Ричард Бёртон - Книга мечей
И тут возникает любопытный вопрос. Правда ли, что народы подвержены тем же циклам упадка и заката, как государства или империи? Подчиняется ли тело политическое законам тела общественного? Правда ли, что народы стареют, становятся слабыми и бесплодными после самых ярких периодов своей зрелости? Или они не перестают быть великими и рождать великих людей, но просто соседи обгоняют их, а гениев подавляет неблагоприятная среда? Я не вижу, чтобы время сильно изменило крестьян Романии, горцев Пелопоннеса, персов, ставших в Бомбее фарси, или современных воинов долины Нила, которые под предводительством Ибрагим-паши разбили турок во всех битвах. Но условия жизни в Италии, Греции, Персии и Египте сейчас фундаментальным образом изменились, и эти народы больше не превосходят своих соседей. Их окружают теперь более сильные народы. В этом, возможно, и заключается то, что принято называть их упадком.
Глава 12
МЕЧ В ДРЕВНЕМ РИМЕ; ЛЕГИОН И ГЛАДИАТОРЫ
Та роль, которую сыграл в истории языческий Рим, имела два аспекта: это была роль завоевателя и роль правителя. Подчиняясь естественному для человека захватническому инстинкту, Рим вынужден был совершенствовать инструмент, с помощью которого эти стремления можно было реализовать, — оружие. Именно Риму мы обязаны происхождением слова «армия» [419]. Слово «агша» (оружие) происходит от слова «armus» (рука). Хорошо зная, что «бог сражений» любит превосходство в оружии не меньше, а иногда и больше, чем «большие батальоны», Рим всегда выбирал то оружие и те приспособления, которые считал наилучшими; и, следуя собственной пословице, никогда не отказывался учиться в отношении вооружения даже у побежденных.
Но в Риме вскоре поняли, что хорошие солдаты могут получиться только из хороших граждан. Поэтому Рим настаивал на цивилизационной максиме «Cedant armae togae» [420], избегая, однако, того вызывающего зависть первенства, которое Саллюстий назвал «самыми обидными словами Цицерона»: «Concedat laurea linguae» [421].
Рим подчинил военачальников чиновникам и провозгласил над ними абсолютную власть Закона. Грекам эта идея представлялась в виде Рока, Судьбы, Возмездия; Рим же низвел ее с неясности до реальности, с абстракции до конкретики, с небес на землю. Так, пока Греция учила человечество романтическим представлениям о упорядоченной свободе, свободомыслии, интеллектуальной культуре и гражданском патриотизме, Рим, с его почтением к Закону, в глазах которого все равны, проповедовал равенство людей. Так, христианский мир всегда управлялся и сейчас управляется языческими законами, тем римским правом, которое вышло из Двенадцати таблиц, как еврейские законы — из Десяти заповедей. На самом деле «фециальный колледж», который имел право объявления войн и заключения мира, был тем институтом, который неплохо было бы возродить и в современном мире [422].
Рим имел только одну цель — завоевания. В отличие от греков, у которых они многое позаимствовали, римляне особо не увлекались искусствами или литературой. Все сочинения римских поэтов за тысячу лет можно уместить в один том. Вряд ли можно говорить о существовании римского искусства; за исключением имен нескольких выдающихся архитекторов, об остальном история умалчивает. Варрон смеется над куклами и статуями богов. Триумф Мецелла (146 г. до н. э.) привел к появлению искусства, но этот греко-римский художник был обречен на вечное копирование или создание портретов и статуй великих. В дни своей наивысшей роскоши и процветания римляне были лишь потребителями и покупателями, распыляя, а не прибавляя к искусству. По словам Вергилия, другие вдыхали жизнь в мрамор и бронзу; единственным искусством Рима было искусство управления народами, разделения побежденных и усмирения гордых. «Fortia agere Romanum est».
По поводу состава римской армии следует обращаться к достойному Полибию [423], историку Древнего Рима Ливию и последнему из великих авторитетов, Вегецию, жившему во времена Валентиниана II (375–392 гг. н. э), не забывая и о Варроне, который описывает изменения в оружии.
Войско состояло из трех частей — граждан, принесших клятву союзников и наемников; римская организация характеризовалась легионами (от слова legere — «избрали»). Постепенно возникший из фаланги или тесных рядов, легион учился применять для битв acies instructa, боевую шеренгу, или acies sinuata, шеренгу с флангами; а для особых задач сохранялись agmen pilatum, или тесный массив, и agmen quadratum — каре.
Легион же состоял из тяжелой кавалерии — милитов, от слова «mil-es», тысяча. Перед ними шли велиты, ферентарии или рорарии, «легкая пехота», «eclaireurs», расчищавшие путь; в I веке их усилили акцензы-велаты [424]. Ауксилиарии сражались с помощью луков и стрел, а некоторые, как этруски, — пращой. Велиты же несли от двух до семи метательных копий (hastae velitarioe), у которых древко, с девятидюймовым ромбовидным железным наконечником [425], было длиной около трех футов. Для ближнего боя на правом боку у каждого из них висел кинжал паразониум, и справа же — широкий колюще-режущий клинок средних размеров. Доспехами велиту служила юбка из кожаных полос, проклепанных металлом, и парма [426] — маленький круглый щит, похожий на цетру, около трех футов в диаметре [427].
Легион, как таковой, представлял собой шеренгу — точнее, тройную шеренгу — астариев [428], или легионеров-копьеносцев. Ливий бегло описывает аций того периода, когда он только возник из фаланги как «состоящий из отдельных бригад, разбитых на центурии. Каждое подразделение состояло из шестидесяти солдат [429], двух центурионов и одного штандартоносца [430]. Первыми стояли пятнадцать отрядов астариев и двадцать велитов. За ними стояли принципы с тяжелыми щитами и в полном вооружении, тоже в количестве пятнадцати отрядов. Эти тридцать отрядов называли «антепиланием», потому что позади них стояли еще пятнадцать со штандартами; каждый из последних состоял из трех отделений, и первое отделение каждого из них называлось «пилус». Первый штандарт находился во главе третьей шеренги, у триариев. Позади них стояли рорарии, чья боеспособность была ниже по причине молодости и неопытности; а позади всех, замыкающими, стояли акцензы, части, заподозренные в низкой преданности. Сражение начинали гастаты; если рассеять противника им не удавалось, они отступали в арьергард сквозь ряды принципов. Теперь в бой шли они, а гастаты — вслед за ними. Триарии между тем продолжали стоять на одном колене перед штандартами, выставив левую ногу вперед, со щитами на плече; копья их торчали вперед и вверх, а тупые концы были уперты в землю, так что вся шеренга выглядела ощетинившейся и неприступной, как крепостная стена. Если принципы не одерживали победы, «res ad Triarios rediit» [431]. Триарии, пропустив принципиев и гастатов, смыкали щиты и набрасывались на противника единой массой [432]. Это была великолепная атака, когда противник, преследуя вроде бы побежденного уже врага, вдруг натыкался на новую шеренгу.
Это все Ливий. Тема римских легионеров, этих «тяжелых молотов всей земли», требует от меня, однако, добавить еще несколько подробностей, как бы общеизвестны они ни были.
Гастаты, или копьеносцы, молодые легковооруженные воины, шли перед легионами; поэтому их именовали «антесигнанусами» — от слова «ante» — «перед». Они носили шлемы — в виде каски или имеющие гребень, — которые были свойственны конкретному легиону [433], их доспехи составляли бронзовая нагрудная пластина тридцати двух дюймов в длину, или кираса из тонких металлических пластин, защищавшая грудь и имевшая наплечники, и килт [434] — юбка из того же материала. Ноги их были защищены поножами (ocreoe); дополнительно гастаты были снабжены щитом «скутум». Этот предмет (σκτύος — кожа собаки?), искривленный вытянутый овал размером больше пармы, имел размеры четыре фута на два с половиной; рама его была сделана из дерева, а на покрытии имелись усиливающие выступы и металлические пластины. Как показывает их название, гастаты были вооружены большим копьем и длинным или коротким «гладиусом» или «энсисом». Последний носили, как правило, справа; как мы увидим, форма и размер его сильно изменялись. Попав в гущу битвы, воин отбрасывал копье и доставал меч; так же поступали и этруски. Шип на щите тоже использовался в ближнем бою для того, чтобы уложить врага.
Вторая шеренга, которая, как и третья, следовала за штандартами, состояла из принципов или «проков», зрелых воинов. Название их указывает на то, что изначально они формировали передовую линию, как греческие промахои или наши гренадеры. Последними шли триарии (люди третьей линии), резерв, получивший свое название по своему положению, — испытанные отважные ветераны, от которых ожидалось, что они могут повернуть ход боя вспять, если дела пойдут неважно. Сначала это были только пиланы [435] (метатели копий), в отличие от первых двух шеренг (именуемых поэтому «антепиланами»). Их грозное оружие, завоевавшее столь большую часть старого мира и перешедшее по наследству к франкам, было длиной около 6¾ фута и сделано из железа (два фута) с овальной или пирамидообразной головой с широким хвостовиком в деревянном стволе, утраивающим его длину. Последний был закругленным на заднике и квадратным вокруг плеч, как мы узнаем из Ливия, когда тот описывает «фаларику», или «метатель огня». И принципы, и триарии имели также и мечи, первые — на правом бедре, вторые — над ним; как уже отмечалось, это наиболее сложный момент. Сигнальщики, как и штандартоносцы, были одеты в специальные шлемы; они состояли из тубицинов (игравших на тубе, длинной этрусской трубе), корницинов («корну» — это скрученный рог) и буккинаторов, которые играли на коротком простом духовом инструменте. Римские офицеры были вооружены так же, как солдаты.
