Екатерина Останина - Фантасмагория смерти
Она не была бессердечна и тяжело переживала смерть Драгомирова. Чтобы дочь забылась и отвлеклась, отец отправил ее с матерью в Ялту. Там девушка продолжала блистать и на одном из балов поразила сердце 40-летнего адъютанта Александра III Тутомилина до такой степени, что вечером он уже просил ее руки. Александра отказала, шокировав родителей и весь свет безразличием к столь блестящей партии. Чуть позже она повергла родителей в шок еще раз, заявив, что влюблена в своего двоюродного брата и выйдет замуж за него, и ни за кого иного.
Владимир Коллонтай, молодой офицер, едва начавший службу, по мнению родителей, никоим образом не подходил на роль опоры, покровителя и, главное, узды для их ненаглядной дочери (история показала, что они были совершенно правы). Генерал Домонтович вызвал родственника для беседы и прямо ему заявил: «Простите и забудьте. Вы Александре Михайловне не пара».
И все же их свадьба состоялась. Через два года, но состоялась. Противодействие родителей только подстегнуло Александру Михайловну, и она добилась своего. Правда, под венец она шла вся в слезах: за несколько дней до свадьбы ее бывший учитель словесности, тайно влюбленный в Александру Михайловну, попытался покончить с собой. Его, правда, в отличие от Драгомирова, удалось спасти.
Брак Александры и Владимира был счастливым. Муж боготворил ее, отец помогал деньгами, вскоре после свадьбы родился сын, Михаил, но… Как всегда, есть «но». Александру Михайловну заел быт. Ведение домашнего хозяйства ничего, кроме скуки и раздражения, ей не приносило, а нянчиться с маленьким ребенком было просто выше ее сил. Конечно, можно было блистать в свете, ходить в театры и на концерты, если бы Коллонтай не была к подобному времяпровождению абсолютно безразлична.
Нет, музыку она любила, но далеко не всякую. Как и многие интеллигентные люди того времени, Коллонтай рассматривала музыку с точки зрения ее целесообразности для «бедного, угнетенного русского народа», как его, совершенно непонятно с какой стати, называли революционерствующие нигилисты из хороших семей. «А будут ли будущие поколения любить Шопена? Люди воли, борьбы, действия, смогут ли они наслаждаться размагничивающей лирикой Шопена, этим томлением души интеллигентов конца XIX и начала XX века? Полюбят ли 17-ю прелюдию и 4-й вальс те, кто победит капитализм и культуру эксцентричного буржуазного мира? Едва ли... Мне не жалко Шопена, пусть его забудут, лишь бы дать трудовому человечеству возможность жить, как подобает человеку с большой буквы».
В общем, скучно ей было. Однако же, одержимая жаждой самореализации и наделенная неуемной энергией, Александра Михайловна просто не могла не найти выхода из сложившегося тупика. Для начала, как и многие, Коллонтай завела любовника – Александра Саткевича, бывшего товарищем ее мужа. И не было в этом ничего аморального. Легче назвать тех из представительниц высшего общества, что не имели хотя бы одного воздыхателя, довольствуясь только мужем, чем тех, количество любовников которых перевалило за десяток. Все было в пределах нравов и существующей морали.
Затем Александра Коллонтай познакомилась с дочерью одного из крупнейших адвокатов города Петербурга – Еленой Дмитриевной Стасовой. Отец ее специализировался на политических процессах, кроме того, сей достойный муж предоставлял свой дом для собраний нелегалов-марксистов, в круг которых входила и его дочь.
Коллонтай с головой ушла в революционную деятельность, наконец-то найдя свою цель – борьба с социальным неравенством. Конечно, супружеская жизнь не могла соперничать в ее сердце с жизнью общественной, и Александра Михайловна постаралась объясниться с мужем. Владимир Коллонтай понял или сделал вид, что понял «души прекрасные порывы» своей благоверной, согласился с тем, что пока она не может быть ни женой, ни хозяйкой в доме. Взяв сына и няню, Александра переехала в Питер, где снимала квартиру.
Она пыталась писать статьи, но, обладая пусть и неплохим образованием и развитым интеллектом, Коллонтай не имела достаточных познаний в специализированной области, каковой являлось учение Маркса.
Тогда она убедила родителей в необходимости продолжения образования за границей и осенью 1898 года уехала в Европу, оставив своего сына на отца и мать. Перед отъездом она написала письмо мужу. «Ночью, – вспоминала она позже, – я горько плакала, обливая слезами твердую вагонную подушку, и мысленно звала мужа. За что я наношу ему такую обиду и такой удар!.. Я знала, что еду не на время и что мой отъезд означает действительно конец нашего брака».
Отличное знание языков и материальная обеспеченность помогли ей легко адаптироваться. В Цюрихе она ходила на лекции профессора Геркнера – известного в то время экономиста, что дало ей возможность разрабатывать серьезные темы.
Очень скоро статьи Коллонтай начали печатать солидные и влиятельные журналы. Молодая, эффектная, общительная, энергичная Александра Михайловна умела добиться своего. Помогали и новые знакомства. В Берлине она познакомилась с Розой Люксембург, Карлом Либкнехтом и Карлом Каутским, в Париже – с супругами Лафарг, а также с Георгием Плехановым.
Одной из основных тем ее работ было соединение темы революционной с темой освобождения женщин от социального гнета, неравенства с мужчинами. Коллонтай считала нужным изменить, а то и отменить институт семьи. Она полагала, что женщины, не стесненные обязанностями по отношению к мужу и детям, могли бы направить освободившуюся энергию на переустройство общества, став едва ли не локомотивом революции. О детях, рожденных в «свободной любви», по ее мнению, должно заботиться государство, воспитывая их в духе идей победившего пролетариата. В том, что прекрасная половина человечества желает этого освобождения, Александра Михайловна не сомневалась: «Не думайте, что женщина так крепко держится за свои ложки, плошки и горшки». Не держится, верно. Однако и по себе людей судить не стоит.
Выступая на VIII съезде РКП(б), она убеждала: «Не бойтесь, будто мы насильно разрушаем дом и семью… Если мы разъясняем значение социалистического воспитания, говоря, что такое детские колонии, трудовые коммуны, матери спешат к нам с детьми, несут их к нам в таком количестве, что мы не знаем, куда их поместить…» Такой радикализм озадачивал даже Ленина. Он не только не поддержал Александру Михайловну, но и настоял на том, чтобы поправка к новой программе партии о борьбе «за исчезновение замкнутой формы семьи», которую предлагала Коллонтай, была отклонена.
Кто знает, может быть, это являлось одной из причин, что толкнули Александру в объятия оппонента Ленина, экономиста-аграрника Петра Маслова. Он был умным и интересным собеседником, к тому же, несмотря на то что был женат, Маслов безумно влюбился в Коллонтай. Их связь продолжалась до 1911 года, когда Александра Михайловна решила сменить Маслова на будущего члена ВЦИК Александра Шляпникова. То, что он был моложе Коллонтай на 13 лет, ни его, ни ее абсолютно не волновало.
В тот же период она дала развод мужу, который давно уже жил с другой женщиной, воспитывавшей сына Александры Михайловны.
После смерти родителей она, не умея, да и не желая заниматься имением в Малороссии, продала его и начала зарабатывать на жизнь чтением лекций. Красавица, умница, умеющая себя подать, эффектная женщина, она произвела фурор. Ее обожали и ненавидели – из Швеции вообще выслали за пропаганду, но равнодушным она не оставляла никого.
В 1917 году, после отречения Николая II, Ленин вызвал Коллонтай в Петроград. Для нее это был еще и повод избавиться от поднадоевшего Шляпникова. «...Меня прямо пугает мысль о физической близости. Старость, что ли? Но мне просто тяжела эта обязанность жены. Я так радуюсь своей постели, одиночеству, покою. Если бы еще эти объятия являлись завершением гаммы сердечных переживаний... Но у нас это теперь чисто супружеское, холодное, деловое... если бы он мог жить тут как товарищ!.. Но не супружество! Это тяжело», – так записала она в своем дневнике. И тут же добавила: «17 мая 1917 года (4 мая по русскому стилю). 26 лет назад в этот день я пережила первое горе. В этот день застрелился Ваня Драгомиров».
В Петербурге пламенную революционерку арестовали – не сразу, конечно, она еще успела поагитировать – и поместили в Кресты, а затем в Выборгскую женскую тюрьму. Ненадолго. Выпущенную под залог «героиню» избрали в ЦК ВКП(б).
Исполком Петроградского совета направил Коллонтай на агитацию матросов Балтийского флота, где она встретила новую любовь – председателя Центробалта Павла Дыбенко. Любовь была горячая, страстная и взаимная (узнав о том, что она «спуталась с матросней», один из партнеров по балам, офицер, пустил себе пулю в лоб).
В марте 1918 года «члена РКП(б), наркома по морским делам товарища Дыбенко Павла Ефимовича, беспричинно сдавшего Нарву», арестовали. Коллонтай, всегда утверждавшая примат общественных интересов над личными, оставила все свои принципы и грудью встала на его защиту. «Счастье мое! Безумно, нежно люблю тебя! Я с тобой, с тобой, почувствуй это! Я горжусь тобою и верю в твое будущее. То, что произошло, до отвращения подло, самое возмутительное – несправедливость. Но ты будь покоен, уверен в себе, и ты победишь темные силы, что оторвали тебя от дела, от меня. Как я страдаю, этого не скажешь словами. Но страдает лишь твоя маленькая Шура, а товарищ Коллонтай гордится тобою, мой борец, мой стойкий и верный делу революции товарищ...» Заметим, что это письмо адресовалось «государственному преступнику», «врагу рабоче-крестьянской России».
