Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма
Вера Хонеккера (и Сталина) в необходимость классовой борьбы и неизбежность революции укрепилась во время Великой депрессии, последовавшей за кризисом 1928-1929 годов[390]. В Германии произошло катастрофическое сокращение объемов производства — на 46%, во Франции — на 28%. Многие правительства усугубили проблему, следуя принципам свободной конкуренции на рынке и резко снизив государственные расходы. Уровень благосостояния упал, продолжало расти количество бедных, сократились объемы экономической деятельности. Кейнсианская теория (принятая после Второй мировой войны) государственных расходов, призванных компенсировать тенденцию к личным сбережениям, была поддержана далеко не всеми, с уверенностью защищали ее немногие[391]. В то же время международные усилия по координации действий не привели к нужному результату: государства в панике учитывали исключительно национальные интересы. Несмотря на то что крах золотого стандарта в начале 1930-х годов способствовал оживлению европейской экономики, последствия Великой депрессии ощущались на протяжении всего десятилетия.
Неудивительно, что многие пришли к следующему выводу: либеральный капитализм не решил проблемы эпохи. Система оказалась не в состоянии обеспечить трудоустройство широким массам людей в Америке и Европе. Интеллектуальное течение изменилось, либеральный оптимизм 1920-х годов испарился. Многим левоцентристам казалось, что Советскому Союзу с его (официально объявляемым) ростом производства на 22% ежегодно было чему поучить Запад (при этом никто ничего не знал о зашкаливающих уровнях расточительства и низком уровне жизни рабочих в СССР). Даже либеральные элиты находились под глубоким впечатлением от СССР. В 1931 году британский посол в Берлине писал, что все здесь говорят об «угрозе, которая исходит от прогрессирующей экономики Советского Союза, успешно выполнившего план первой пятилетки, а также о необходимости для европейских стран приложить серьезные усилия, чтобы привести внутренние дела в порядок, пока давление советской экономики не стало слишком сильным»{456}.
Иначе на кризис либерального капитализма отреагировали правые радикалы. Они считали, что либерализм и коммунизм разъединяют нацию и мешают осуществлению разумных имперских целей. Либерализм, по их мнению, был в ответе за политический конфликт и экономический кризис, а коммунисты постоянно вели разъединяющую классовую борьбу. Решение проблемы нацисты, итальянские фашисты и подражающие им режимы Восточной Европы и других регионов мира видели в милитаризованной, мужественной, мобилизованной нации. Разумеется, эта модель общества имела много общего со сталинской моделью. Разница была в том, что правые сохраняли право собственности, общественную и профессиональную иерархию. «Левые» фашисты и нацисты также планировали серьезную атаку на капитализм и его рыночную мораль, однако обычно их либо игнорировали, либо (как в случае нацистов) вычищали. Правые радикалы даже заручились поддержкой у части рабочего класса. Однако в целом праворадикальные режимы заботились больше о начальниках, чем о простых рабочих: независимые профсоюзы были запрещены, а доходы рабочих остались на том же низком уровне.
С усугублением экономического кризиса выросла поддержка как коммунистов, так и правых радикалов, особенно в Германии. Политика превратилась в игру с равным нулевым счетом: левые упорно стремились к поддержанию общественного благосостояния, правые же считали, что труд разрушает экономику государства тем, что противостоит необходимому сокращению расходов. Достижение компромисса было затруднено. Социал-демократическая партия после сентября 1930 года молча поддержала канцлера Генриха Брюнинга, представителя партии католического центра, боясь, что на выборах нацисты получат больше голосов. Однако такое союзничество разобщило приверженцев обеих сторон. Поддержка коммунистов среди рабочих возросла: им едва не удалось обойти социал-демократов на выборах в ноябре 1932 года. Тем временем правящая элита Германии начала поиски авторитарных способов преодолеть нарастающие волнения. В июле 1932 года преемник Брюнинга Франц фон Папен распустил избранное социал-демократическое правительство Пруссии, заявляя, что оно неспособно поддерживать порядок. Ситуация говорила о том, что парламентская демократия обречена. Возможно, как раз в этот момент объединенным левым следовало нанести ответный удар, которого фон Папен, кстати говоря, ожидал. Но социал-демократы были слишком деморализованы и преданы закону. Если бы они оказали сопротивление, коммунисты, которые были лучше вооружены, не поддержали бы их, а союз левых не имел бы никаких шансов против армии{457}. Путь для назначения президентом Гинденбургом Адольфа Гитлера канцлером в январе 1933 года оказался открыт[392]. В этом роковом назначении определенную роль сыграла политика Сталина и Коминтерна по принципу «класс против класса», однако это был всего лишь один из многочисленных факторов.
Нацисты планомерно продолжали разрушать парламентские и либеральные права, запретив коммунистические и социал-демократические взгляды и бросив многих людей в тюрьмы. Захват власти нацистами был лишь одним из примеров авторитарного прихода к власти правого крыла в межвоенный период. Итальянские фашисты запретили левый социализм еще в 1924 году; до Великой депрессии авторитарные правительства существовали в Венгрии, Албании, Польше, Литве, Югославии, Португалии и Испании. Следуя примеру нацистов, правительства Австрии, Эстонии, Латвии, Болгарии, Греции и Испании[393] запретили либеральную демократию. Однако самая сокрушительная атака на левых осуществлялась в Германии. Самая многочисленная коммунистическая партия за пределами СССР и самая влиятельная социал-демократическая партия Европы были разрушены одним ударом.
Берлинские события привели к тому, что многие коммунисты поставили под вопрос политическую линию Коминтерна «класс против класса». Разумеется, стало понятно, что основным врагом являются не социал-демократы, а фашисты и нацисты. В то же время социал-демократы разочаровались в своих либерально-центристских союзниках. Решение властей Германии сотрудничать с нацистами представляло собой не что иное, как пример «умиротворения» правых радикалов со стороны либералов. Подобно тому как коммунисты перестраивали свою стратегию, социалисты теперь уклонялись влево. Настало время воссоединения товарищей и братьев.
III
В 1936 году в советский кинопрокат вышел один из самых успешных фильмов — «Цирк»[394]. Над сценарием работал коллектив выдающихся писателей, в том числе Исаак Бабель, поставил картину режиссер Григорий Александров, один из сопостановщиков «Октября» Сергея Эйзенштейна. «Цирк», снятый в стиле голливудского мюзикла, представляет собой прекрасный образец соцреализма. В нем рассказывается история американской певицы и танцовщицы Марион Диксон (этот образ, объединяющий Марлен Дитрих и Джинджер Роджерс, на экране воплотила самая популярная актриса того времени Любовь Орлова). Расисты Саннивиля вынуждают ее с маленьким чернокожим сыном покинуть город. Немецкий антрепренер фон Кнейшиц помогает Марион, но не от доброты, а с целью использовать ее: он думает только о прибыли, которую она может ему принести, участвуя в его цирковом шоу в Советском Союзе. Благодаря Диксон цирковое шоу имеет оглушительный успех. Но она влюбляется в своего советского коллегу, акробата Мартынова, и принимает решение остаться в СССР. Бессердечный фон Кнейшиц, внешне напоминающий Гитлера, обеспокоен тем, что может потерять свою главную звезду. Кульминация фильма наступает, когда во время ее выступления он приводит в зал ее чернокожего ребенка, ожидая, что шокированная советская публика будет настаивать на ее выдворении из СССР. Но, к его ужасу, зрители приветствуют малыша. В Стране Советов, говорит нам директор цирка, цвет кожи не имеет значения, будь он черный, белый или зеленый. Представители разных национальностей СССР в традиционных нарядах передают улыбающегося малыша друг другу и поют колыбельную каждый на своем языке. Особенно многозначительным на фоне нацистской политики того времени является эпизод, в котором советский актер Соломон Михоэлс, еврей по происхождению, поет куплет колыбельной на идише. Заканчивается фильм эпизодом, в котором Марион Диксон и ее возлюбленный, цирковой артист, оказываются в центре демонстрации на Красной площади. С красными флагами, портретами членов Политбюро, с чернокожим ребенком на руках они проходят мимо ленинского мавзолея, на трибуне которого стоит Сталин. Они маршируют и поют «Песню о Родине», патриотическую оду национальному равенству, которая была очень Популярна и стала неофициальным гимном СССР.
