Ростислав Фадеев - Кавказская война.
Фадеев ясно определяет, что продвижение на Кавказ не было случайным или неоправданным: «Государство, упирающееся в Черное и Каспийское моря, не может быть равнодушно к тому, что происходит на кавказском перешейке, который в полном смысле слова командует этими морями». И здесь он приходит к классической формуле геополитики о географических очертаниях страны как одном из главных элементов в создании движущей силы народной истории и судьбы.
Открывает он для себя и принцип стихийного действия геополитических законов, т. е. независимости их действия от стремлений и желаний личностей — крамольный принцип в нашу эпоху провозглашения безусловного примата прав человека над правами общества и природы! Достаточно ясна для Фадеева становится и геополитическая ценность Закавказья («Я глубоко убежден, что кавказский перешеек не остался бы до 1864 года при одних своих туземных хозяевах…»).
Давая оценку возможному развитию событий (переход Закавказья под контроль Запада), он в первую очередь делает вывод, что Черное и Каспийское моря из внутренних стали бы достоянием недругов и Россия оказалась бы бессильной против морской державы, укрепившейся в Закавказье. В наши дни это сбылось, и первый неожиданный (но предвиденный Фадеевым) результат — уход Украины из единого русского геополитического пространства. Продолжая анализ далее, он приходит к выводу, что и территории к востоку от Каспия станут политической границей в полном смысле слова, потребуют крепостей и армий для охранения — разве и это не сбылось? Он пишет, что потеря контроля над Средней Азией отбросит Россию к временам Ивана Грозного — увы, и это свершившийся факт. Фадеев ставит решение азиатского вопроса российской геополитики в непосредственную зависимость от судьбы Кавказа — и оказывается прав (китайский вопрос он, впрочем, выделяет, что справедливо и для наших дней; геополитическое влияние Кавказа заканчивается на рубежах этнического Китая).
Мы не случайно упоминаем здесь азиатский вопрос, то есть вопрос о роли России в Азии и отношении России к последней. Размышления над кавказским вопросом приводят Фадеева к мысли, что «вся русская история есть преимущественно один бесконечный азиатский вопрос». Конечно, евразийцем нашего героя назвать никак нельзя — по его модели получается, что Россия раздвинула Европу от Вислы и устья Дуная далеко на восток и продолжает раздвигать. Но он верно нащупывает суть дела: Россия, если бы она была остановлена на кавказском перешейке, стала бы подобием замкнутой и стесненной со всех сторон Германии — роль, о которой мечтают те, кто сейчас принял в качестве идеологии ту самую западноевропейскую модель национализма, по поводу которой предупреждал еще Николай Трубецкой! Для Фадеева как раз этот вопрос совершенно ясен, он говорит, что, «сливаясь с Азией на протяжении 10 тысяч верст, соприкасаясь непосредственно со всеми ее центрами, живя с азиатскими народами, можно сказать, под одной крышей, Россия связана с ними необходимостью (курсив наш). Если бы мы замкнулись в географических пределах, и тогда бы не могли быть равнодушными к политическим сочетаниям, происходящим на нашей южной границе». А отсюда уже проистекает оценка положения России не только в Азии, но и в мире: «Россия не могла остановиться ни на Кавказе, ни на Урале. Наступление было удобнее, чем пассивная оборона в этом невыгодном положении».
И ошеломляющий вывод, предшествующий выводам евразийцев: «У России, как у Януса, два лица: одно обращено к Европе, другое к Азии. Мы не создавали себе такого положения, мы родились государством, сросшимся одинаково с Европой и с Азией <…> судьба народов, живущих вдоль нашей безмерной южной границы <…> есть наше личное дело». А вот и еще один из позднейших выводов евразийства — о том, что в пределах древнего царства Чингисхана для России недопустимо никакое другое влияние, кроме российского.
С геополитическими выводами Фадеева непосредственно сопрягаются его геостратегические выводы. Он определяет театром военных действий Кавказской армии регион между Гиндукушем, Босфором и Суэцем и решительно исключает из сферы военного контроля России Индию. При этом Ростислав Андреевич понимает категорию военного влияния вполне геополитически, и разъяснять это положение мы вынуждены только для того, чтобы на нашего героя не взъелись всевозможные борзописцы, как на Жириновского, объявившего тот же постулат. Понятие «сферы военного влияния» вовсе не предполагает немедленного завоевательного движения в пределах этой сферы. Оно означает, что в ее пределах любое военное предприятие должно учитывать возможность вмешательства русской армии, находящейся в Закавказье (а она и сейчас там находится — мы имеем в виду Группу российских войск в Закавказье). Очевидно, для вразумления борзописцев (их и в те времена хватало) Фадеев специально разъясняет: «завоевание никогда не может быть целью нашей восточной политики». На всем пространстве Азии, пишет он, «мы можем желать не владычества, а только прочно утвержденного влияния, которое устранило бы навсегда чуждое соперничество». И эти слова имело бы смысл высечь на мраморной доске где-нибудь в пределах досягаемости взоров деятелей российского военно-политического руководства.
Хватает у генерала-писателя и практических советов. «Нейтралитет азиатского правительства есть только пустое слово… Средство приобрести азиатский союз состоит если не в прямом употреблении, то, по крайней мере, в действительном присутствии силы». А вот эти слова имело бы смысл высечь на мраморе в помещении Секретариата Договора о коллективной безопасности, непосредственно работающего с нашими восточными союзниками — Арменией, Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном.
* * *После обращения к проблеме Азии вполне естественным был переход к еще одной великой геополитической проблеме России — проблеме славянства. Но прежде мы отметим одно примечательное свойство Фадеева как геополитика — он является первооткрывателем геополитических проблем. Он первый раскрыл геополитическое содержание кавказского вопроса и точно так же первым раскрыл геополитическое значение вопроса славянского. Это подробно и обстоятельно изложено в «Мнении о восточном вопросе».
Восточный вопрос в то время уже был хорошо рассмотрен со многих сторон, прочно вошел в российскую публицистику, но понимался в ней как проблема российско-турецких отношений. Геополитический подход дал Фадееву возможность определить его сущность как вопроса славянского — с того времени этот термин и стал общеупотребительным. То, что данная методика была верной, мы можем видеть хотя бы из того набора сбывшихся предсказаний, который мы встречаем в этом труде. Главное, пожалуй, из них — то, что победа Германии во Франко-германской войне устраняет опасность выступления против России европейской коалиции, но делает совершенно неизбежным будущее столкновение России с Германией, точнее, с германским союзом (Германия и Австро-Венгрия). И почвой для этого столкновения Фадеев определяет именно славянский вопрос. Вспоминал ли кто-нибудь в 1914 году эти предсказания? В связи с этим и другое предсказание — о неизбежности союза с Францией против Германии (что и повторилось, притом дважды).
Предсказал он и повторяемость этих столкновений — что ж, и Великая Отечественная война началась после (и во многом вследствие) германского завоевания Балкан. Его мнение о переходе Чехии из состава слабой Австро-Венгрии в сферу германского контроля как окончательном переходе западного славянства (Чехии, Польши, Словакии) в состав западной цивилизационной общности оправдывается на наших глазах. И окончательный вердикт — Россия будет политически приемлема для Запада только в случае оказания содействия Западу в подавлении славянства. Сказано, как припечатано.
В современных условиях может показаться фантастичным выдвинутый Фадеевым проект славянской федерации, но прочтите в «Русском геополитическом сборнике» (2000, № 4) работу польского радикала Болеслава Тейковского — и увидите фактически тот же самый проект, хотя Тейковский нашего автора наверняка не читал (он вообще не знает русского языка). Мечтания, скажете вы? Что ж, в XVI веке, например, о выходе к Черному морю в Москве никто даже и не мечтал.
В геополитике Фадеев, как ни странно, использовал методологию системного анализа, разработанную к этому времени его врагом Милютиным. Должно быть, годы службы под начальством Дмитрия Алексеевича были для него не только годами совместной работы, но и годами ученичества у отца российской геополитики. И, как мы могли видеть, ученичество оказалось плодотворным. Из всей плеяды российских геополитиков, воспитанных в милютинской школе, Фадеев оказался не только самым первым, но и самым ярким, талантливым и самобытным.
