Цезарь Ложье - Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
Во время этого спора вокруг дома, в котором поселился принц, показался сильный дым. Вскоре с одной стороны пробились языки пламени и обратили в пепел целый корпус. Прибегает королевская гвардия; под начальством тех самых офицеров, которых принц только что так неосторожно бранил, она старается разрушить все, что сообщается с его домом, чтобы не дать ему загореться. Итальянцы стараются наперерыв и справляются с огнем; да и время было, потому что все местечко могло сгореть. Но вдруг распространился слух, что этот случай имеет скверную подкладку; дело заходит так далеко, что его представляют принцу в самом невыгодном освещении. Это вызывает новую ссору между вице-королем и генералом Пино, ссору, во время которой последний держится в высшей степени твердо и в заключение говорит следующее: «Отлично, если Ваше Высочество не желаете соблюдать по отношению к итальянцам справедливости, которой они заслуживают, я найду ее у императора». И с этими словами генерал кладет свою шпагу на стол принца. Принц возвращает ему шпагу и старается его успокоить. Теперь первый раз итальянцы вспомнили, что принц Евгений — не итальянец.
19 июля. Движение на Березино. Находим по дороге множество печатных прокламаций, оставленных для нас русскими; переписываю несколько отрывков:
«Итальянские солдаты! Вас заставляют сражаться с нами; вас заставляют думать, что русские не отдают должной справедливости вашему мужеству; нет, товарищи, они ценят его, и вы в час битвы убедитесь в этом. Вспомните, что вы находитесь за 400 миль от своих подкреплений. Не обманывайте себя относительно наших первых движений; вы слишком хорошо знаете русских, чтобы предположить, что они бегут от вас. Они примут сражение, и ваше отступление будет затруднено. Как добрые товарищи, советуем вам возвратиться к себе; не верьте уверениям тех, которые говорят вам, что вы сражаетесь во имя мира. Нет, вы сражаетесь во имя ненасытного честолюбия государя, не желающего мира. Иначе он давно заключил бы его. Он играет кровью своих храбрых солдат. Возвращайтесь к себе или, если предпочитаете это, найдите на время убежище себе в наших южных провинциях».
Подобная прокламация, попав к нам в такую минуту, могла бы вызвать у нас некоторое колебание, но на самом деле она возбудила только презрение, мы все смотрим на нее как на оскорбление нашей национальной чести.
Березино, 20 июля. В походе и в лагере только и разговору, что про сцену в Докшицах и про прокламацию русских. Спорят, кому из нас составлять ответ, и самый младший капрал, отправляясь на передовой пост, откуда ведутся разведки, захватывает такую ответную прокламацию, что бы передать ее на передовые позиции русских. Наиболее распространенной является следующая, из которой выписываю главные места:
«Русские солдаты!
Итальянские солдаты удивляются, как вы могли хотя бы на минуту подумать, что их можно соблазнить таким низким способом, тогда как они всегда неизменно слушались голоса чести. Они потеряли к вам прежнее уважение, уважение, которое даже в разгар войны храбрый солдат сохраняет по отношению к своему противнику... Подобная провокация оскорбляет не только тех, к кому она отправлена, но и тех, кто ее отправил...» Отрывок заканчивается так: «Между прочим, этот ответ вам доставит один из наших товарищей-гренадеров — француз». Подписано: «Итальянский солдат».
Эти маленькие события вызвали у нас оживление, несколько большее, чем обычно. Наше изумление по поводу того, что мы нигде не встречаем препятствий нашему движению вперед, все более возрастает.
Пишно, 21 июля. Утром выступаем из Березина, местечка, в котором все дома выстроены по одной линии и имеют издали вид лагеря. Мы идем по дороге, проложенной по узкой полосе твердой земли, увитой еловыми ветками: от Березина до Улы почва сплошь болотиста. Дорога между этими реками тянется на протяжении двадцати или двадцати пяти миль посреди болот и громадных лесов; в Пишно мы пришли только к ночи.
Бочейково, 23 июля. До рассвета выступили из Каменя, где отдыхали вчера, и прибыли сюда довольно рано после пятичасового перехода.
Мы переправились через Улу и расположились лагерем на высотах за мостом, посреди широкого поля ржи. Неожиданно нас известили, что император приедет сюда из Глубокого и сделает смотр передовых позиций армии как раз около места, где мы разместились авангардом. Вице- король дал приказ встретить его в парадной форме. В лагере пошла суматоха. Офицеры и солдаты поспешно сбрасывают походное платье и надевают свои лучшие мундиры. И каждый изо всех сил старается — выбивает пыль, чистит, белит, гладит... Чемоданы и сундуки вытаскивают на средину лагеря; раскладывают платье и белье; нагружают и разгружают повозки; идет беспрерывная беготня взад и вперед, со всех сторон раздаются песни, смех, шутки; лагерь оживает; жизнерадостная природа итальянцев сказывается, и сами поля принимают праздничный вид, какого у них никогда не было да, вероятно, и не будет больше никогда. В один миг пыльное дорожное платье сменяется чистыми и богатыми мундирами, украшенными золотом и шелком.
Войска, выстроенные в боевой порядок, представляли блестящую картину к моменту приезда императора. Но он ограничился только тем, что вышел около моста из своей кареты, принял рапорты, осмотрел некоторые позиции, отдал приказы и возвратился к своей гвардии в Камень.
Какое разочарование! В скверном настроении снимали мы свои парадные мундиры и надевали медленно и в молчании свое походное платье, думая с досадой об этом человеке, для которого мы зашли так далеко, за которого готовы проливать кровь, ради которого мы уже перенесли столько трудов, а он даже не удостоил нас ни единым взглядом.
Это тем более унизительно для нас, что сегодня в первый раз со времени нашего выступления из Италии мы находились в его присутствии! Если у него нет других побуждений, говорили мы друг другу, то простое любопытство должно бы было заставить его взглянуть на своих подданных, своих верных союзников, и поговорить с ними.
В чем может он упрекнуть нас? Один взгляд, одно слово, улыбка сочувствия — все это так легко сделать. Так нетрудно доставить людям удовольствие; так легко завоевать привязанность массы. А вместо всего этого — ничего, ничего, ничего!
Вот какие разговоры долетали до меня, когда я в невеселом настроении возвращался на свой бивак. Но тут же с гордостью прибавляли: «Ну, что же! Мы докажем ему, что заслуживаем его взгляда не меньше, чем его французы; тогда увидят, следует ли нас оценивать наравне с ними».
Снова начинаются толки о событиях в Докшицах, но скоро наступает молчание, в лагере прекращается оживление — нетрудно видеть, что всякая радость пропала.
ГЛАВА IV
Первые столкновения с казаками
Бочейково, 23 июля. Пикеты легкой кавалерии, отправленные на разведки к устью Улы, утверждают, что казаки посылают патрули к нашим флангам. Известие это радует нас, и мы начинаем думать, что недалеко и вся неприятельская армия. Вице-король отправил свой авангард к берегам Двины, где, как говорят, русские стянули значительные силы под начальством генерала Дохтурова.
Познакомившись с донесениями, вице-король стал во главе авангарда, отправив вперед 200 человек итальянской легкой кавалерии под предводительством начальника эскадрона Лоренци. Последний не замедлил натолкнуться на неприятеля; не обращая внимания на неравенство сил, Лоренци, со своими двумястами кавалеристов пошел рысью и, подойдя к неприятелю на расстояние выстрела, бросился в атаку. Русские сначала стояли твердо, они не могли предполагать такой смелости у столь небольшого количества людей. Но в конце концов до такой степени были озадачены, что отступили под напором отряда и оставили человек 12 пленных, среди них одного офицера.
Отступая на Бешенковичи, русские перешли через Двину по мосту. Русская пехота, помогая кавалерии, забаррикадировалась в домах на правом берегу и открыла по нашим войскам сильный огонь.
Вице-король со своим штабом и остатками итальянской кавалерии поспешил сюда по первому выстрелу; он торопит движение авангарда пехоты, чтобы выгнать врага, который успел, тем не менее, сжечь мост. В этом деле у нас было ранено четверо, в том числе полковник Лакруа, адъютант принца. Разместив авангард в Бешенковичах, вице- король вернулся вечером на отдых в Бочейково. Он остановился в помещичьем доме на левом берегу реки. По общему признанию, этот дом лучший из всех, которые мы видели в Польше.
Бешенковичи, 24 июля. Мы оставили в усадьбе склад, под заведованием итальянца, капитана 3-го линейного итальянского полка, чтобы приютить там утомленных и больных людей. Вчерашнее дело дало нам повод думать, что нас двинут сегодня ночью, но вице-король, к нашему изумлению, отложил выступление до рассвета.
