Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма
Создатели фильма во многом обращаются к традициям Голливуда, используя элементы комедии в стиле Чарли Чаплина и танцевальные номера Басби Беркли, при этом искусно вплетая политические идеи в сюжет о народном развлечении. За душу наивного западного человека происходит борьба между нацистами, поддерживающими расизм и капитализм, и советскими людьми — гуманистами и социалистами. Преодолев рабскую зависимость от фон Кнейшица, Марион понимает, что светлая жизнь наступает только при советском социализме. Снятый к празднованию в честь советской Конституции 1936 года, фильм «Цирк» показал СССР объединенным государством, не знающим этнических или классовых конфликтов, носителем ценностей Просвещения. Это было счастливое, свободное общество, в котором понравится жить любому добродушному человеку с Запада, независимо от его социального статуса, будь то даже мелкобуржуазная артистка цирка. СССР открыт для союза с любыми «прогрессивными» силами, со всеми классами. Единственным врагом оставалась небольшая группа расистов-фашистов и реакционеров, воплощенная в образе с аристократической фамилией фон Кнейшиц (русское «князь»).
«Цирк» был адресован в основном советской публике. Фильм стал хитом года. Его также посмотрели в Восточной и Западной Европе (особенно после войны). Он выражал принципы новой политики Народных фронтов, принятые еще до 1936 года[395]. И все же после прихода нацистов к власти в 1933 году потребовалось некоторое время, чтобы сгладить различия между Вторым интернационалом и Коминтерном: острые конфликты прошлого оказалось не так легко преодолеть.
На региональном уровне преимущества антифашистской коалиции были более очевидны. Больше всего энергии имелось у левых во Франции. С наступлением Великой депрессии политика стала более поляризованной. После ожесточенных выступлений правых радикалов 6 февраля 1934 года глава правительства Эдуард Даладье, представитель центристской Радикальной партии, был вынужден уйти в отставку. Шесть дней спустя профсоюзы, социалисты и коммунисты организовали всеобщую забастовку против правых в защиту демократии, боясь повторения событий в Германии. Объединенные действия глубоко впечатлили болгарского лидера Коминтерна Георгия Димитрова[396], который провел несколько встреч со Сталиным, убеждая его в необходимости новой политической линии{458}.
Сталин сохранил враждебное отношение к социал-демократии. Казалось, он с большой неохотой принял линию, предложенную Димитровым[397].{459} Его подход к внешней политике напоминал его отношение к внутренним делам: СССР должен был оставаться «цитаделью революции»{460}, сохранять идеологическую чистоту и быть готовым распространять социализм, когда настанет удобное для этого время{461}. Действительно, в 1927 году Сталин открыто сравнивал СССР с якобинской Францией: подобно тому как раньше люди «танцевали от Французской революции XVIII столетия, используя ее традиции и насаждая ее порядки», теперь они «танцуют от Октябрьской революции»{462}. Таким образом, классовый мир и толерантность не могли продлиться долго. Однако, учитывая слабость СССР, единственно возможным был «социализм в одной стране». Возможно, для сохранения социализма Советам требовался союз с буржуазными силами. Сталин был убежден в неизбежности войны между социалистическим и капиталистическим лагерем, однако войну следовало отложить до тех пор, пока СССР не будет готов к борьбе{463}. Сталин был уверен, что мировая революция осуществится, и скорее всего во время войны (желательно между «империалистическими» силами){464}. Пока же вероятность новых революций, особенно в Западной Европе, оставалась небольшой, так как народные массы были введены в заблуждение «буржуазной демократией»{465}.
В конце концов Г. Димитрову и другим (например, лидеру Итальянской компартии Пальмиро Тольятти) удалось убедить Сталина изменить советскую внешнюю политику и поддержать союз с Францией и Великобританией против Германии. В конце года Сталин взял курс на новую политику, которая была окончательно одобрена Коминтерном летом 1935 года[398].{466}
В соответствии с решениями Коминтерна, принятыми в 1935 году, западные коммунистические партии могли заключать союз с партиями, принявшими радикальную антикапиталистическую программу[399]. Такие союзы могли привести к началу революции{467}. Однако на деле политика Народного фронта позволяла коммунистам участвовать в работе умеренных социалистических правительств и защищать либеральную демократию от фашизма. Народные фронты отказались от агитации за пролетарскую коммунистическую революцию, по крайней мере на ближайшее будущее. Они также допускали обращение к принципам национализма с целью получить поддержку населения.
Коммунистические партии по всему Западу взяли курс на национальное единство[400] и примирение в соответствии с новым упором на патриотизм в политической программе советской партии. Даже в США возросло уважение к коммунизму. Хотя партия в США находилась под строгим контролем Коминтерна, утверждалось, что она унаследовала «традиции Джефферсона, Пейна, Джексона и Линкольна». Партия сотрудничала с широким кругом организаций: профсоюзами, церковью, правовыми группами{468}. Толерантное отношение Народных фронтов к этнической принадлежности привлекало многих рабочих-иммигрантов второго поколения, пострадавших от Великой депрессии, считающих себя «рабочим классом».
Французская коммунистическая партия под руководством Мориса Тореза наиболее усердно и успешно следовала политической линии Народного фронта. Торез родился в 1900 году и воспитывался в семье шахтера, сторонника якобинского социализма, в департаменте Норд. Он рос прилежным мальчиком, ему хорошо давалась учеба. На шахте он работал недолго, выполнял временные работы{469}. Его настоящей жизнью стала Коммунистическая партия. Он шел вверх по лестнице партийной иерархии, строго подчиняясь всем инструкциям Москвы. Критиковавшие его коллеги-коммунисты считали его мягкотелым, покорным и смиренным. Ему, безусловно, не хватало харизмы. Тем не менее его спокойствие и блаженная улыбка способствовали установлению хороших отношений с либералами и скептически настроенными социалистами. Он не был неистовым классовым борцом и не вызывал такого сильного беспокойства буржуазии, как евреи и грозный лидер социалистов Леон Блюм.
На публичные собрания Торез всегда надевал под пиджак трехцветную перевязь (цвета французского триколора): коммунисты теперь подчеркивали свое французское происхождение. Они считали себя преемниками патриотов-якобинцев, а фашистов приравнивали к врагам-аристократам, связанным с иностранными реакционерами. В июне 1939 года коммунисты отметили 150-летие Французской революции с размахом празднеств при Робеспьере: например, дети во фригийских колпаках посадили 600 деревьев в честь торжества свободы{470}. Коммунисты также использовали популистские нотки языка якобинцев. Они говорили о «борьбе маленьких людей против больших», а их врагами были «двести семей» — скорее, небольшая группа квазиаристократии, чем вся буржуазия{471}.
Новый образ и политическая линия коммунистов позволили им снова занять на некоторое время важное место во французской политике в качестве нереволюционной левой партии{472}. Однако в сущности партия не изменилась. Как и другие коммунистические партии, она стремилась стать «тотальным» институтом для своих членов, в некотором смысле сравнимым с религиозной сектой{473}. Как и советские коммунисты, французы изучали доктрину партии, писали автобиографии, описывая случаи из политической и личной жизни, подвергали себя идеологической самокритике{474}. Ожидалось, что они будут хранить партийные тайны и относиться к внешнему миру настороженно и подозрительно, как к потенциальному источнику идеологической порчи. Их общественная и семейная жизнь была всецело связана с партией. Они должны были оставаться тем авангардом, который поднимет революцию, когда придет время. Степень участия партийца в революции, однако, зависела от того, какое положение в партии он занимает.
Несмотря на то что французские коммунисты старались поддерживать идеологическую чистоту, внешний мир теперь все же ожидал от них шагов к сотрудничеству. Они сделали этот шаг, особенно когда в связи с Великой депрессией вырос радикализм рабочих. В результате тысячи новых членов вступили в партию. Ее численность возросла с 40 тысяч человек в 1934 году до 328 647 в 1937-м. Французская коммунистическая партия унаследовала у немецкой роль ведущей коммунистической партии за пределами СССР. В мае 1936 года Народный фронт, объединяющий социалистов, коммунистов и либеральных радикалов, получил большинство голосов на выборах. Премьер-министром стал Леон Блюм. Его поддержали коммунисты, не вошедшие в кабинет правительства.
