во времена забытого ополчения 1608–1609 гг. под руководством нижегородского воеводы Андрея Алябьева, защищавшего вместе с местными дворянами Нижний Новгород от наступавших «тушинцев», роль посада была не видна [4, 196–240; 15, 44–46]. Поэтому можно лишь предполагать, что, как и другие нижегородцы, Кузьма Минин оставался верен присяге царю Василию Шуйскому, но в военных столкновениях, естественно, никакого участия не принимал. Эта последовательность в признании официальной власти, без всяких «перелетов» к самозванцу Лжедмитрию II, была свойственна в то время и князю Дмитрию Пожарскому. Иначе бы призыв Кузьмы Минина к нижегородцам и его обращение за помощью к князю Дмитрию Пожарскому не могли быть успешными.
К 1611 г. дошла очередь до вступления в земскую борьбу не только служилых, но и посадских людей. Убежденность в этом Кузьма Минин черпал, повторяя слова явившегося ему во сне Сергия Радонежского: «…старейшие в таковое дело не внидут, наипаче юнии начнут творити» [22, 394]. С. Ф. Платонов и П. Г. Любомиров думали, что это является свидетельством того, что Кузьма Минин обращался прежде всего к молодым нижегородцам. Но, скорее всего, в этих словах содержится объяснение мотивации действий самого Минина, «молодшего» посадского человека, вступившего за общее дело.
Само выступление Кузьмы Минина на «собрании ратных людей» нижегородского посада часто упоминается в летописях. Хорошо известен подробный рассказ «Нового летописца», куда вошла специальная статья под названием «О присылке из Нижнего Новгорода [послов] к князю Дмитрию Михайловичу, и о приходе в Нижний, и о собрании ратных людей»:
«…нижегородцы, поревновав о православной христианской вере и не желая видеть православной веры в латинстве, начали мыслить, как бы помочь Московскому государству. Один из них нижегородец, имевший торговлю мясную, Козьма Минин, прозываемый Сухорук, возопил всем людям: «Если мы хотим помочь Московскому государству, то нам не пожалеть имущества своего, да не только имущества своего, но и не пожалеть дворы свои продавать и жен и детей закладывать, и бить челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником». Нижегородцам же всем его слово было любо, и придумали послать бить челом к стольнику ко князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому архимандрита Печерского монастыря Феодосия да из всех чинов лучших людей. Князь же Дмитрий Михайлович в то время был у себя в вотчине, от Нижнего в 120 поприщах, лежал от ран. Архимандрит же и все нижегородцы пришли к князю Дмитрию Михайловичу и били ему челом со слезами, чтобы он ехал в Нижний Новгород и встал за православную христианскую веру и помощь бы оказал Московскому государству. Князь же Дмитрий их мысли был рад и хотел ехать тотчас, да зная у нижегородцев упрямство и непослушание воеводам, писал к ним, чтобы они выбрали из посадских людей, кому быть с ним у того великого дела и казну собирать, а с Кузьмою Мининым будет у них все уговорено. Тот же архимандрит и нижегородцы говорили князю Дмитрию, что у них в городе такого человека нет. Он же им говорил: «Есть у вас Кузьма Минин; тот бывал служилым человеком, ему то дело привычно». Нижегородцы, услышав такое слово, еще больше были рады, и пришли в Нижний, и возвестили все. Нижегородцы же тому обрадовались и начали Кузьме бить челом. Кузьма же им для [их] укрепления отказывал, [говоря, что] не хочет быть у такого дела. Они же его прилежно просили. Он же начал у них просить приговор, чтобы им во всем быть послушными и покорными и ратным людям давать деньги. Они же дали ему приговор. Он же написал приговор, чтобы не только у них брать имущество, но и жен и детей продавать, а ратным людям давать [деньги]. И взяв у них приговор, за их подписями послал тот приговор ко князю Дмитрию тотчас затем, чтобы того приговора назад у него не взяли» [20, 364–365].
Приведем также рассказ «Пискаревского летописца», обнаруженного О. А. Яковлевой только в 1950-х годах и поэтому мало использовавшегося в работах по истории нижегородского ополчения:
«И некоим смотрением божиим лета 7120-го в Нижнем Новеграде некий торговой человек от простых людей, имянем Козьма, прозвище Минин, смышлен и язычен. И почал советовати с своею братьею с нижегородцы з гостьми и с торговыми людьми, и со всякими: како бы им пособити Московскому государьству. А в то время ис под Москвы хотели были и достальные люди розойтись врознь: бояре и дворяне, и дети боярские, и казаки, и всякие служилые люди. И тот Козьма по некоему Божию смотрению и по своему умышлению и почал в Новегороде казну збирати з гостей и с торговых людей, и со всяких тамошних житейских людей, хто чего стоен: с ыного рубль, с ыного пять и шесть, с ыного десять и дватцать, и пятьдесят, и сто, и двести, и триста, и пятьсот, и тысячю, и больши. И свою казну дал тут же всю. И почал давати ту казну бедным разореным людям: бояром и дворяном, и детем боярским, и казаком, и стрельцом, и всяким ратным людем. И почал всем градом выбирати к тем ратным людем воеводу. И выбрали дворяне и дети боярские, и всякие служилые люди стольника князя Дмитрея Михайловича Пожарсково. И почали к нему съезжатись в Нижней Новгород и со всего Московсково государьства бояре и дворяне, и дети боярские, и казаки, и стрельцы, и всякие служилые люди. А тот Козьма почал жалованье давати, хто чего достоин» [21, 217].
Как писал П. Г. Любомиров: «Многие источники и все исследователи согласно утверждают, что видную или даже главную роль в пробуждении у нижегородцев решимости встать на очищение Московского государства сыграли речи Кузьмы Минина. Но когда и под влиянием чего выступил он со своим воззванием, в какой среде его горячее слово раньше всего нашло себе отклик в реальной форме начала работы по созданию ополчения?» [18, 47]. П. Г. Любомиров в подробном исследовании по истории нижегородского ополчения попытался дать свой ответ на поставленные вопросы. Он привел новые аргументы в пользу того, что выступление Кузьмы Минина не было непосредственно связано с грамотами из Троице-Сергиева монастыря, хотя они и могли обсуждаться в Нижнем Новгороде. Значительную роль при начале выступления нижегородцев должны были сыграть не столько окружные послания из Троице-Сергиева монастыря, сколько прямое обращение к нижегородцам, переданное патриархом Гермогеном с «бесстрашным» свияженином Родионом (Родей) Мосеевым, сумевшим пробраться в осажденную Москву и привести в Нижний Новгород патриаршую грамоту 25 августа 1611 г. В Нижнем Новгороде узнали непосредственно от патриарха Гермогена о том, что произошло под Москвой. Он писал, что в полках Первого ополчения после смерти одного из его руководителей Прокофия Ляпунова власть захватили казаки и обсуждают кандидатуру «проклятого паньина Маринкина сына» (сына Марины Мнишек и самозванца Лжедмитрия II) [1, 343]. Патриарх «проклинал» этого претендента и всех, кто его поддерживает, призывая нижегородцев не допустить того, чтобы в Москве воцарился «казачий царь». Через Нижний Новгород обращение дошло и до другого иерарха – казанского митрополита Ефрема. Находясь в Казани, он имел больше возможностей повлиять на земщину, чем находившийся в фактическом заключении в московском кремлевском Чудовом монастыре патриарх Гермоген. Имея вместе с нижегородцами такую духовную поддержку, Кузьма Минин и выступил со своим знаменитым призывом.
