Роберт Стивенсон - Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура Катриона
- О господи, - воскликнула она, борясь со смехом, - ну и дурацкая же у вас физиономия, а еще хотите жениться на дочери горного разбойника! Дэви, милый мой, надо вас непременно поженить - хотя бы для того, чтобы посмотреть, какие у вас получатся детки! Ну, а теперь, - продолжала она, - нечего вам здесь топтаться, вашей девицы нет дома, и боюсь, что старуха Огилви не слишком подходящее общество для вашей милости. К тому же, кроме меня самой, некому позаботиться о моем добром имени, а я и так слишком долго пробыла наедине с весьма соблазнительным юношей. За шестью пенсами зайдете в другой раз! - крикнула она мне уже вслед.
Стычка с этой старой насмешницей придала моим мыслям смелость, которой им сильно недоставало. Уже два дня, как образ Катрионы сливался со всеми моими размышлениями; она была как бы фоном для них, и я почти не оставался наедине с собой: она всегда присутствовала где-то в уголке моего сознания. А сейчас она стала совсем близкой, ощутимой; казалось, я мог дотронуться до нее, которой не касался еще ни разу. Я перестал сдерживать себя, и душа моя, счастливая этой слабостью, ринулась к ней; глядя вокруг, вперед и назад, я понял, что мир - унылая пустыня, где люди, как солдаты в походе, должны выполнять свой долг со всей стойкостью, на какую они способны, и в этом мире одна лишь Катриона может внести радость в мою жизнь. Мне самому было удивительно, как я мог предаваться таким мыслям перед лицом опасности и позора; а когда я вспомнил, какой я еще юнец, мне стало стыдно. Я должен закончить образование, должен найти себе какое-то полезное дело и пройти службу там, где все обязаны служить; я еще должен присмотреться к себе, понять себя и доказать, что я мужчина, и здравый смысл заставлял меня краснеть оттого, что меня уже искушают мысли о предстоящих мне святых восторгах и обязанностях. Во мне заговорило мое воспитание: я вырос не на сладких бисквитах, а на черством хлебе правды. Я знал, что не может быть мужем тот, кто еще не готов стать отцом; а такой юнец, как я, в роли отца был бы просто смешон.
Погруженный в эти мысли, примерно на полпути к городу я увидел шедшую мне навстречу девушку, и смятение мое возросло. Мне казалось, что я мог так много сказать ей, но начать было не с чего; и, вспомнив, как я был косноязычен сегодня утром в гостиной генерального прокурора, я думал, что сейчас совсем онемею. Но стоило ей подойти ближе, как мои страхи улетучились, и даже эти мои тайные мысли меня больше ничуть не смущали. Оказалось, что я могу разговаривать с нею свободно и рассудительно, как разговаривал бы с Аланом.
- О! - воскликнула она. - Вы приходили за своими шестью пенсами! Вы их получили?
Я ответил, что нет, но поскольку я ее встретил, значит, прошелся не зря.
- Хотя я вас сегодня уже видел, - добавил я и рассказал, когда и где.
- А я вас не видела, - сказала она. - Глаза у меня не маленькие, но я плохо вижу вдаль. Я только слышала пение.
- Это пела мисс Грант, - сказал я, - старшая и самая красивая из дочерей Престонгрэнджа.
- Говорят, они все очень красивые.
- То же самое они думают о вас, мисс Драммонд, - ответил я. - Они все столпились у окна, чтобы на вас посмотреть.
- Как жаль, что я такая близорукая, - сказала Катриона. - Я бы тоже могла их увидеть. Значит, вы были там? Наверное, славно провели время: хорошая музыка и хорошенькие барышни!
- Нет, вы ошибаетесь, - сказал я. - Я чувствовал себя не лучше, чем морская рыба на склоне холма. По правде сказать, компания грубых мужланов подходит мне куда больше, чем общество хорошеньких барышень.
- Да, мне тоже так кажется, - сказала она, и мы оба рассмеялись.
- Странная вещь, - сказал я. - Я ничуть не боюсь вас, а от барышень Грант мне хотелось поскорее сбежать. И вашу родственницу я тоже боюсь.
- Ну, ее-то все мужчины боятся! - воскликнула Катриона. - Даже мой отец.
Упоминание об отце заставило меня умолкнуть. Идя рядом с Катрионой, я смотрел на нее и вспоминал этого человека, все немногое, что я о нем знал, и то многое, что я в нем угадывал; я сопоставлял одно с другим и понял, что молчать об этом нельзя, иначе я буду предателем.
- Кстати, о вашем отце, - сказал я. - Я видел его не далее, как сегодня утром.
- Правда? - воскликнула она с радостью в голосе, прозвучавшей для меня укором. - Вы видели Джемса Мора? И, быть может, даже разговаривали с ним?
- Даже разговаривал, - сказал я.
И тут все обернулось для меня как нельзя хуже. Она взглянула на меня полными благодарности глазами.
- О, спасибо вам за это, - сказала она.
- Меня не за что благодарить, - начал я и умолк.
Но мне показалось, что если я о стольком умалчиваю, то хоть что-то все же должен ей сказать. - Я говорил с ним довольно резко. Он мне не очень понравился, поэтому я был с ним резок, и он рассердился.
- Тогда зачем же вы разговариваете с его дочерью да еще и рассказываете ей про это! - воскликнула Катриона. - Я не желаю знаться с теми, кто его не любит и кому он не дорог!
- И все же я осмелюсь сказать еще слово, - произнес я, чувствуя, что меня бросает в дрожь. - Вероятно, и вашему отцу и мне у Престонгрэнджа было совсем не весело. Обоих нас мучила тревога, ибо это опасный дом. Мне стало жаль вашего отца, и я заговорил с ним первый... Правда, я мог бы разговаривать умнее. Одно могу вам сказать: по-моему, вы скоро убедитесь, что дела его улучшаются.
- Но, наверное, не благодаря вам, - сказала она, - а за соболезнование он, конечно, вам очень признателен.
- Мисс Драммонд! - воскликнул я. - Я один на свете!..
- Меня это ничуть не удивляет, - сказала она.
- О, позвольте мне говорить! - сказал я. - Я выскажу вам все и потом, если вы хотите, уйду навсегда. Сегодня я пришел к вам в надежде услышать доброе слово, мне так его не хватает! Знаю, то, что я сказал о вашем отце, вас обидело, и я знал это заранее. Было бы куда легче сказать вам что-нибудь приятное - и солгать; разве вы не понимаете, как это было для меня соблазнительно? Разве вы не видите, что я чистосердечно говорю вам правду?
- Я думаю, что все это слишком сложно для меня, мистер Бэлфур, - сказала она. - Я думаю, что одной встречи достаточно и мы можем расстаться, как благородные люди.
- О, если бы хоть одна душа мне поверила! - взмолился я. - Иначе я не смогу жить! Весь мир словно в заговоре против меня. Как же я исполню свой долг, - если судьба моя так ужасна? Ничего я не смогу сделать, если никто в меня не поверит. И человек умрет, потому что я не смогу выручить его!
Она шла, высоко подняв голову и глядя прямо перед собой, но мои слова или мой тон заставили ее остановиться.
- Что вы сказали? - спросила она. - О чем вы говорите?
- О моих показаниях, которые могут спасти невинного, - сказал я, - а мне не разрешают быть свидетелем. Как бы вы поступили на моем месте? Вы-то знаете, каково это, вашему отцу тоже угрожает смерть. Покинули бы вы человека в беде? Меня пытались уговорить всякими способами. Хотели подкупить и сулили золотые горы. А сегодня этот цепной пес объяснил мне, что я у него в руках, и рассказал, каким образом он меня погубит и опозорит. Меня хотят сделать соучастником убийства; я будто бы разговором задержал Гленура, польстившись на старое тряпье и несколько монет; я буду повешен и опозорен. Если меня ждет такая смерть - а я еще даже не считаюсь взрослым, - если по всей Шотландии обо мне будут рассказывать такую историю, если и вы тоже ей поверите, и мое имя станет притчей во языцех, - как я могу, Катриона, довести свое дело до конца? Это невозможно, этого не выдержит ни одна человеческая душа!
Слова мри лились сплошным потоком, без передышки; умолкнув, я увидел, что она смотрит на меня испуганными глазами.
- Гленур! Это же эпинское убийство! - тихо, но изумленно произнесла она.
Встретившись с нею, я повернул обратно, чтобы проводить" ее, и сейчас мы почти дошли до вершины холма над деревней Дин. При этих ее словах я, не помня себя, шагнул вперед и заступил ей дорогу.
- Боже мой! - воскликнул я. - Боже мой, что я наделал! - Я сдавил кулаками виски. - Что со мной? Как я мог проговориться, это просто наваждение!
- Да что случилось? - воскликнула она.
- Я поступил бесчестно, - простонал я, - я дал слово и не сдержал его! О Катриона!
- Но скажите же, что произошло? - спросила она. - Чего вы не должны были говорить? Неужели вы думаете, что у меня нет чести? Или что я способна предать друга? Вот, я поднимаю правую руку и клянусь.
- О, я знаю, что вы будете верны слову, - сказал я. - Речь обо мне. Только сегодня утром я смело смотрел им в лицо, я готов был скорее умереть опозоренным на виселице, чем пойти против своей совести, а через несколько часов разболтался и швырнул свою честь в дорожную пыль! "Наша беседа убедила меня в одном, - сказал он, - на ваше слово можно положиться". Где оно теперь, мое слово? Кто мне теперь поверит? Вы-то уже не сможете мне верить. Как я низко пал! Лучше бы мне умереть!
Все это я проговорил плачущим голосом, но слез у меня не было.
- Я гляжу на вас, и у меня разрывается сердце, - сказала она, - но, знаете, вы чересчур к себе взыскательны. Вы говорите, что я вам не стану верить? Я доверила бы вам все, что угодно. А эти люди? Я бы и думать о них не стала! Люди, которые стараются поймать вас в ловушку и погубить! Фу! Нашли, перед кем унижать себя! Держите голову выше! Знаете, я готова восхищаться вами, как настоящим героем, а вы ведь только чуточку старше меня! И стоит ли так убиваться из-за того, что вы сказали лишнее слово другу, который скорее умрет, чем выдаст вас! Лучше всего нам с вами об этом забыть.
