Сергей Парамонов - История руссов. Славяне или норманны?
Мировая историческая наука до сих пор насквозь пропитана норманизмом, отравлена им, а работы типа работ Г. Вернадского только помогают распространению среди иностранцев неверных представлений о Руси. Ни один злейший враг русской культуры не принес столько зла, сколько принес ей Г. Вернадский. Если бредни Шлёцера и Миллера и т. д. парализуются объяснением, что они были шовинисты немцы, то в пользу бредней, распространяемых Вернадским, является как раз то, что он русский: уж если русские в 1951 году защищают такую точку зрения, то что делать иностранцу, совершенно «плавающему» в этих вопросах.
Не прав В. Мавродин и в другом отношении: он видит положительное в том, что Ломоносов прежде всего патриот, а потом историк. Он, мол, не соглашается с норманистами потому, что они говорят о вещах, оскорбительных для чести русского народа. Мавродин, кажется, неверно понимает патриотизм.
Русские — не ангелы, и есть вещи, которые положили пятно на честь русского народа. Патриотизм заключается не в том, чтобы замалчивать темные стороны русской жизни или вообще отрицать их в прошлом, наоборот, их должно знать, понимать и на них учиться.
Немцы (Байер, Шлёцер и т. д.) тоже были «патриотами», но за то, что они учили народ нелепицам, спасибо им никто не скажет. Если Ломоносов прежде всего патриот, а потом историк, это значит, что он не ученый, а политик или просто демагог.
Мавродин не понимает, что дело не в том, что о русских говорят нехорошо, а в том, что это ложь. Ломоносов это и утверждал, руководствуясь научными фактами, а не патриотическими чувствами.
От «патриотизма» Мавродина следует решительно открещиваться, ибо это тот же норманизм, но навыворот. Мы за неподдельную историческую правду, за абсолютную научную объективность.
Настоящий патриотизм заключается не в том, чтобы в напыщенных, ходульных выражениях раздувать дело Ломоносова, которое в ту эпоху, к позору русских, окончилось полным крахом, а в том, чтобы бороться на международной арене против Вернадских, Мошиных, Баумгартенов, Таубе, Беляевых, Ковалевских и прочих. Надо сказать правду о Руси не только своим, но и иностранцам. Вот это будет настоящим патриотизмом: восстановить справедливость по отношению к своему народу.
Однако, хотя в толковании патриотизма мы расходимся с В. Мавродиным, мы целиком разделяем его оценку общего хода изучения русской истории. Мы исходим из различных идеологических позиций, используем иные методы, даем подчас весьма отличную оценку, но в одном сходимся: влияние норманнов было в Древней Руси ничтожным и вся теория норманизма — это только раздутая до невероятных размеров шовинистическая выдумка.
Эпоху от Байера и до Платонова можно считать эпохой мракобесия в русской исторической науке.
Будем надеяться, что оплевыванье своего славного прошлого наконец прекратится и правда о Древней Руси восторжествует. Советские историки, надо отдать справедливость, стали уже твердо на этот путь. Их и наша обязанность теперь — восстановить истину, в особенности среди иностранцев.
Не следует думать, что Ломоносов был совершенно одинок в своих верных мыслях о Руси, — уже «Степенная книга», носительница традиций исторических русских родов, писала: «И прежде Рюрикова пришествия в Словенскую землю, не худа бяше держава Словенского языка». Значит, уже несколько веков тому назад, задолго до Петра I, носители русских традиций видели русскую государственность еще до Рюрика.
Еще, быть может, более значения имеет иное свидетельство. Дерптский профессор Эверс, немец, воспитавшийся на идеях Геттингенского университета, ученик славянофоба Шлёцера, в 1816 году выпустил свою «Geschichte der Russen». В ней он начинает историю русского народа с VI века, т. е. с первых известий об антах. Это было еще до появления «Истории» Карамзина.
Значит, некоторые иностранцы еще в 1816 году знали и писали правду о Руси. Однако труд Эверса, члена-корреспондента Российской академии наук, так и остался не переведенным на русский язык до сих пор. Были и другие, писавшие в том же духе, но правды боялись, правду скрывали в интересах той интернациональной касты (вернее, шайки) властителей, которая восседала на тронах Германии, Англии, Франции, России и других стран.
Именно в их интересах было давить самосознание русского народа, воспитывать в нем «complex of inferiority» т. е. чувства неполноценности, ничтожества, чтобы легче было им управлять.
Мы лично отлично помним наше детство, когда ругать, оплевывать все свое — было делом хорошего тона. Нам вдалбливали в голову, что мы ни на что неспособны, что все наше никуда не годится и только заграничное превосходно.
А между тем империя росла: придуркуватые славяне — Ивановы, Шевченки, Кулики — не только прошли насквозь всю Азию, но и перебрались в Америку, распространив свои поселения почти до Калифорнии. Русские корабли открывали участки Антарктиды, ноги русских ученых ступали по не тронутым европейцами джунглям Новой Гвинеи, в Гоби, Тибете и т. д.
Политика, однако, давила русское самосознание, а вместе с тем и общеславянское. И вот «западники», влекшие Россию и ее народы на путь интернационального прогресса, на окультуривание России, звавшие всех вверх, и поскорее, оказались в плену шовинистических идей иностранцев. Правыми были славянофилы, носители идей отсталости, косности, религиозного изуверства.
Такова насмешка истории: прогрессисты тянули назад к лаптям, к курным избам, грязи и мерзости запустения, а ретрограды толкали вперед.
И вот в выяснении этого исторического процесса историки, у которых все карты были в руках, оказались классически тупы (с оттенком подлости). Остается только посыпать пеплом главу и горестно восклицать: «Увы мне, грешному, горе мне, окаянному, ох, мне скверному»! Но будьте уверены: норманисты об этом и не подумают.
5. Кое-что о норманистах
У читателя наших очерков, в которых мы доказываем, что роль норманнов-скандинавов на Руси была ничтожна, у читателя критически мыслящего (а мы только на такого и рассчитываем), может появиться мысль, что автор все же увлекается, «перебарщивает», ударился в крайность в своем антинорманизме.
Можем уверить читателя, что, пишучи любую строку, мы не забываем ни на миг осторожности, говоря себе «проверь», «полегче», «осторожнее» и т. д. И если мы позволили себе многие категорические высказывания, то только потому, что и норманисты на деле разделяют их, что расхождения часто основываются на недоразумении. В действительности же все согласны в отношении многих фактов.
Возьмем для примера норманиста Д. М. Одинца (Возникновение государственного строя у восточных славян. 1935, Париж), на с. 24 он писал: «…самый факт появления в IX столетии на территории Восточно-Европейской равнины большого количества скандинавов и той или иной степени их влияния на культурный и общественный уклад восточного славянства в настоящее время вообще не подлежит оспариванью. Фактов последнего рода не станут отрицать и самые убежденные из, весьма впрочем немногочисленных, представителей современного антинорманизма».
Из этой цитаты ясно, что Д. М. Одинец норманист и готов уложить в гроб теорию антинорманистов. Но послушаем, что он говорит на с. 171: «Северные пришельцы были, прежде всего, менее культурны по сравнению с восточными славянам, успевшими наладить у себя и устоявшийся быт и прочный государственный строй.
Только культурное превосходство оседлого восточнославянского мира над скандинавами может объяснить, почему так легко и так сравнительно быстро, не дальше 3-го — 4-го поколений, ославянивались в новой для них среде норманские пришельцы, меняли свои норманские имена на славянские, а своих северных богов — Одина и Тора — на славянских Перуна и Велеса. В особенности, конечно, это культурное превосходство оседлого славянина над северным викингом должно было чувствоваться на юге в Киеве».
Позвольте подписаться целиком под таким утверждением, с той только оговоркой, что ославянивание норманнов совершалось в 1-м же поколении на русской почве, в чем Д. М. Одинец может убедиться по опыту современности, когда первое же поколение русских эмигрантов во Франции очень часто даже «папа», «мама» не знает по-русски.
Итак, восточные славяне были культурнее скандинавов, а так как культура передается сверху вниз, то славяне делали скандинавов культурными, а не наоборот.
Возьмем другой отрывок (с. 170): «Но все же наибольшая часть восточных славян сумела перейти к государственным формам жизни без какого бы то ни было участия варягов — Руси (Слышите это, дорогой Н. Н. Кнорринг? Очевидно, «вульгарный» норманизм принимает не только С. Лесной. — С.Л.) Даже такая древняя и сильная скандинавская колония, как Старая Ладога, не оказала прямого влияния на образование новгородского государственного строя, хотя она и была как географически, так и хронологически, по времени своего возникновения, очень близка к Новгороду».
