Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники
И как бы ни были умны, ловки, эрудированы и даже талантливы Аргументарии и Апологеты прошедших веков, знайте, что самыми блестящими Апологетами католицизма были Равноапостольные папы Карла, Ангел, Илия, а величайшим Апологетиком всех времен является ныне здравствующий Василиск Великий. То, что я передал вам, мои читатели, на полутора страницах, мы учили целый год, потому что на изучение одного Фомы Аквинского у нас ушло, кажется, месяца три. И потому, когда наступила весна, Эмиль сказал, что со следующей осени он продолжит занятия с нами и начнет их с первой главы своей книги.
Однако мне заниматься этой первой главой пришлось уже не здесь, а в Риме, в семинарии.
Весною того года, когда я расстался с Эмилем Хубельманом, Вторая Великая Религиозная война шла уже за границами Италии. "Черные ландскнехты" Зигфрида Бесноватого отступали через владения Габсбургов к Тиролю и Зальцбургу.
Повсюду, где стояли войска Бесноватого, начались восстания. В Польше, в Богемии, во Фландрии, в Бургундии и других, занятых Бесноватым княжествах толпы мужиков и отряды рыцарей избивали "Черных ландскнехтов", и те, медленно пятясь, отходили к Бранденбургу. И вот, когда войне еще не было видно конца, на нормандском берегу высадился огромный десант англйкан.
Почти одновременно с этим десантом в Тулон вошла эскадра адмирала Шарля де Коломба, который пять лет не спускал боевых флагов Франции с грот-мачт своих кораблей и топил бригантины и галеоты Бесноватого всюду, где только встречал. Кроме того, он создал и сильные сухопутные силы, главным образом из французов, живших в Северной Африке, где у Франции были свои Заморские колонии, а также и из тех французов, которые бежали из страны, спасаясь от клевретов Бесноватого.
И в то время как воины Василиска Великого перевалили через Альпы и шли к Австрии и Богемии, французы и англикане с двух сторон шли к Парижу.
Мы, католики, очень радовались этому прекрасному лету, которое оказалось для нас столь удачным. А я, кроме того, радовался и собственному успеху.
В эту весну в моей жизни произошло важное событие: я стал братом Всеобщего Католического Союза Молодых. Сокращенно мы называли наше Братство "Касомол", а себя "Касомольцами".
Правда, Старшие Братья из ПКП - Прусской Конфедерации Паладинов любя, называли нас "Молокасосами", что означало: "Молодые Католики, Содействующие и Сочувствующие", но в их шутке не было ничего, кроме братской и отеческой любви к нам.
Мы во всем старались подражать Старшим Братьям из ПКП, собирались на тайные собрания, понемногу приобщались к их языку и манерам, а они потихоньку приоткрывали перед нами Малые Секреты их жизни, не допуская пока до Средних. Наши молодые руководители иногда намекали, что им доступны и Средние Секреты ПКП, и иногда это было правдой, ибо они часто были молодыми Братьями ПКП, или же кандидатами в Братья, ожидавшими в течение года счастья стать Братом ПКП и все двенадцать месяцев усиленно приуготовлявших себя к Великому Акту Вступления. Иногда же и они не знали Средних Секретов, но делали вид, что знают, напуская на себя важность и изображая из себя Посвященных.
Однако мне было до этого еще далеко, и я был всего-навсего "Касомолец".
В эту же весну произошло со мной и другое не менее важное событие. В один из погожих весенних дней патер Иннокентий подозвал меня к себе. Это случилось вскоре после исповеди, перед Пасхой, в самом конце Великого поста, а ведь известно, что именно эта исповедь чаще всего бывает самой очищающей и самой покаянной из всех. По-видимому, моя искренность и не слишком-то уж большая греховность, особенно по сравнению со взрослыми прихожанами и прихожанками, вконец размягчила сердце патера Иннокентия, и он, призвав меня к себе, положил мне руку на плечо и, ласково глядя в глаза, спросил: "Хочешь ли ты, сын мой, поехать учиться в семинарию?"
Я давно ждал, что когда-нибудь патер Иннокентий спросит меня об этом. И все же я разволновался, почувствовал, что краснею, что сердце забилось у меня так сильно, будто мне предстояло не отвечать на простой вопрос, к тому же заданный мне тихим и доброжелательным голосом, а прыгнуть со скалы в море.
И, наверное, от этого я ничего не сказал патеру Иннокентию, а лишь встал перед ним на одно колено и поцеловал ему руку.
Патер погладил меня по голове и сказал, что нынче весна, что у меня в запасе ровно год и этот год мне следует потратить на дальнейшее совершенствование в латыни, а кроме того, мне следует приступить к изучению итальянского языка.
- А как же быть с "Воскресными чтениями"?- спросил я.
- Все это ты узнаешь в семинарии,- ответил патер,- а сейчас для тебя главное - итальянский язык.
- Тогда я почтительнейше попрошу сказать об этом мэтру Хубельману,пробормотал я робко,- Мне бы хотелось, чтобы мэтр, заметив, что меня нет на "Чтениях", не гневался на меня и не считал бы меня нерадивым.
Патер Иннокентий опустил глаза. Положив мне руку на лоб, так что я вынужден был чуть приподнять ее, он посмотрел мне прямо в глаза и произнес шепотом, придавая своему голосу особую доверительность:
- Я не смогу переговорить о тебе с мэтром. Его нет в городе. Он куда-то уехал, а куда - не знаю. Однако, думаю, что поездка дальняя, и, когда брат Эмиль возвратится обратно, я не знаю. Так что "Воскресные чтения" будет проводить с "Люхрями" кто-то другой - я и сам еще не знаю, кто именно.
Я его слушал, а в голове у меня вертелось: "Бог с ним, Эмилем - не он, так другой. А вот что значит: "Все это ты узнаешь в семинарии?"
И когда патер замолчал, я спросил:
- Вы сказали, что я все это узнаю в семинарии,- начал я, но патер, не дослушав меня, сказал:- Да, я намерен послать тебя в Рим. Там служит мой брат Николо, и он-то поможет тебе поступить в семинарию.
Я еще раз поцеловал руку патеру Иннокентию и, переодевшись, не чуя от радости ног, побежал домой.
***
Я тут же все выложил родителям и думал, что итальянскому языку будут меня учить мама и бабушка, но они обе сразу же отказались, считая меня не просто грамотным, но и даже прекрасно образованным сеньором - еще бы, я так бегло тараторил по-латыни молитвы и читал Библию!
- И правда, сынок,- поддержал их отец.- Ни мама, ни бабушка не умеют ни читать, ни писать, да и, кроме того, тебе нужно будет знать язык не простых людей, а грамотеев вроде патера Иннокентия или маэстро Сперотто...И тут вдруг отец замолчал, ударил себя по лбу ладонью и воскликнул:
- Ба! Сеньор Джованни! Ей-Богу, неплохая идея! Пур-куа па?67 произнес в заключение отец одну из незамысловатых французских фраз, которую знал.
Признаюсь, что предложение отца меня несколько озадачило. Дело в том, что я хотя и был совсем юн и незрел, но сумел заметить, что последнее время между моими родителями и маэстро отношения переменились к худшему и старик уже гораздо реже стал бывать у нас в доме, а я и вообще-то шел к нему впервые и, признаться, немного робел. И отец, я был уверен, не очень-то охотно шел к бывшему другу нашего дома.
Видать, у старика появилась какая-то новая привязанность, и я услышал как-то, что это его новая квартирная хозяйка, к которой он переехал года два назад, в небольшой дом между двумя аустериями, о чем я еще не упоминал.
Из-за всего этого я не очень хотел, чтобы он стал моим учителем, и своими сомнениями поделился с отцом.
Мы замолчали, и отец решил, что, пожалуй, в чем-то я прав, и он тоже слышал о маэстро и кое-что еще. Подумав немного, отец сказал:
- Пойдем к патеру Иннокентию, посоветуемся с ним, тем более что он сам предложил тебе это и, может быть, знает кого-нибудь получше, чем Сперотто.
Мы только еще подходили к церкви, а уже патер шел нам навстречу.
Отец почтительно попросил благословения и горячо поблагодарил за то участие, какое он принимает в моей судьбе, а затем поделился с патером одолевшими нас сомнениями, пересказав то, что услышал от меня и, кроме того, добавил то самое "кое-что", каким он однажды обмолвился в разговоре со мной.
- У нас в оркестре поговаривают, что сеньор Джованни не только брат ПКП, но еще и ВКП(б),- неуверенно и робко, будто сомневаясь, стоит ли об этом говорить, произнес отец.
Патер Иннокентий вспыхнул. Я никогда не видел его таким рассерженным.
- Что за глупая болтовня!- воскликнул он.- Если я, декан ПКП, не знаю этого, откуда могут знать простые "Люхри"? Всюду им мерещатся агенты ВКЛ, рука Ватикана и прочая чушь! Я не потому советую отдать Фому в обучение к Джованни Сперотто, что он брат ПКП - а он, кстати, и не состоит в Конфедерации, а потому только, что он знает реалии Италии и Рима и поможет твоему сыну не наделать ненужных оплошностей и избежать всяких неприятностей хотя бы в первое время.
Отец смущенно молчал, а потом, извиняясь за сказанное, поцеловал патеру руку.
Не успели мы с отцом отойти и на несколько шагов, как вдруг патер окликнул нас:
