Екатерина Останина - Фантасмагория смерти
Коллонтай в качестве протеста написала заявление об отставке с поста наркома государственного призрения, вышла за Дыбенко замуж и на правах законной супруги взяла его на поруки. Дыбенко был оправдан.
Семейной их жизнь назвать сложно. Его постоянно направляли в командировки, ее тоже. Встречи их, эпизодические, случайные, потому и были так дороги обоим.
А тем временем вышла очередная статья Александры Михайловны, прославившая ее имя больше, чем все написанное ранее, вместе взятое. Суть статьи сводилась к тому, что в «свободном от буржуазной морали обществе человек имеет полное право удовлетворять свои половые потребности с той же легкостью, с какой он способен выпить стакан воды». Впрочем, на Дыбенко эта теория, похоже, не распространялась. Найдя в его кармане любовные записки от двух разных женщин, Коллонтай закатила ему грандиозный скандал. Дыбенко выстрелил себе в сердце, но выжил, так как пуля попала в орден.
Измены Александра Михайловна не простила. Роман между ней и Дыбенко был закончен.
Понимая, что ее агитация уже никому не нужна, а теория «стакана воды» отклика в обществе не находит (ну разве что в виде негласного лозунга «Комсомолка не может отказать комсомольцу», что, согласитесь, не одно и то же), Коллонтай попросила направить ее на работу за рубеж. Она стала первой в мире женщиной-послом. С 1923 года она – полпред и торгпред СССР в Норвегии, в 1926 году – в Мексике, с 1927 года Коллонтай – полпред в Норвегии, а в 1930–1945 годах – посланник и посол в Швеции.
Александра Михайловна умерла, не дожив до своего 80-летия всего пять дней, и хотя отношения с сыном ей наладить так и не удалось, любовь внука согрела ее последние годы.
Хронический эмигрант. Лев Давидович Троцкий
Мексика. 24 мая 1940 года. 03.45 пополуночи.
Приближался рассвет. Воздух был влажный и тяжелый, всю ночь стояла невыносимая духота, но ближе к утру заметно посвежело. Несколько мрачных, невыспавшихся полицейских, что охраняли подступы к вилле Особо Важной Персоны – VIP, почетного гостя Республики, с трудом пытались сдержать зевоту и мрачно поглядывали на часы, ожидая конца смены.
Неожиданно ночную тишину разорвал звук моторов. Он приближался с каждой минутой, становясь все сильнее, нарастая и усиливаясь.
«Какого дьявола? – буркнул один из охранников, передергивая затвор винтовки. – Кому по ночам не спится?»
Из-за поворота показалось несколько автомобилей с погашенными фарами. Они резко затормозили перед полицейским постом, и из них появились люди в полицейской и военной форме, которые направились к охранникам. Впереди вышагивал плотный мужчина в форме майора.
Полицейские убрали оружие и вытянулись по стойке смирно.
– Разрешите доложить, синьор майор… – начал было доклад командир наряда и умолк, уставившись в дуло револьвера, направленного ему в лоб. Несколько человек уже разоружали его подчиненных.
– Молчать и не двигаться! – прошипел ему кто-то в ухо, вытаскивая пистолет из кобуры и вынимая винтовку из омертвевших пальцев. Майор со своими людьми проследовал к воротам виллы и резко, требовательно постучал в калитку. Маленькое окошко в двери открылось, и майор что-то негромко сказал. Тяжелые ворота беззвучно отворились, и два десятка солдат и полицейских ринулись внутрь, мгновенно обезоружив охрану и открыв огонь по дверям и окнам спальни и кабинета. Гулко загрохотал пулемет.
Спустя несколько минут, разрядив все стволы и отстреляв пулеметную ленту, нападавшие спешно погрузились в свои машины и скрылись, оставив безоружную полицию и стражу возносить благодарственные молитвы всем святым за то, что остались живы.
Из окон дома показался дым.
Утром на место происшествия явились агенты тайной полиции во главе с ее грозным шефом, Леонардо Санчесом Саласром. Хозяин виллы, невысокий пожилой брюнет с сединой в волосах и небольшими голубыми глазами, разгневанно смотревшими на синьора Саласрома из-под пенсне с толстыми линзами, чрезвычайно развитыми лобными костями над висками, казавшимися зачатками рогов, и всклокоченной козлиной бородкой встретил шефа тайной полиции во дворе. Губы под жидкими усами, опущенными концами вниз, были сжаты столь плотно, что казались тонкой линией.
– Нападение совершил Иосиф Сталин с помощью ГПУ… Именно Сталин, – резко бросил он в лицо синьору Леонардо.
– Разберемся, – буркнул тот в ответ. – Надеюсь, никто не пострадал?
– Сева… Мой внук легко ранен.
Следствие с удивлением пришло к выводу, что по спальне было выпущено более 200 пуль, однако ни хозяин виллы, ни его супруга не пострадали. «Уж не сам ли он это все затеял?» – усмехнулся один из экспертов.
«Как только началась стрельба», – давал показания потерпевший, – «жена столкнула меня на пол и прикрыла своим телом. Мы оказались между окном и кроватью, что нас, видимо, и спасло. Пули били в стены, потолок, рикошетили и попадали в кровать».
«Он обречен», – доложил правительству Саласром.
Утро 20 августа 1940 года предвещало тихий и солнечный день. Пожилой хозяин виллы поднялся рано, покормил кроликов, разведением которых не на шутку увлекся в последнее время, полил кактусы – еще одну свою слабость – и принялся за работу. С утренней почтой пришло долгожданное письмо о том, что Хоттонгская библиотека Гарвардского университета в Бостоне наконец получила на хранение и использование его рукописи. Перед обедом его занятия прервал известный адвокат Ригальт, пришедший в связи с делом о покушении 24 мая.
В половине шестого, как всегда, старый хозяин отложил все дела и вновь направился к кроликам. Его супруга, немолодая уже женщина со следами былой красоты на лице, вышла на балкон и глубоко вздохнула – денек выдался хлопотный. Ее взгляд сразу привлек кто-то незнакомый, шедший к ее супругу. Одет он был в хороший, дорогой костюм, на голове его была шляпа, а через согнутую в локте руку переброшен плащ. Незнакомец заметил хозяйку и стал подходить к балкону. Лишь когда он снял головной убор, приветствуя ее, она узнала посетителя.
– Здравствуйте, Жасон, – улыбнулась она жениху одной из секретарш мужа. – Почему Вы в шляпе и с плащом? Погода такая солнечная…
– Да, но Вы знаете, это ненадолго, может пойти дождь, – гость как-то стушевался и направился к кроличьим домикам.
– А статья Ваша готова?
– Да, готова, – стесненным движением, не отрывая руки от туловища и прижимая плащ, Жасон вынул бумаги.
– Странный он сегодня какой-то, – пробормотала под нос хозяйка и тотчас же забыла о посетителе.
С неохотой закрыв дверцы кроличьих домиков и сняв рабочие перчатки, хозяин виллы спросил у Жасона, желает ли он дать прочитать свою статью ему. Гость ответил утвердительно, и они прошли в кабинет.
Старик расположился в кресле и приступил к чтению рукописи, принесенной посетителем на правку. Тот положил плащ на стол и расположился чуть сбоку и сзади. Спустя 3–4 минуты, когда хозяин углубился в чтение, Жасон осторожно извлек из кармана плаща ледоруб, зажмурился и обрушил его на голову хозяина. Ужасный, душераздирающий вопль разнесся по всей вилле. Старик вскочил, бросился на своего убийцу и укусил его за руку.
Охрана появилась мгновенно. Телохранители схватили Жасона и начали его избивать. В кабинет ворвалась хозяйка и застыла, как громом пораженная. Ее муж стоял с опущенными руками. Ярко-голубые глаза резко выделялись на окровавленном лице.
– Что делать с ним? Они его убьют, – растерянно произнесла она.
– Нет… убивать нельзя, надо заставить его говорить, – с трудом, медленно произнося слова, проговорил хозяин.
– Я должен был это сделать! Они держат мою мать! Я был вынужден! Убейте сразу или прекратите бить! – закричал окровавленный Жасон.
В этот же миг машина с незаглушенным двигателем, стоявшая недалеко от ворот виллы, сорвалась с места и скрылась за ближайшим поворотом.
Гость Республики прожил в больнице еще 26 часов. Удар поразил важные участки мозга, но врачи, все еще надеясь на чудо, продолжали упорно бороться за жизнь хозяина виллы. Через 2 часа после покушения тот впал в кому.
Когда перед операцией медсестры начали разрезать на старике окровавленную одежду, он собрал последние силы и прошептал нагнувшейся к нему жене: «Я не хочу, чтобы они меня раздевали… Я хочу, чтобы ты меня раздела…»
Таковы были последние слова Льва Давидовича Троцкого (Бронштейна), одного из основных создателей советской власти в России, этой же властью из России изгнанного и в конце концов уничтоженного. Ему было 60 лет.
Лейба Бронштейн родился в семье зажиточного крестьянина 25 октября (7 ноября) 1879 года. У порядком обрусевших евреев Давида и Анны Бронштейн это был уже пятый ребенок.
Когда ему исполнилось 7 лет, родители привели его в еврейскую частную школу, располагавшуюся в деревне Громоклей. Учился он плохо, но нельзя сказать, что это происходило из-за лени или отсутствия способностей. Просто ему, вольнолюбивому ребенку, выросшему в деревне, было неимоверно трудно приспособиться к строгим правилам ортодоксальной еврейской школы. К тому же он почти не знал иврит (дома он слышал смесь русского, иврита и украинского), а преподавание в школе велось именно на нем. Тяги к изучению Торы он тоже не проявил. Лев просто не мог понять, зачем ему это нужно.
