Валерий Черепица - История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума: монография
Закончив разговор с полковником и поблагодарив генерала Поплавского за его любезность, Розенбаум пошел в гостиницу, где провалялся остаток дня на диване. С наступлением темноты он собрался и направился в клуб. Народу там было пока немного, и из своих новых знакомых Розенбаум застал здесь лишь одного Гонсиоровского. При первом же взгляде на него чувствовалось, что он не в себе. Воспользовавшись возможностью поговорить с молодым человеком без посторонних, Розенбаум предложил ему выпить по бокалу вина. Сев за столик, он, извинившись, в шутку спросил своего собеседника: «Вы чем-то расстроены? Думаю, что в таком настроении вы вряд ли на адвоката заработаете». После этого вопроса-реплики Гонсиоровского словно прорвало: «Вы, вероятно, знаете, господин Ружицкий, что меня обвиняют в сочувствии к революционно настроенным рабочим. Да, это так, но я не могу иначе, так как знаю, как горька доля рабочего человека. В тех условиях, при которых он живет, у него есть только два выхода: стать «беспробудным пьяницей» или «бунтарем-революционером». Слабохарактерные и эгоисты становятся пьяницами, а сильные духом, думающие не только о себе, но и о других, жаждут революции. Конечно, есть среди рабочих и другие, но и они постоянно осознают шаткость своего состояния. Сам я — сын рабочего. Отец еще за русскими стал работать на городском трамвае вагоновожатым. И тогда, и сейчас он работает не покладая рук, и почти весь его заработок уходит на детей, на то, чтобы дать им посильное образование и помочь выйти в люди. Нас у отца было шесть сыновей и две дочери. Сестры повыходили замуж, мне посчастливилось окончить гимназию и найти неплохое место, братья работают рабочими и лишь младший завершает сейчас обучение в варшавском училище органистов. По окончании его в этом году ему обещано место в Гнезненском соборе… Поэтому, близко зная рабочую жизнь, я не могу осуждать тех, кто хочет ее радикально изменить…».
Розенбаум выслушал его исповедь, как смог выразил ему свое сочувствие, а затем, подливая вино, попросил молодого человека, успокоиться. К этому моменту пришли Медзинский и Окулич. Поздоровавшись, вся компания прошла в зал, где метали банк. Начали играть, и только Гонсиоровский пока что присматривался к игре. Как выяснилось, ему просто не на что было играть, поэтому он начал просить у своих коллег дать ему в долг 25–30 злотых, с которых он бы мог начать игру. Но приятели ему в этом мягко отказали, намекая на то, что дача в долг кому-либо во время игры — дурная примета, ибо ей всегда сопутствует проигрыш. Вот, дескать, закончим играть, тогда и одолжим. Розенбауму же карта шла, и банкноты все более и более собирались возле него. Поэтому он с улыбкой заявил, что никаким приметам не верит, и дал Гонсиоровскому 100 злотых, а карта, как и прежде, все шла и шла к нему. Однако вскоре он последовал примеру Медзинского и Окулича и также отошел от стола, решив в компании с ними составить партию виста или бриджа. Гонсиоровский остался у стола один.
Этот вечер в клубе дал Розенбауму то, что он искал. Из чиновничьей троицы лишь Гонсиоровский был в списках подозреваемых, не случайно туда попавшим, но с Медзинским и Окуличем Козакевич явно перестарался. Оставалось выяснить, у кого находится список всей организации. Розенбаум интуитивно связывал их поиск со стариком Гонсиоровским. По согласованию с генералом Поплавским и полковником Корвин-Пиотровским он добился вызова молодого Гонсиоровского, якобы по делам службы, в Варшаву с тем, чтобы в это же время можно было у его отца произвести обыск. Одним словом, все было сделано так, как это задумал Розенбаумом.
При обыске у старого Гонсиоровского был найден запечатанный пакет, в котором находился полный список членов организации «Борьба с капиталом». По приказанию из Варшавы, старика было решено оставить на свободе. Станислав Гонсиоровский был подвергнут дисциплинарному наказанию с понижением в должности. На принятие такого гуманного решения повлияла его хорошая до настоящего времени служба в магистрате, молодой возраст и свойственная ему экзальтированность. Уже в день обыска у старика Гонсиоровского Розенбаум с найденным у него списком подозрительных лиц прибыл в Варшаву. Так завершилась его агентурная работа в 1928 году.
Глава XIII. НА ОБОЧИНЕ
После завершения операций в Лодзи и возвращения в Варшаву Эдуард Розенбаум был оставлен на службе в той же должности в Главном управлении госполиции. Здесь он продолжал заниматься тем же, что и раньше, и, по логике вещей, он был вправе надеяться на получение очередного задания. Однако работа в Лодзи, при всей ординарности выполняемого задания, как в физическом, так и в моральном отношении оказала на советника и доверенного госполиции необычное угнетающее воздействие. Был ли виной тому Гонсиоровский с его откровениями в отношении рабочего вопроса, в целом ухудшение собственного здоровья или еще что-то, но в конце мая 1928 года он почувствовал себя совершенно скверно и стал просить у полковника Корвин-Пиотровского разрешения подать рапорт об увольнении с занимаемой должности. Понимая, что состояние Розенбаума весьма сложное, полковник посоветовал ему приложить к рапорту соответствующее свидетельство врачей и послал его на медосмотр к главному врачу Главного управления доктору-полковнику Владиславу Сенкевичу. Последний покрутил, повертел, обстучал старого агента и, найдя у него сильную неврастению, склероз сердца, выдал ему свидетельство о неспособности к работе и о необходимости прохождения курса лечения и отдыха в полицейском санатории в Закопане. Рапорт Розенбаума об увольнении от должности был Корвин-Пиотровским принят. Перед самым его отъездом в санаторий генерал Розвадовский распорядился выдать ему жалованье за два месяца вперед, выплатить причитающееся содержание на медицинское обслуживание и выдать справку об увольнении со службы по болезни с 1 июня 1 928 года.
Сдав все дела по службе, Розенбаум в начале июня выехал в ведомственный санаторий в Закопане, где пробыл до середины августа. После выписки из санатория он решил поехать к своей двоюродной сестре Марии Ястржембской, проживавшей близ Вол-ковыска на Гродненщине, в имении Пацевичи. Имение это принадлежало помещику Леону Поплавскому, у которого муж Марии был управляющим. У семейства Ястржембских в ту пору гостила и мать Розенбаума — Каролина Сигизмундовна. Поселившись у кузины, Эдуард Эдуардович вел образ жизни достаточно беззаботный, что позволяли некоторые сбережения, впрочем, так легко жить рекомендовали ему и доктора. Он почти ежедневно бывал в гостях то у местного помещика Поплавского, то у других ближайших соседей. Благодаря умению играть на гитаре, в карты, шахматы, недурному баритону, таланту рассказчика и своей былой близости к театральному миру, он на какое-то время стал подлинной душой местного общества. О его недавнем прошлом никто не догадывался, да и он сам на какое-то время о нем забыл. Однажды, находясь в гостях в местечке Пески у местного ксендза Альбина, он познакомился со служившей в доме у ксендза хозяйкой, сравнительно молодой жещиной Теодозией Кшижовской. С той поры он стал гостить в Песках все чаще, в результате чего 27 ноября 1928 года отец Альбин обвенчал Эдуарда и Теодозию в Песковском костеле.
Вскоре после скромной свадьбы Розенбаум с супругой выехали в местечко Зельву, где рассчитывал получить место на фанерной фабрике братьев Конопацких. Жили «молодые» в ту пору очень скромно, снимая комнату в крестьянской хате у некоего Белиды. Деньги были на исходе, продукты питания здесь были недешевы, а зима 1928–1929 годов стояла необычайно суровая. Температура воздуха по Цельсию достигала 48 градусов мороза, так что топить печь надо было как можно чаще. И хотя в окрестностях Зельвы леса было немало, но из-за трудности в доставке дрова в ту зиму стоили весьма недешево. Находясь достаточно продолжительное время в таком бедственном положении, вдобавок без службы и средств к существованию, Розенбаум не раз уже подумывал о возвращении на службу в полицию. Причем уже все равно какую (политическую или наружную), но сколько бы он ни заводил с женой разговор на эту тему, всегда получал от нее один и тот же ответ: «Эдя, выбирай одно из двух: или я, или полиция». И это при всем том, что Теодозия ни до брака, ни после не имела никакого представления о службе Эдуарда в полиции. Она скорее бы поверила, что он был артистом, но полицейским — никогда в жизни.
В апреле 1929 года без чьей-либо посторонней помощи Эдуарду Розенбауму удалось получить работу на цементном заводе «Высока» в местечке Россь[26], неподалеку от Волковыска. Несколько дней с утра до вечера он дожидался приема у директора завода Мирецкого, пока тот не сжалился и не взял явно нездешнего человека на завод. В обязанности Розенбаума входило наблюдение за насыпкой готового цемента в бумажные мешки и фанерные бочки, за их завязкой и укупоркой и последующей погрузкой в железнодорожные вагоны. Вначале он работал простым рабочим, а потом заведующий рампой сделал его своим помощником. Завод работал в три смены, а специфика его работы была такова, что на рампе он находился от 16 до 18 часов в сутки. Но это полбеды, вскоре, где-то в конце сентября, в связи с разразившимся в Польше промышленным кризисом, сначала тихо, а потом все громче на заводе стали поговаривать, что на зиму предприятие остановится и будет отправлять потребителям лишь продукцию, имеющуюся в запасе.
