Владимир Вальденберг - Древнерусские учения о пределах царской власти
Как иосифлянин, Макарий признавал и обратную сторону этого учения, а именно подчинение царя божественным законам. Специально этой теме посвящен его Ответ на предложение Ивана Грозного об ограничении церковного землевладения [686] . Макарий доказывает здесь неприкосновенность церковных имуществ обычными доводами: ссылкой на постановления соборов, на церковный устав св. Владимира и на подложную грамоту Константина Великого папе Сильвестру. Всем этим памятникам он усвояет абсолютную обязательность для русского царя; ни изменить их, ни отменить царь не может, так как им присущ божественный характер. «Тебе, от Бога ныне возвышенному и почтенному, единовластному царю, во всем великом российском царствии самодержцу сущу, и в конец сведущему Христов закон евангельского учения и св. отец заповеди… сего ради, благочестивый царю, подобает тебе рассудив смотрити и творити полезная и богоугодная» [687] . В этих словах заключается намек на принятие царского титула и на то, что Иван Грозный пользуется более высокой властью, чем его предшественники; отсюда Макарий выводит не расширение пределов царской власти, а, наоборот, еще большее ее ограничение в смысле необходимости для царя более строго соблюдать божественные законы. Заканчивает он свой ответ мыслью о необязательности для архиерея тех царских повелений, которые изданы с нарушением божественных законов. Изложение этой мысли очень близко к тому, что находим на этот счет в царской речи Стоглава, или, вернее, при составлении царской речи к собору Макарий поместил в ней ту же самую свою любимую мысль, которую он нашел нужным выразить и в своем Ответе. «Егда рукополагахся…, тогда… пред всем народом кляхся судбы и законы и оправдание наше хранити , елика наша сила, и пред цари за правду не стыдитись ; аще и нужа будет ми от самого царя, или от вельмож его, что повелят ми говорити, кроме божественных правил, не послушати ми их , но аще и смертью претят, то никакож ни послушати их» [688] . Макарий говорит здесь только о праве архиерея сопротивляться незаконным повелениям царя; никакого общего вывода о существовании этого права у всего населения он не делает. Может быть, это не вполне последовательно, но таков, действительно, был его взгляд.
Некоторые исследователи, впрочем, думают, что Макарий держался несколько другого мнения, а именно, что он за всеми решительно подданными, следовательно, не только за архиереями, но и за рядовыми членами церкви признавал право при известном условии не повиноваться царским велениям. Условием обязательности велений он будто бы считал православие царя, т. е. иными словами, его верность православному закону [689] . В подтверждение этого ссылаются на следующее место в послании митр. Макария Ивану Грозному об укреплении на брань с казанскими татарами (1552 г.): «Аще царево сердце в руце Божии, то всем подобает по воле Божии и по царьскому веленью ходити и повиноватися с страхом и трепетом, якоже рече божественный апостол Петр: Бога бойтеся и царя чтите» [690] . Значение такого условия придают, очевидно, начальным словам этой фразы – «аще царево сердце в руце Божии» . В действительности, они имеют другое значение; их следует понимать как простую ссылку на св. Писание: если сердце царево, как говорит Писание, находится в руке Божией, то нужно повиноваться царскому велению с трепетом. Здесь нет никакого условия, и Макарий вовсе не высказывается здесь по вопросу о пределах повиновения царской власти. Что это так, можно видеть из тех слов послания, которые непосредственно примыкают к приведенному месту: «молим и благословляем, да пребудут у тебя, благочестивого царя, все твои велможи и все твое христолюбивое воинство в любви, и в послушании, и в страсе, и в мире, и в соединении и в союзе на враги, о всем по воли Божией». Здесь речь идет просто о долге повиновения царю, и Макарий указывает основания этого долга. Логика не препятствовала ему распространить на всех подданных свою мысль об условном повиновении царю. Он этого не сделал и тем показал, что политическое учение иосифлян он принимает не во всех его частях.
Родственное миросозерцание находим в посланиях Благовещенского иерея Сильвестра , известного своим влиянием на Грозного, собирателя (а может быть, и автора) Домостроя. Напрасно было бы искать политических идей в Домострое и видеть эти идеи, например, в подчинении семьи и всего семейного уклада государственным целям [691] . Несмотря на попытки такого понимания Домостроя, он навсегда останется памятником исключительно нравственных и житейских воззрений своего автора. Поэтому, если автором его считать самого Сильвестра, не здесь, а именно в посланиях его нужно видеть источник для определения его политических взглядов.
Известны два послания Сильвестра к воеводе Шуйскому-Гор б атому; в одном, написанном во время казанского похода, Сильвестр говорит об обязанностях служилого человека, в другом он утешает Шуйского по поводу опалы на него Ивана Грозного. Обсуждая обязанности, лежащие на царском сановнике, он касается, между прочим, и его отношений к духовенству. «Тебе убо достоит, – пишет Сильвестр, – прося у Бога разума и крепости, священническому чину возвещати, чтобы у них было церковное благочиние по уставу и свое жительство по святительскому наказанию и по преданию» [692] . Этими словами он вручает светской власти как бы высший надзор за всем духовным чином, и не со стороны каких-нибудь его гражданских обязанностей, а в отношении ближайшим образом возложенного на него дела. В параллель этому на духовенстве лежит обязанность « печаловати , молити и всячески увещати земных властей о победных и о повинных и о обидимых, аще не послушают, ино обличити и запретити» [693] . Таковы отношения между духовенством и подчиненными властями, но, конечно, в такие же отношения ставит Сильвестр и самого царя: ему тем более должно принадлежать право надзора за деятельностью духовных лиц. По вопросу о пределах повиновения царю оба послания дают сравнительно немного. В первом – Сильвестр убеждает князей и властелей воздавать царю должное покорение и послушание, «работающе ему по всей воли его и по повелению его , еже о людех общиа пользы, яко Господеви работающе, а не человекам», а во втором – он советует Шуйскому не питать злобы на царя за постигшую его опалу, не иметь на него «хулен помысел и глагол неблагочестив: сердце бо царево в руце Божии, и слуга бо есть Божий в наказание согрешающим» [694] . Там и здесь мысль, очевидно, одна и та же: царю должно оказывать безусловное повиновение, независимо от того, насколько его действия и повеления согласуются с тем или другим законом.
Кроме этих двух посланий, Сильвестру усвояется обычно еще послание к царю Ивану Васильевичу, написанное неизвестным автором [695] . К этому мнению можно вполне присоединиться, так как в этом послании изложены те же политические воззрения, какие сквозят и в послании к Шуйскому. Главное содержание послания составляет обличение содомского греха, который автор рассматривает как религиозное преступление, и на борьбу с которым в московском обществе он желает подвигнуть царя. В соответствии с этой целью Сильвестр указывает, что на обязанности царя лежит заботиться о распространении и утверждении православной веры. Он напоминает царю о предке его св. Владимире, который «великое православие, яко на камени, непоколебимо утверди», и приводит примеры из деятельности византийских императоров на пользу Христовой церкви. Отсюда он и заключает об обязанности царя «заблудившееся на рамо взяти и ко Христу привести» [696] . «Государь еси, – говорит он, – в православной своей области , Богом поставлен и верою утвержен… многое множество даровал ти Господь Бог и нарек тя пастырем, начальника, судью и пророка». В лице царя, таким образом, соединяется с высшей государственной властью и высшая церковная. Настаивая перед Иваном Грозным, что он государь в своей православной области, Сильвестр так же, как в XIV в. Акиндин, отрицает существование каких бы то ни было других пределов царской власти, кроме территориальных: в своей области царь владеет всей полнотой верховной власти, он не может встретить себе соперничества или ограничения ни в какой другой власти. Эту мысль не следует, однако, толковать слишком широко, как выражение несочувствия участию бояр в правлении. Все, что мы знаем о Сильвестре, говорит, напротив, за то, что он был сторонником старобоярской партии, которая стремилась закрепить за собой право совета [697] . Правда, убеждая царя не потворствовать людям, зараженным содомским грехом, он употребляет слова, которые могут подать повод так понять его взгляды. Он пишет Грозному: «Тебе, государю великому, которая похвала в таких чюжих неразумных советех }… В гнилых советех неразумных людей, раб своих, сам себе хощеши бесчестити пред враги своими» [698] . Но в этих фразах, непосредственно примыкающих к обличению содомского греха, слово «совет» употреблено, очевидно, не в смысле мнения [699] , а в смысле собрания или сборища людей, как оно употребляется иногда и теперь. О праве боярского совета Сильвестр не высказывается ни за, ни против [700] , и следовательно, произведения его имеют для истории политической литературы цену, как выражение только двух идей: во-первых, соединение в руках царя высшей государственной и высшей церковной власти и, во-вторых, обязанность безграничного ему повиновения [701] .
![Дмитрий Бантыш-Каменский - История Малой России, со времен присоединения оной к Российскому государству при царе Алексее Михайловиче. Часть 1 [Издание 4]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
