Н Кальма - Заколдованная рубашка
44. КЛИНОК ВРАГА
Раздался страшный грохот, и снаряд ударил в стену дома в нескольких шагах от Лючии и Луки. Стена рухнула, точно дом был картонный. Тучи известки поднялись к небу и мельчайшим едким туманом окутали улицу. Послышались отчаянные вопли: "Стелла! Стелла!" Толпа мгновенно собралась возле какого-то сарая и с ужасом смотрела на разрушения.
- Убийцы! Убийцы! - вопил женский голос.
Снова грохот - и новый снаряд разорвался где-то на соседней улице. Это по приказу Ланца корабли бурбонцев бомбардировали город, перешедший в руки "пирата" Гарибальди. Ланца велел не щадить мирных жителей. За один день его корабли обрушили на Палермо две тысячи бомб, три тысячи ядер и зажигательных ракет.
Крепко взявшись за руки, мальчик и девушка бежали по городу, и рядом с ними бежал, прижав уши, Ирсуто. Собака понимала, что происходит что-то страшное, и, наверное, боялась и выстрелов и пожаров, но она видела, что ее хозяин продолжает бежать вперед, и ни на шаг от него не отставала. То и дело им приходилось искать обходных путей, потому что дорогу завалили камни или вдруг перед ними вставал горящий дом. Лука не смотрел на девушку, но чувствовал, как леденеет ее рука. Несколько раз он пробовал ее отговорить:
- Послушай, вернись... Ведь опасно. Не ходи со мной. Вдруг еще тебя убьют...
В ответ Лючия только качала головой.
Одна улица, другая, третья... Бомбы визжат, тявкают, воют, ревут басом... Известковая пыль забирается в ноздри, в легкие, трудно дышать. Вопли задавленных и раненых раздирают сердце. Вперед, вперед, не думать, не оглядываться!..
Вот наконец показались темные, покрытые зеленоватым налетом сырости стены форта Кастелламаре. Здесь нет таких разрушений, такого оглушительного грохота; видно, сюда корабли не целят, не направляют свой огонь. Но и здесь, где-то в самом форте, раздается ружейная пальба. Лука и Лючия огибают стены, бегом приближаются к воротам и видят, что ворота эти распахнуты настежь. Открыты и внутренние двери, во дворе.
- Что это? Почему все открыто? - бормочет сквозь зубы Лука.
Смутная тревога охватывает мальчика. Настежь открытый форт - в этом есть что-то странное! Ловушка? Ведь два часа назад он проходил здесь с Ирсуто и ворота были наглухо закрыты. Что же случилось?!
- Ступай за мной! - бросает он Лючии и устремляется с неизменным Ирсуто во двор.
Во дворе настоящее поле боя: повсюду лежат раненые и убитые. Лука видит красные рубашки гарибальдийцев и сине-красные мундиры королевских солдат. А там, впереди, что-то происходит. Все громче выстрелы, и можно различить уже крики, доносящиеся из глубины тюрьмы.
- Скорее! Скорее! - торопит Лука девушку и крепче сжимает ее руку.
Сейчас Лука отвечает за безопасность Лючии, он ее защитник и единственная опора. И от этой мысли он сразу чувствует себя сильнее и взрослее, он ничего не боится и смело вбегает в двери форта.
Форт ходит ходуном. Под сводчатым коридором, десятикратно усиленные эхом, грохочут выстрелы. Бухают, как снаряды, железные двери, в которые бьют чем-то тяжелым. Кричат и стучат кулаками и ногами узники. Кричат те, кто пришел их освобождать, и те, кто хочет помешать освобождению. Возле каждой камеры водоворот, в котором мелькают красные рубахи и синие мундиры, озверелые лица, приклады, кулаки, ножи.
Гарибальдийцам и их помощникам уже удалось взломать несколько дверей, и узники, которые еще были в силах драться, сразу влились в этот водоворот и завертелись в нем. При виде запруженного дерущимися людьми здания Лука и Лючия застыли было на пороге, но тотчас же к ним подлетел здоровенный бурбонский солдат и ткнул Лючию прикладом к грудь.
- Вот тебе, гарибальдийский щенок! Получай!
Лючия упала. Лука завизжал, выхватил свою саблю и бросился на бурбонца. За ним прыгнул и повис на враге хозяина Ирсуто. Нападение мальчика и собаки было так стремительно, что бурбонец не успел опомниться, как уже был весь искусан, исполосован саблей и позорно отступил, прикрываясь руками и вопя во все горло. Лука помог Лючии подняться.
- Больно он тебя? Стоять можешь?
Лючия не отвечала. Как во сне смотрела она на кипящую и бьющуюся толпу и видела, как в ней то появляется, то исчезает единственное на свете, самое дорогое лицо. Лука, удивленный ее молчанием, уставился туда же и вдруг вскрикнул не своим голосом:
- Наши! Синьор Алессандро! И Пучеглаз! И Монти! Свободны! Свободны!
Видно было, что Александр и двое его друзей пробиваются к дверям. Но все трое были безоружны, и водоворот всасывал их в себя и отбрасывал то к одному, то к другому краю коридора. Впрочем, Пучеглаз и голыми руками ухитрялся раздавать такие удары, что вокруг него то и дело валились сине-красные мундиры. Монти и Александр не отставали от него. У Монти был рассечен лоб и лицо залито кровью. Лука крикнул:
- Синьор Алессандро! Синьор Лоренцо! Сюда! Сюда, мы здесь!
Внезапно зарычал Ирсуто. Он рычал свирепо, он весь дрожал, и шерсть на нем встопорщилась. Весь вид собаки показывал, что она вот-вот кинется на давнего врага. Лука хотел оттащить Ирсуто и вдруг увидел в гуще сражающихся широкие брови и хищный горбатый нос. В давке трудно было стрелять, и Датто орудовал теперь коротким широким ножом. Нож то погружался в самую гущу человеческих тел, то выпрыгивал из нее, точно ядовитая серебристая рыба, и каждый раз в толпе кто-нибудь падал и уж не подымался.
- Левша! - закричал вне себя Лука. - Вон он, здесь!
Датто оглянулся, увидел мальчика и рядом с ним Лючию. Мгновенная судорога пробежала по его лицу. Он ринулся к ним, отбрасывая, валя всех на своем пути.
- А, теперь уж ты не уйдешь от меня, изменница!
- Алессандро, Алессандро, помогите! - в ужасе позвала Лючия.
Она все еще не верила себе, не верила, что ее любимый здесь, и все-таки инстинктивно звала именно его на помощь. Александр услышал. Он боролся с усатым бурбонским солдатом, стараясь вырвать у того ружье. Солдат бил и бил его прикладом и все норовил повернуть ружье так, чтобы можно было выстрелить. Услышав голос Лючии, Александр сделал неимоверное усилие, отшвырнул от себя солдата и бросился к девушке. Она припала к нему:
- Дорогой!..
- Э, нет, ты ее не получишь! - сказал над самым ухом Александра сдавленный голос.
В воздухе сверкнула ядовитая серебристая рыба. Клинок вошел между тонкими юношескими ребрами. Вошел глубоко и точно, Александр медленно падал.
Датто не смог вытащить свой нож: в руку ему впились клыки Ирсуто и ревущий, обезумевший от горя мальчик подкатился ему под ноги и стиснул их железным кольцом.
- Берите его! Держите его! - прохрипел Лука Пучеглазу и подбежавшим к нему гарибальдийцам.
45. ВИДЕНИЯ
Балконная дверь была приоткрыта. Перепутанные ветви роз, обвивавшие дом, заглядывали в комнату. Бархатным басом пел и жадно рылся в розовых лепестках толстый шмель. В белую стену дома напротив всей силой било солнце, и стена, если на нее взглянуть, ослепляла: хотелось смежить веки и посидеть в блаженной прохладной полутьме.
Там, за стенкой, кто-то уже несколько часов старательно и нудно играл одни и те же гаммы на рояле, и все это вместе - бархатистое, на одной ноте гудение шмеля, неподвижное пламя солнца на стене и низкие, монотонные звуки гаммы - сливалось в томительное ощущение зноя.
Лючия хотела было послать Луку, Пучеглаза или Монти к соседям, попросить, чтоб перестали играть - в доме умирающий, - но все трое еще на рассвете ушли в город, в здание штаба, где должен был происходить суд над бывшим капитаном гарибальдийского войска Энрико Датто. Председательствовал на суде сам генерал Гарибальди, в своей неизменной круглой шапочке и полосатом плаще. Его помощником был Сиртори, как всегда немногословный и суховатый.
Трех друзей вызвали на суд в качестве свидетелей. Свидетелем был Монти, который рассказал, как Датто предал Пелуццо, как он был у коменданта тюрьмы Сан-Микеле и о чем с ним говорил. Свидетелем был Пучеглаз: он рассказал Гарибальди и всем остальным членам суда, как вел себя Датто на телеграфе в Марсале и как хотел увести с собой пленного бурбонского "языка". И свидетелем был мальчик Лука Скабиони, впервые обнаруживший предателя на корабле, когда он сигналил в тумане, чтоб корабли гарибальдийцев столкнулись и пошли ко дну. И еще Лука рассказал о пещере Францисканца и о том, как он проследил Датто и бурбонского офицера до самой пещеры, и о документах, обнаруженных в часовне.
И тогда Датто, или, вернее, Орланди Скиаффи, уличенный шпион и предатель, обмотанный бинтами, потому что рана его еще не зажила, поднялся с перекошенным ненавистью лицом и закричал трясущимися губами:
- Постыдились бы, проклятые пираты! Выставляете свидетелем мальчишку! Придаете значение его гнусной брехне! Видно, плохи ваши дела, синьор разбойничий генерал, если уж вы стали опираться на таких сопляков! - кинул он Гарибальди.
Лука, который до этой минуты держался тихо возле своих старших товарищей и только отвечал на вопросы, не вытерпел. Он взвизгнул не своим голосом и, если бы Пучеглаз не удержал его, бросился бы на Датто.
