Александр Никишин - Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина
От старинной гравюры, где Софья со стрельцами, готовыми идти бунтовать против ее брата Петра, несет перегаром. Она лично подносит каждому чашу с вином, благословляя на «подвиги».
От Петра, который, усмирив бунт сестры, казнит на Красной площади 770 стрельцов (рубит им головы), а 195 несчастных заговорщиков вешает перед окнами сестры, заточенной в Новодевичьем монастыре, шибает в нос запахом крови и водки.
Что ж, надо честно признать, что этот прорубатель окон в Европу остался славен в веках не только своими делами реформатора, но и в не меньшей степени бесшабашным, поражающим воображение современников пьянством.
Как пишет историк И. Кондратьев: «со дней Петра брага и водка стали в русской семье неизменными спутниками пира, похорон, свадьбы, драки, мировой сделки и скромной благодушной беседы…»
При Петре пьянство приобрело размеры национального бедствия. Некоторые историки считают, что водка помогала царю-строителю снимать стрессы, а поскольку вся его жизнь в ту пору была сплошным стрессом, она же была и сплошной пьянкой.
«Присяжные «питухи» его времени, Зотов и Бутурлин, верно, на свой пай выпили немного меньше, чем вся Русь с 1389 по 1552 год, т. е. по год построения первого кабака на Балчуге, – утверждает И. Кондратьев. – Попойки обыкновенно начиналась выпивкой кубка за царское величество, за царицу и за каждого особо из царской фамилии, потом за патриарха, за непобедимое оружие, за каждого из присутствующих. Не выпить полного кубка считалось непочтением к той особе, чье здоровье пили; хозяин же, обыкновенно начиная неотступною просьбою, убеждал выпивать до капли. При Петре Великом первым тостом был кубок о призвании милости Божией, а вторым – благоденствие флота, или, как его называл сам Петр, «за семейство Ивана Михайловича Головина». За вторым тостом следовали уже другие…»
Пирушки и попойки (особенно при спуске кораблей) длились сутками без перерыва. Так, например, 27 июля 1721 года, когда был спущен корабль «Пантелеймон», очевидцы были свидетелями таких картин: в одном углу из последних сил боролись пьяный князь Кантемир и такой же пьяный обер-полицеймейстер Девиер, в другом – адмирал Апраксин из последних сил нес кубок падающим под стол своим собутыльникам.
Федора Матвеевича Апраксина вообще отличала поразительная способность угощать своих собутыльников.
«Его, – как пишет историк Прыжов, – часто видели… с обнаженною головою, покрытою сединами, стоящего на коленях перед упрямым гостем с просьбою осушить еще последний кубок…»
Пьянство самого Петра Алексеевича, его Сумасброднейший, всепьянейший и всешутейший Собор стали притчей во языцех. Глава Собора – князь-папа и его коллегия из 12 «кардиналов», по свидетельству историка С. Князькова, «все были величайшие пьяницы», особенно князь-папа, «отъявленный пьяница и обжора».
Петр носил в этом Соборе сан «протодиакона Пахома» и был не только заводилой всех соборных пьяных увеселений, но и разработчиком его устава, который до мельчайших подробностей регламентировал процедуры избрания «папы», «рукоположения» на разные степени пьяной иерархии. Он же придумал облачения «соборян», молитвословия и «песнопения».
Первейшей заповедью было «напиваться ежедневно и не ложиться спать трезвым…».
На «святках» этой царской гоп-компании «бывало человек 200, во главе с шутовским патриархом с жезлом и в жестной митре…»
Патриарх Никита Зотов, бывший учитель царя, «со своими кардиналами ездит по всему городу и делает визиты верхом на волах или ослах, или в санях, в которые запрягают свиней, медведей или козлов».
Еще он мог прибыть в бочке, доверху наполненной пивом.
«Делать визиты» означало «устроение гульбищ», о которых потом долго рассказывались ужасные истории – кто-то, упившись, замерз в сугробе, беременная участница попойки разрешилась мертвым ребенком, кто-то был зарезан спьяну, кто-то удавлен и т. д.
Хозяева домов, удостоенных посещением этих милых деятелей, обязаны были не только угощать их, но даже и платить – за «славление».
Как пишут очевидцы, «пили при этом страшно».
Проправительственные историки, оправдывая создание этого дикого Собора, искали оригинальные версии для внедрения в общественное сознание: «Поводом к учреждению его царем был, говорят, слишком распространившийся между его подданных порок пьянства, который он хотел осмеять и вместе с тем предостеречь последних от позора… Как государь мудрый, всячески заботится о благе своего народа и всеми мерами старается искоренять в нем старые грубые предрассудки…»
Ну да, «Мир – это война», «Свобода – это рабство» (Д. Оруэлл, «1984»)? Или, как у М.Булгакова: «подобное лечится подобным…».
На стороне царских бытописателей и знаменитый русский историк В.О. Ключевский. А мне-то казалось, что уж кого-кого, а его-то не упрекнуть в ангажированности. Увы. Оправдывая чрезмерное увлечение Петра водкой, он отмечал, что «в тот век пили много везде в Европе».
Много-то много, но слабо верится, что пили так, как пишет очевидец одной из петровских пирушек: «Рослые гренадеры гвардии несли ушаты простой хлебной водки и предлагали всем выпить по большой чарке за здоровье их полковника; от этой обязательной чарки не избавляли никого, даже дамы должны были выпить, а тех, кто упирался, поили насильно, и под веселую руку лили иному упрямцу вино на голову, пока он не согласится выпить…»
Как я уже говорил, спуск на воду каждого нового корабля Петр сопровождал широкомасштабными пирами. Бережливый во многих государственных расходах, он не жалел средств на «обмывание» любимого его сердцу флота. На корабль приглашалось столичное высшее общество с дамами. Пили на таких презентациях до тех пор, «пока генерал-адмирал старик Апраксин начнет плакать горючими слезами, что вот он на старости лет остался сиротою круглым, без отца, без матери, а военный министр светлейший князь Меньшиков свалится под стол, и прибежит с дамской половины его испуганная княгиня Даша отливать и оттирать бездыханного супруга…»
Главное, считал Петр, чтобы трезвыми не теряли чести, достоинства и патриотизма.
На спуске очередного петровского фрегата присутствовал среди высоких гостей один иностранный посол, оставивший пугающий трезвых людей рассказ о том, как был наказан за опоздание Кубком Большого Орла – обязан был выпить до дна чуть не литр водки.
Выпив малую часть – свалился под стол и уснул. Когда же проснулся с тяжелой похмельной головой, то первое, что увидел перед собой, – это довольное и одновременно понимающе-сострадающее лицо царя Петра и огромный, наполненный до краев кубок с водкой, который прикладывался ко рту несчастного посла в качестве эффективного лекарства.
Пришлось снова «уважить» сиятельного хозяина, после чего посол вновь провалился в глубокий сон.
Укрыться от очередной порции водки он сумел только на высоченной корабельной мачте, куда забрался от греха подальше, но слезть сам не смог и стал призывать на помощь. Помощь пришла, но каково же было потрясение посла, увидевшего, кто шел к нему на помощь, карабкаясь по вантам, – сам царь Петр.
Но что окончательно добило несчастного, так это кубок с водкой в руке спасителя, который предназначался конечно же гостю, после чего иноземец вообще перестал соображать, на каком он свете, и, скорее всего, лететь ему с мачты вниз головой, не привяжи его Петр к своей широкой спине ремнями и не снеси вниз.
Бережно опущенному на палубу послу тотчас поднесли ушат… водки – за успешное возвращение на грешную землю!
У Петра всегда был повод выпить. А главное, всегда было, что выпить. По ревизии 1702 года в Сытном дворе, ведавшем приготовлением, хранением и отпуском напитков «про государев обиход», находилось: 125 бочек рейнского, 299 бочек церковного вина, 795 бочек «водки приказной и боярской», 20 060 ведер вина двойного и простого, 4068 ведер различных медов, 4165 ведер пива, 2761 ведро браги и – для опохмелки – 9320 ведер квасу.
(Для сравнения: запасы допетровского царского двора 1649 года составляли единовременно: двадцать «беременных» (30-ведерных) бочек романеи, три бочки бастру белого и три бочки красного «лучшего», две бочки алкану, две – рейнского вина, две – французского, одна – мальвазии, две – мушкатели.)
Если учесть, что «ведро» времен Петра Великого вмещало все 12 литров, то легко можно себе представить масштаб петровских загулов и попоек, тем более что запасы эти восполнялись регулярно за счет помещичьих поставок, причем каждый из них выполнял отдельное поручение двора в смысле ассортимента.
«Так, крестьяне нижегородских и арзамасских вотчин боярина Б.И. Морозова должны были поставлять «каразинную водку, настоянную на малине», – пишет в «Очерках русской культуры XVII века» историк Л.Н. Вдовина.
В беседе с датским послом Юстом Петр хвалится, что он лично выпил за день почти 40 фужеров водки. В Голландии Петр перепоил на спор компанию знатных и в общем-то интеллигентных людей.
