Виктор Устинов - Политические тайны Второй мировой
21 июня в 16 ч. 15 мин. главные силы финского флота высадили пятитысячный десант на демилитаризованные, согласно Женевской конвенции 1921 года, Аландские острова, оккупировали его и арестовали там всех сотрудников советского консульства и торгового представительства. Молотов немедленно вызвал финского посла и выразил протест финскому правительству, и предупредил их о последствиях, а в советском правительстве этот шаг был расценен как преддверие войны. В этот же день финские подводные лодки приступили к установке минных заграждений у эстонского побережья, причем командиры этих лодок получили приказ атаковать советские корабли «если попадутся достойные цели» [389]. В этот же день, 21 июня было замечено, что сотрудники всех рангов немецкого, румынского, итальянского, словацкого и финского посольств стали поспешно уезжать на машинах за город. [390]
Поздно вечером 21 июня на территорию СССР перешел ефрейтор 222-го саперного полка вермахта, и он дал показания, что в этот день его командир взвода заявил солдатам, что в ночь на 22 июня, после артиллерийской подготовки, будет форсироваться река Буг на плотах, лодках и понтонах. В этот же день перебежчики были на советско-венгерской и на советско-румынской границе, и они тоже подтвердили, что нападение на СССР назначено на 22 июня. [391]
Пограничники докладывали — у границы скапливаются крупные силы фашистских войск, разведорганы приграничных округов подтверждали эти сообщения. Война неумолимо приближалась и каждый день был особенно дорог. Уже после войны заместитель народного комиссара по обороне маршал Советского Союза Мерецков о предвоенных днях напишет дословно: «Наркомату обороны к исходу 21 июня стала ясной неизбежность нападения Германии на СССР в следующие сутки… К сожалению, в оставшиеся до начала войны 5–6 часов Наркомат обороны и Генеральный штаб не сумели решить эти задачи» [392]. Но маршал скрыл причину невыполнения распоряжения Сталина о приведении приграничных войск страны в боевой готовность 19 июня и продублированную председателем правительства вечером 21 июня.
Военные руководители не исполнили ряд важных предписаний правительства, отданных еще в мае, которые повышали боевую готовность войск Правительство требовало:
— рассредоточить всю авиацию и тщательно ее замаскировать;
— привести все средства противовоздушной обороны и защиты населения в боевую готовность, исключая затемнение городов;
— вывести дивизии из приграничных городов в районы их оперативного предназначения и быть готовыми к отражению вторжения противника;
— усилить бдительность, повысить подготовку войск к ведению боевых действий.
Ничего из этого выполнено не было, и войска приграничных округов в первый же день войны потеряли большую часть своей авиации, а дивизии, расположенные в Бресте, Белостоке, Гродно, Львове и других приграничных городах подверглись внезапным артиллерийским и авиационным ударам и понесли большие потери.
Нарком обороны маршал Тимошенко имел полную и исчерпывающую информацию о наращивании сил вермахта в Восточной Пруссии, Польше, Австрии, Чехословакии и Румынии и, не спрашивая разрешения, а лишь получая одобрение руководства страны, наращивал в Прибалтике, Белоруссии и Украине адекватные военные силы. «Ударному кулаку вермахта противопоставлялся свой кулак, способный отразить нападение врага» [393]. В большом и главном, и в принципе, это была правильная политика наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова. Их в этом поддерживал Сталин и все члены Политбюро. Испокон веку на Руси силе внешней противопоставлялась всегда сила внутренняя, способная отразить нападение врага. Но все дело было в том, как это наращивание сил производилось, какие цели при этом ставились и как к этому относились сами военные люди.
Несмотря на явные признаки лихорадочной подготовки фашистской Германии к войне против Советского Союза, все мероприятия Наркомата обороны, связанные с сосредоточением и развертыванием наших войск в приграничных западных округах велись с большой осторожностью и крайне медленно. Наиболее раздражительным к переменам и к малейшим изменениям в оперативном построении войск был сам министр С. Тимошенко. Это была хорошо известная личность не только в армии, но и в стране, уважение к нему неоднократно подчеркивал Сталин (они вместе во время гражданской войны участвовали в обороне Царицына в 1918 году), и мнение маршала было всегда весомым и определяющим при принятии решений в Наркомате обороны. Как и Сталин, Тимошенко ненавидел войну, и в нем всегда присутствовала та государственная осторожность, которая полезна для поступательного движения к миру, а не к войне. Решительности в нем недоставало, как не хватало в нем и самостоятельности в принятии решений; не было у него и бесстрашия перед лицом судьбы и той напряженности и особой страстности, что присуща талантливому военачальнику. Ненавидя войну, он противился всяким открытым приготовлениям к ней, полагая, что в нужный час и в нужное время всю подготовку к войне можно будет выполнить за короткое время. Много раз, поднимая штабы и дивизии по учебно-боевой тревоге, он выработал у себя твердое и совершенно неверное убеждение, что достаточно нескольких часов, чтобы войска изготовились для ведения боевых действий, забывая при этом, что перевод всех вооруженных сил на военное положение потребует иного исчисления времени и во многом будет зависеть от действий противника. Маршал слыл волевым человеком, умелым организатором, но в узком кругу знали и его слабость и нерешительность. Он был прекрасным исполнителем по предписанным ему постановлениям партии и правительства, решениям Главного Военного Совета, и совершенно терялся там, где нужно было проявить личную инициативу или почин, а уж о рисках он и не помышлял. При этом он всегда мог умело сослаться на постановления правительства или указания товарища Сталина, которые были уместны и полезны для обстоятельств и событий вчерашнего дня, но никак не для грядущих событий. В быстротекущих событиях, связанных с приближением войны, маршал Тимошенко оказался приверженным старым догмам руководства и управления войсками, и в первые же дни войны он так и не нашел верных и нужных способов отражения наступления немецко-фашистских войск, а строго следовал старым планам прикрытия государственной границы государства, которые уже устарели и не годились.
Проанализировав огромное количество сообщений и массу фактов о приближении войны, 21 июня, сразу после полудня, из СНК поступило распоряжение, чтобы «все ответственные работники министерств и ведомств оставались в своих служебных кабинетах до особого распоряжения» [394]. Все руководители советских и партийных органов власти в Москве, в западных республиках и областях работали по московскому графику, ежечасно информируя друг друга о положении дел в центре и на местах. В это же время Сталин лично переговорил со всеми руководителями приграничных советских республик и Москвы, и передал им просьбу правительства, чтобы руководители высшего ранга в ночь на 22 июня оставались на рабочих местах — из-за опасности приближения войны. Впрочем, он мог это и не делать, так как все высшие советские и партийные работники трудились в том же режиме, по которому работал Сталин — до трех-четырех часов ночи с последующим отдыхом до 10 часов утра.
Днем 21 июня Сталин лично позвонил командующему Московским военным округом генералу армии И.Тюленеву и командиру 1-го корпуса противоздушной обороны столицы генералу Д. Журавлеву и попросил их держать военные силы собрано, в кулаке, и усилить бдительность [395]. К концу дня 21 июня во всех органах государственной власти, отвечающих за безопасность страны, сложилось твердое убеждение, что гитлеровская Германия завершила переброску всех своих войск к государственной границе Советского Союза, и ее нападение можно было ожидать с часу на час. Зная хорошо повадки Гитлера, и его способы нападения на другие страны, Сталин и его близкое окружение определило день и возможный час нападения — рано утром, в воскресенье, 22 июня, как это доносили советские разведчики, и как об этом сообщали перебежчики немецкой, венгерской и румынской армий. Огромная страна встречала надвигающуюся войну в напряженном деловом ритме и с уверенностью в своей победе, вот только в армии наблюдалось излишнее спокойствие, и чем ближе было к границе, тем ощутимее было это спокойствие среди военных, доходившее до абсурда. Это особенно было заметно в войсках Западного особого военного округа, которым командовал генерал армии Д. Павлов.
Несколько раз 21 июня Политбюро ЦК ВКП(б) и Совнарком занимались непосредственно военными вопросами. Рано утром было принято решение о создании Южного фронта, ближе к полудню было принято еще одно решение — о серийном производстве реактивных установок БМ-13 («Катюш») на московских заводах. [396]
