Гали Еникеев - Великая Орда: друзья, враги и наследники
А вот и смешное: «Через некоторое время, в разговоре с одним монастырским служащим, «Дмитрий», носивший имя Григорий, по секрету сообщил, что он «царевич», чудом спасенный в Угличе. Новость эта была сообщена Годунову, и он приказал сослать Григория в Соловки. Григорий (царевич Дмитрий. – Г.Е.), не ожидая ссылки, решил бежать, и, несмотря на установленный над ним надзор, бежал в сторону Литвы…» (29). То есть, как видим, Дмитрий, не выдержав по молодости лет долгое испытание довольно тягостным конспиративным существованием, проговорился, видимо, своему другу, оказавшемуся стукачком у духовного лица – монастырского владыки. А возможно, приятель Дмитрия, с которым царевич неосторожно поделился своей тайной, состоял на службе у приближенных Бориса Годунова, курирующих, выражаясь по-современному, вопросы государственной безопасности. Но, так или иначе, вести о высказанной вслух готовности некоего весьма умного и образованного дьякона «Григория» стать царем Московским дошли до Кремля, и вопросом занимались соответствующие лица – как видим, доложили и самому царю Борису.
Но ничего, обошлось все благополучно для царевича Дмитрия, вопреки утверждениям о бесчеловечном полицейском режиме в государстве царя Бориса, – мол, «хватали каждого, сказавшего неосторожное слово» (61, с. 330) – но, как мы видели чуть выше, Дмитрия не «схватили». И, скорее всего, никуда не собирались «упечь», – тем более, отсюда видим, что ни ранее, в 1591 году, ни при объявлении себя царевичем, убивать Дмитрия ни Борис Годунов, ни его приближенные не собирались. Притом заметим особо – Дмитрий проговорился осведомителю примерно в то самое время, «когда обрушились опалы на романовский кружок» (там же). В ходе этой опалы Романовы-Захарьины, продолжавшие борьбу против Годунова уже нелегальными методами, и их сообщники были сосланы подальше от столицы, и «сбежать в Литву» ни у кого из верхушки оппозиции не получилось. Так что вряд ли упустил бы Борис Годунов Дмитрия, если бы было у царя Бориса желание ликвидировать или надежно изолировать царевича.
Скорее всего, на самом деле имел место тот факт, что Дмитрий «проговорился» или даже «начал говорить, что он, пожалуй, будет и царем на Москве» (61, с. 330). Само собой, Борису Годунову и о том было своевременно доложено, но «криминала» в том, как видим, никакого не было усмотрено – ни царем Борисом, ни его высокопоставленными «полицейскими». Поскольку на самом деле был царевичем Дмитрий – сыном Ивана IV или другого, «действовавшего» в определенный период московского или даже ордынского царя из «номенклатуры» Орды. И царем Дмитрий вполне мог стать со временем, и говорить открыто о том мог – тоже не было криминала, как видим. И в инсценировке «убийства царевича Дмитрия» самого царевича тоже нельзя было никак обвинить – хотя бы в виду малолетства и введения его в заблуждение, да и в том, что он был воспитанником западников Романовых, тоже пока не было ничего особо предосудительного. Поэтому сведения о том, что Борис Годунов, мол, «приказал Дмитрия («Григория») сослать в Соловки, установив над ним строгий надзор, а он все равно смог убежать» – это вымысел историков-западников, примерно того же порядка, что и сказка «об убийстве царевича наемниками Годунова».
Как видно по дальнейшим событиям, Дмитрию никто, естественно, не препятствовал выехать в Литву, что он и сделал в феврале 1602 года, видимо, сообразно с тайными указаниями о дальнейших действиях, полученными им от сообщников своих воспитателей-иезуитов. Там завершалась подготовка следующего этапа грандиозной комбинации по организации Большой Смуты. Сей этап заключался в осуществлении вторжения в Московию отлично вооруженной и организованной профессиональной армии из поляков и западноевропейских наемников, под руководством профессиональных инструкторов, как увидим далее, и с живым знаменем в виде «царевича Дмитрия, законного кандидата в цари Московии, чудом спасшегося от убийц Бориса Годунова».
Оставим пока западников, их хозяев-иезуитов, а также так успешно заполученного ими в сообщники царевича и вернемся к царю Борису Годунову, обратим внимание на его деятельность со времени вступления в «прямое правление» Московией: «Борис и на престоле правил так же умно и осторожно, как прежде, стоя у престола при царе Федоре» (61). Будучи «официальным», то есть избранным правителем Московии, царь Борис руководил страной и далее «с большим успехом, даже с блеском, и первыми действиями на престоле вызвал всеобщее одобрение» (61). Главное его внимание было обращено на устройство внутреннего порядка в государстве, как пишет В. О. Ключевский, «на исправление всех нужных государству вещей» (там же). По выражению келаря А. Палицына, в первые два года царствования Бориса «Россия цвела всеми благами. Царь крепко заботился о бедных и нищих, но жестоко преследовал злых людей, и такими мерами приобрел огромную популярность, «всем любезен бысть». В устроении внутреннего государственного порядка он даже обнаруживал необычную отвагу» (61).
Притом вспомним: как отмечает В. О. Ключевский, «мнение об установлении крепостной неволи крестьян Борисом Годуновым принадлежит к числу наших исторических сказок[116]. Напротив, Борис готов был на меру, имевшую упрочить свободу и благосостояние крестьян: он, по-видимому, готовил указ, который бы точно определил повинности и оброки крестьян в пользу землевладельцев. Это – закон, на который не решалось русское правительство до самого освобождения крепостных крестьян» (61, с. 326–327). (Выделено мной. – Г.Е.). Учтем, что приведенное написано В. О. Ключевским, когда в исторической науке было засилье романовских историков-западников, и свирепствовала цензура – но, тем не менее, и это осторожное высказывание русского историка полностью опровергает вымыслы об «антинародном, бесчеловечном и полицейском режиме Бориса Годунова». И приведенное выше в корне противоречит основной легенде романовских историков о том, что Романовы были благодетелями Отечества, якобы «вырвавшими Московию-Россию из восточной деспотии и отсталости и приобщившими к благам западной цивилизации». Но, как видим по примеру закрепощения крестьян именно Романовыми, то есть, превращения вольных хлебопашцев в рабов, правительство Романовых и было «колониальным правлением» наиболее влиятельных политических кругов западноевропейских стран в России, в Евразии-Татарии. Обратим внимание, как осторожно замечает В. О. Ключевский: «Русское правительство при Романовых не решалось освобождать крестьян». Отметим, что им, скорее всего, просто не разрешали западные советчики и указчики по ведению государственной политики, выгодной именно наиболее влиятельным западноевропейским державам.
Относительно военной мощи Московского государства при ордынском царе Борисе – в интересах Московии при Борисе Годунове могли выступить, вместе с ханом Мещерским и Астраханским Ураз-Мухаммадом, еще пять татарских царевичей-ордынцев со своими войсками: «киргизский, сибирский, шамахинский, хивинский». Помимо этого, к московитам в случае войны присоединялись татарский «царевич сын Кайбуллин» и татары-ногаи «Уральского, или Волжского улуса, который со времен знаменитого отца Сююмбеки», мурзы Юсуфа, общего предводителя всех ногайских татар, имел всегда одного князя и трех чиновников-властителей» (58, с. 215). Как мы знаем, венецианский посол Марко Фоскарино писал о ногайских татарах в середине XVI века в своем донесении Папе Римскому (эти записки Фоскарино были обнаружены в Ватикане, столице Католической церкви): «Татары Ногайские (Nogai; Istogai) в настоящее время весьма известны своими богатствами и военными силами; у них нет Государя, но ими управляют лучшие, мудрые и опытные мужи, как и в нашей светлейшей Республике Венецианской. Ногайские Татары живут по направлению к Гирканскому морю[117]; у них есть прекрасные крепости и города; сами они весьма цивилизованы» (112).
В конце XVI – в самом начале XVII века влияние Ногайской Орды постепенно распространялось на Бухару и Хиву и далее на восток и север. Царь Борис оказывал всемерную поддержку предводителю Ногайской Орды мурзе Иштереку, который стремился к единению ногайских татар. Царь Борис – поскольку был заинтересован в сильном союзнике – также желал, чтобы «от моря Черного до Каспийского, и далее на восток и север», Ногайская Орда была единой (58, с. 215). Для этого «царь Борис велел донским козакам помогать ногайскому князю Иштереку» (там же). Царь Борис, «дозволяя ногайским татарам мирно купечествовать в Астрахани, освобождал их от всякой пошлины» (там же). Мурза Иштерек постепенно распространял влияние своей Орды также на Бухару и Хиву (58, с. 215). Ногайские татары, а не «русский казак Ермак», и были основными и самыми серьезными противниками хана Кучума[118], представлявшего интересы бухарской и хивинской знати, которые желали получить контроль над источниками пушнины в Сибири. Сибирь, до захвата некоторых ее территорий Кучумом (как известно, ненадолго), была подконтрольна Ногайской Орде и татарам-шейбанидам, с которыми ногайские татары составляли дружественную конфедерацию (см. выше).
