Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»
– Прыгай! Прыгай!
Павел нырнул в машину и распластался на заднем сидении. Николай нажал на газ. Вслед раздалась бешеная пальба, ее заглушил взрыв гранаты – это вступили в бой ребята из группы прикрытия. Они приняли огонь на себя и отсекли погоню. Николай давил на газ и все дальше уходил в отрыв. Вскоре стрельба и истошные вопли стихли. Павел пришел в себя и только тогда понял, что ранен в плечо, достал из кармана платок и приложил к ране.
– Паша, крепись! Крепись! – старался поддержать его Гордеев и торопил Николая: – Коля, смотри, где можно тормознуть и сделать перевязку!
Тот рыскал глазами по сторонам, но так и не увидел подходящего места.
– Давай направо! – заметил арку Дмитрий.
Николай свернул к ней, въехал во двор и остановился. Гордеев сбросил себя пальто, пиджак, сорвал рубашку и принялся рвать на полоски. Вместе с Николаем они сделали перевязку Павлу и затем проехали к Никольской церкви. Там их должна была ждать резервная группа с машиной, но ее на месте не оказалось. Облава в городе смешала все планы. Дмитрий не стал испытывать судьбу и принял решение ехать в район железнодорожных мастерских, туда в ночное время жандармы и полицейские вряд ли бы отважились сунуть свой нос. Избегая центральных улиц, Николай проехал к депо, остановился на задах строительного склада и спросил:
– Куда дальше, Дима?
– Все, приехали! Прячем концы в воду! – распорядился Гордеев.
– Это как?
– Машину сжигаем, а Пашу – к Свидерскому.
– На чем?
– На такси.
– Так, может, на нашей доедем?
– Ага, до первого патруля. Все, палим! – потребовал Гордеев и открыл бензобак.
Слив бензин, он поджег машину. Гудящий факел взметнулся вверх, ухнул глухой взрыв, и от «форда» осталась груда искореженного металла.
– К дороге, ребята! Паша, ты как, можешь идти? – спросил Гордеев.
– Все нормально, – заверил он и, превозмогая боль в плече, старался не отстать от него и Николая. Выбравшись на Деповскую, они попытались поймать такси, но их, как назло, словно вымело метлой. Шло время. Павла от потери крови стало пошатывать, а лицо начало опухать от ушибов и порезов. Николаю наконец удалось поймать машину. Дмитрий снял с себя пальто, набросил на Павла, чтобы закрыть пятно крови, проступившее на его плаще, усадил на заднее сиденье и попросил водителя:
– Землячок, нам бы к «Мутному глазу»!
Таксист понял с полуслова и весело заметил:
– Однако хорошо гуляете, ребята!
– Грех жаловаться, а если с ветерком прокатишь, то не обидим. Давай, гони! – поторопил Николай.
– О чем речь. С ветерком, так с ветерком, только держись! – хмыкнул таксист и нажал на газ.
Рюмочная «Разгуляевка», более известная среди местных завсегдатаев, как «Мутный глаз», пользовалась особой славой. Даже самые стойкие не могли устоять перед соблазнительными официантками, сначала ублажавшими клиентов водкой, а затем и телом. Рано или поздно, как у трезвенников, так и у язвенников отшибало мозги и мутнел глаз. Пережив не одного хозяина, не одну грандиозную драку и также многочисленные скандалы «Разгуляевка» продолжала манить к себе многочисленную публику. Но не это, а ее близость к дому Свидерских заставляла Гордеева стремиться туда. Его обещание щедрых чаевых подстегнуло таксиста. Он лихо подрезал повороты и притормаживал, лишь когда навстречу попадались машины с полицейскими и грузовики с солдатами. Дмитрий сжимал пистолет в кармане и молил Бога, чтобы машину не остановил патруль. Наконец, впереди показался бронзовый Асклепий. У дома Свидерских было спокойно. На стояке перед «Разгуляевкой» он и Павел вышли, а Николай поехал дальше к Дервишу, чтобы доложить о результатах операции и выяснить обстановку.
Слухи о перестрелке в центре Харбина со скоростью лесного пожара распространялись по городу. Свидерские, и без того сидевшие как на иголках, не находили себе места. И когда зазвенел дверной колокольчик, доктор, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, первым оказался у двери. Вслед за ним по лестнице скатилась Анна. Вид Павла говорил сам за себя.
– Аня, воду и бинты! Павла – в кабинет, – распорядился Свидерский.
Она бросилась в столовую. Дмитрий подхватил обессилившего Павла и повел его наверх. Свидерский задвинул засов на входной двери и присоединился к ним. В кабинете они раздели Ольшевского и уложили на кушетку. Свидерский осмотрел рану, она оказалась не опасной, пуля не задела кость и прошла на вылет. Анна занялась ее обработкой. После перевязки Павел почувствовал себя лучше и сделал попытку подняться.
– Лежи, герой, успеешь находиться! – остановил его Свидерский и распорядился: – Аннушка, дай ему успокоительного! Пусть выспится, сон – лучшее лекарство.
Она зазвенела склянками, отыскала бутылек с желтоватой жидкостью, отлила в мензурку и поднесла Павлу. В нос шибанул резкий запах багульника, валерьяны, и он поморщился.
– Пей, пей! Только здоровее будешь, – потребовал Свидерский.
Павел сделал глоток. На вкус снадобье оказалось не столь противным, как ему показалось, и выпил до дна. Сухость в горле быстро прошла, приятная истома разлилась по телу, и глаза начали слипаться. Сквозь сон до него доносились приглушенные голоса Свидерских и Гордеева, последнее, что осталось в памяти, – лицо Анны.
– Уснул, – сказала она и поправила подушку под головой Павла.
– Проспит до утра как убитый, – заверил Свидерский.
– Ну, мне пора, надо узнать, что с ребятами, – стал собираться Гордеев.
– Будь осторожен, Дима! – предупредила Анна.
– За Павла не волнуйся, мы присмотрим, – заверил доктор и проводил Дмитрия к черному ходу.
Он спустился в подъезд и прислушался. Начавшийся дождь монотонно барабанил по металлической крыше, а в дырявых водосточных трубах уныло завывал ветер. Среди этих звуков обостренный опасностью слух ничего подозрительного не уловил. Дмитрий распахнул дверь, дворами вышел на соседнюю улицу, еще раз проверился и, не заметив за собой полицейского хвоста, направился к резервной явочной квартире. На пути к ней ему пришлось сделать изрядный крюк. Район Пристани был оцеплен, а в центре города рябило в глазах от армейских мундиров.
К приходу Гордеева на явочной квартире собрались Дервиш, Николай и двое ребят из группы прикрытия. По их подавленному виду Дмитрий догадался: операция провалилась. Люшков каким-то чудом снова уцелел, а резидентура понесла серьезные потери: двое убитых, трое раненых, и еще двое оказались в руках полицейских. Следующим в этом печальном списке мог стать Ольшевский. В этом Дервиш нисколько не сомневался. Встреча Павла с Люшковым в аптеке Чжао окончательно расшифровала его перед Сасо с Дулеповым. Теперь они точно знали, кого искать в харбинской конторе компании «Сун Тайхан». С его мнением согласился Дмитрий и поддержал решение: на время свернуть активную работу с большинством агентов. После совещания Гордеев с Дервишем возвратились к Свидерским, чтобы вывести Ольшевского за город и спрятать от контрразведки.
Доктор и Анна ничего не знали о потерях, понесенных резидентурой, и опасности, нависшей над другими ее участниками, и пребывали в хорошем настроении. Лекарство и крепкий сон быстро восстановили силы Павла. Ранение напоминало о себе легким зудом, зато лицо полыхало пламенем. Он прошел к зеркалу и увидел в нем отечную физиономию. Правая щека вздулась багровыми рубцами порезов, а левый глаз затянул лиловый синяк. В таком виде дальше первого полицейского патруля было не пройти. Но не столько собственное состояние, сколько результат выполнения задания – ликвидация Люшкова – занимало Павла. Он не сомневался, что предатель мертв, и искал ответ на свой немой вопрос на лице Дервиша. В тусклом свете керосиновой лампы оно напоминало восковую маску. Никто не проронил не слова о судьбе Люшкова. Невыносимо томительная для Павла пауза затягивалась, нарушил ее приход Свидерского.
– Все спокойно, Саныч. Анна дежурит внизу, если что, предупредит, – сообщил он и подкрутил фитиль лампы.
Пламя зубастыми тенями заплясало на стенах и осунувшемся лице Дервиша. Прошедшие сутки вымотали его. Он повел плечами, скользнул потухшим взглядом по Павлу, задержал взгляд на повязке и лишенным интонаций голосом спросил:
– Как самочувствие, Павел?
– Нормально, Саныч. А как ребята?
– С ними… – Дервиш замялся.
– Положили ребят! – глухо обронил Гордеев, и на его скулах заиграли желваки.
Павел изменился в лице и, страшась услышать ответ, спросил:
– И большие потери?
– Трое ранены. Двое убиты. Володю и Антона взяли, – сообщил Дервиш.
– А что Люшков? – упавшим голосом спросил Павел.
– Живой, сволочуга!
– Не может быть! Я же в него всю обойму всадил!
– Может, и еще как может! Сопли не надо было жевать, а сразу валить! – взорвался Дмитрий.
Павел опешил, его растерянный взгляд метался между Гордеевым и Дервишем, а с губ срывались обрывки слов:
