Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники
Не успели мы с отцом отойти и на несколько шагов, как вдруг патер окликнул нас:
- Постойте, я забыл сказать вам еще кое-что. Вчера ко мне с таким же вопросом приходил и Иоганн Томан. Это отрок, который вместе с Фомой учил у меня латынь и потом вместе с ним посещал "Воскресные чтения" Хубельмана,пояснил патер моему отцу.- Так вот, что я скажу вам - Иоганн тоже поедет в семинарию, и он так же, как и Фома, станет брать уроки итальянского у сеньора Сперотто.
"Ах, как славно!- подумал я.- И учиться будет веселее, и в Рим поедем вместе". И я в искреннейшем порыве радости и благодарности рухнул на колени и припал к руке доброго старика.
***
...Маэстро жил на острове Кнайпхоф между двумя трактирами - "Веселый медведь" и "Серебряный ключ". Джованни жил холостяком, снимая комнату в мансарде, а на первом этаже обитала его хозяйка - пожилая вдова с лицом почти такого же цвета, как и у ее постояльца.
Как только она открыла дверь, мы с отцом заговорщически переглянулись - у нас сразу же возникло сильное подозрение, что языческим богам маэстро служит не в одиночку и не только в "Веселом медведе" и на свадьбах, куда его приглашают.
Окинув нас не очень трезвым, очень недобрым, цепким, оценивающим взором, хозяйка дома молча ткнула пальцем наверх и пропустила на лестницу. Мы поднялись в мансарду, постучали в дверь, но ответа не последовало. Отец тихонечко приоткрыл дверь, и мы увидели, что маэстро крепко спит, не сняв даже сапог, а на полу возле его постели стоит почти пустая бутыль размером в полведра, на дне которой сохранилась едва ли кварта красного вина68.
Отец попросил меня остаться, а сам сошел к хозяйке. Я, на всякий случай, отступил к порогу и оставил дверь приоткрытой.
- Давно ли спит герр Иоганн?- спросил отец, называя маэстро Джованни на немецкий лад.
- Со вчерашнего вечера,- пробурчала хозяйка.- Пора бы и проснуться. Да зачем он вам?- все же, не выдержав, полюбопытствовала она.
- Я хочу отдать сына к нему в обучение,- ответил отец.
- Отдавайте, не ошибетесь, Иоганн - прекрасный музыкант,- неожиданно ласково проговорила хозяйка, и я понял, что бутыль накануне нашего визита Джованни опустошал не без ее дружеского соучастия.
Вслед за тем отец снова поднялся в мансарду и тихонечко коснулся плеча спящего.
- Я не сплю,- неожиданно трезво и спокойно проговорил маэстро и тут же резво сел на постели, сбросив ноги на пол.
Мы вопросительно поглядели на музыканта. Он сразу же все понял и ответил с солдатской прямотой:
- Старая военная привычка - подождать, подумать, а уж потом действовать. Я услышал и узнал ваши голоса, когда вы были еще на улице, и так как не мог понять, зачем вы пожаловали, то решил притвориться спящим. В свое время меня на всю жизнь выучили тому, что бдительность - наше оружие, что враг не дремлет и что здоровое недоверие - основа успешной совместной работы. А ведь то, что выучил в молодости или хорошенько проштудировал в зрелые годы, запоминаешь надолго. И вообще, хотя я и знал, что от вашего визита мне едва ли будет какой-либо вред, но все-таки решил: "Доверяй, но проверяй". А теперь я знаю, что ты хочешь отдать Томаса ко мне в обучение, и я смекнул, что для меня это совсем неплохое дело.
- Вы, наверное, решили, что я хочу отдать его к вам обучаться музыке?сказал отец.
- А чему же еще могу я научить мальчика?- засмеялся маэстро и, показав на бутыль, сказал:- Разве что войне с Бахусом? Да только для этого он еще мал.
И трубно захохотал своей не очень уж ладной шутке. Узнав, что я хочу учиться не музыке, а итальянскому языку, старик сильно обрадовался.
- Прекрасно!- воскликнул Джованни.- Прекрасно! Будет хоть с кем поговорить на человеческом языке, а то мне дьявольски надоел этот собачий тевтонский лай!
Отец сделал вид, что не расслышал его последних слов. Он хоть и выдавал себя за потомка французского дворянина, но, кроме немецкого языка, никакого другого не знал, и "собачий тевтонский лай" был его собственным родным языком.
О плате наш старый друг и слушать не захотел и даже вроде бы обиделся.
- Довольно того, что я буду говорить с ним на языке моей молодости,вдруг растроганно проговорил Сперотто.- Да и что я с тебя возьму, Георг? Ты ведь гол, как сокол, да и в доме у себя сам шестой.
Отец и здесь смолчал и только жалко улыбнулся.
Затем старик усадил нас всех за стол и предложил выпить за успех задуманного предприятия. Мне он налил самую малость - две-три чайных ложки, а все остальное честно разделил с отцом на две равные половины.
Пока взрослые пили, Джованни распросил меня, насколько я знаю латынь, и похвалил, сказав, что знаю я ее довольно хорошо и, значит, итальянский я выучу быстро, так как, оказывается, древние жители Италии говорили по-латыни, и стало быть, латынь - это и есть итальянский язык, только со временем сильно изменившийся.
Не успели мы расстаться, как кто-то постучал в дверь, и на пороге возник Иоганн Томан со своим отцом - друкарем, из цеха кенигсбергских печатников69. Поздоровавшись и окинув взором открывшуюся перед ним картину, а также заметив, что бутыль уже пуста, сообразительный друкарь тут же вынул из-за пазухи кошелек, достал оттуда серебряный талер и, протянув монету сыну, проговорил негромко, но решительно:
- А ну-ка, сынок, слетай в "Веселый медведь" да принеси нам бутыль доброго вина.
Иоганна как ветром сдуло, а когда он вскоре вернулся, печатник уже обо всем договорился с маэстро Джованни, и принесенное Иоганном вино только еще больше скрепило появившийся на свет договор.
Мы просидели со Сперотто до глубокой ночи и повели своих отцов с собою, совершенно довольных, но очень нетвердых на ногах, предварительно бережно уложив на постель маэстро.
***
Еще встречаясь с Джованни у нас дома или в церкви, когда он заменял органиста, я не замечал в его характере каких-либо странностей. Может быть, потому, что был еще мал, а может быть, от того, что не присматривался к нему.
Однако, когда он таким странным образом встретил нас, вдруг прикинувшись пьяным и крепко спящим, а потом, оказавшись и трезвым и бодрствующим, озадачило меня и заставило насторожиться.
Я стал вспоминать, как вел себя Сперотто у нас дома, что иногда говорил за столом, какими были его привычки и свойства, и отыскал в его поведении кое-что необычное, если ни сказать странное.
Старик был, несомненно, добр - он отдавал нищим немало денег, всегда помогал на похоронах и безотказно заменял органиста в нашей церкви во время отпевания покойника и траурной церемонии. Может быть, он делал это потому, что наш органист Иоганн Себастьян был толстым веселым человеком, писал пьесы для клавесина и даже танцевальные мелодии для скрипичных квартетов и потому терпеть не мог похоронных мелодий. А может быть, однажды пришла мне в голову нелепая мысль, сеньор Джованни любит траурные мессы?
Я вспомнил также, что часто, сильно выпив, сеньор Джованни не веселился, как все, а отчего-то горько плакал, никогда не объясняя причины своих слез, и на следующий день при встрече всегда делал вид, что ничего такого не было или же он, по крайней мере, не помнит о своих вроде бы беспричинных слезах, а если и помнит, то не придает всему случившемуся никакого значения.
Я вспомнил также, что если его кто-либо неожиданно окликал, то он непременно пугался, вздрагивал и менялся в лице.
В общем, Джованни был не совсем обычным, я бы сказал, довольно своеобразным человеком. И учителем языка старый музыкант и санитар оказался более чем оригинальным. Мало того что он по-немецки говорил не хуже, а пожалуй, получше меня самого, он был еще и очень опытен в обучении языку.
- Господь Бог,- сказал он нам в самом начале, перемежая латинские слова с немецкими для того, чтобы нам было понятнее и уже сразу же приобщая нас к языку,- сделал так, что быстрее всех и лучше всех языкам учатся дети, каким бы язык ни был - французским, итальянским, немецким или каким угодно другим. А дети начинают с самых необходимых слов: "мама", "папа", "пить", "кушать", "дай", "хочу", а уж потом называют то, что видят возле себя,вещи, людей, животных. Так и я буду учить вас, Иоганн и Томас. Завтра вы войдете ко мне и скажете по-итальянски: "Здравствуй!" И я отвечу вам: "Здравствуй, Томас, здравствуй, Иоганн! Проходите, пожалуйста".
А через месяц, когда вы станете говорить, как трехлетние уроженцы Вероны или Падуи, я начну учить' вас читать. А еще через месяц рассказывать о моей жизни, и вы узнаете, что меня недаром зовут Джованни, потому что лучшим рассказчиком в Италии считается Джованни Боккаччо, а самым красноречивым учеником Христа тоже был Джованни, прозванный Златоустом.
...Как ни странно, но метода Сперотто сработала превосходно, и мы с Иоганном через три месяца, действительно, читали по-итальянски не хуже, чем по-латыни, и понимали почти все, о чем нам рассказывал наш учитель.
