Василий Сидихменов - Маньчжурские правители Китая
Свидетель событий в Тяньцзине русский корреспондент Дмитрий Янчевецкий так описал обстановку в городе тех тревожных дней: «Грозовая туча уже нависла над Тяньцзинем. Тяньцзинь пустеет. Напуганные слухами о неистовствах боксеров и об их скором нападении на город, встревоженные боевым видом Тяньцзиня, движением войск и бегством китайцев из европейских концессий, европейские семьи одна за другой покидали город и спешили уехать по железной дороге, пока она еще не разрушена, в Тангу, а оттуда на пароходе — в Шанхай, а из Шанхая — за границу.
Красивые улицы Тяньцзиня пустынны и запущенны. Тысячи рикш, которые прежде стояли на всех перекрестках и как комары налетали на пассажиров, желавших поехать, бесследно пропали. На улицах можно встретить только военных разных наций».
Тяньцзинь превратился в арену ожесточенных и кровопролитных схваток между китайцами и иностранцами. 12 июня 1900 г. ихэтуани решили дать бой «заморским дьяволам». Чтобы воодушевить участников боя, ночью в одном из городских храмов был устроен сбор. И вот как, по свидетельству очевидца, этот сбор выглядел.
Сунь Ятсен, февраль 1912. Нанкин
Ихэтуани держали в руках зажженные красные бумажные фонари на палках. Их головы были обмотаны красными повязками, под которыми виднелись свернутые косы. На груди каждого висел красный платок с написанными таинственными иероглифами. Красный кушак, свернутый веревкой, с заткнутым большим кривым ножом, туго сжимал худощавое смуглое тело. На их ногах были широкие синие шаровары, перехваченные у щиколоток красными тесемками.
В глубине Храма духа огня на помосте находился бог войны Гуаньлаое. С длинной седой бородой и нахмуренными мохнатыми бровями он сидел в пышном одеянии. В тускло-желтом сумраке алтаря сверкали золотая парча его халата и позолоченные священные надписи, развешанные под потолком, на стенах и деревянных колоннах. Курительные палочки, воткнутые в золу курильницы, обдавали фимиамом лик бога.
Тихо и мрачно было в глубине храма, но во дворе толпа гудела и волновалась, становилась на колени и совершала земные поклоны.
Старый монах с высохшим восковым лицом, изрезанным морщинами, стоял посреди толпы перед жертвенником, над которым из зажженной курильницы вились струйки дыма. Монотонным голосом он читал молитву. Ему вторили стоящие рядом в просторных халатах с безжизненными лицами монахи, нараспев тянувшие заунывную молитву и одновременно бившие в медный колокол и деревянный барабан. Толпа горячо молилась.
Один из вожаков восставших поднялся на паперть храма и обратился к собравшимся со словами:
— Сегодня настала первая ночь крови и мести, указанная великим божеством войны. В эту ночь мы должны поразить иностранных дьяволов первым решительным и могучим ударом нашего чудесного кулака. Полвека иностранные дьяволы, словно ножами, врезались в нашу землю своими железными дорогами, высасывали нашу кровь. Полвека они расхищали плоды наших полей, золото и богатство, вонзали свои когти в наши земли — Цзяочжоу, Люй-шунькоу и Вэйхайвэй. Ныне их железные дороги уже разрушены, а столбы для быстрой передачи известий вырыты. Настал час великого возмездия. Десять тысяч китайских семейств, изменивших вере предков, вырезаны. Теперь очередь за теми изменниками, которые живут в городе Тяньцзине.
Сделав небольшую паузу, оратор возбужденным взором обвел притихшую толпу, озаренную тусклым светом фонарей, и его громкий с надрывом голос прозвучал словно набат:
— Ни одному изменнику и ни одному заморскому дьяволу не давать пощады. Пусть небо накалится от пожаров, пусть земля побагровеет от крови! И пусть все заморские дьяволы задохнутся от дыма их собственных пылающих дьявольских храмов! Помните, чем больше вы прольете вражеской крови, тем больше небо прольет своего благодатного дождя. Подвергайте изменников самым ужасным наказаниям, и ни одного сердца заморского дьявола не оставляйте невырезанным!
Свою возбужденную речь оратор закончил такими словами:
— Мы должны перебить иностранные войска, пришедшие сюда. Сегодня на берегу реки Бэйхэ мы начнем с того, что сожжем дотла большой собор католиков. Уничтожим всех известных вам изменников, чтобы они не смогли помочь иностранным дьяволам. Ровно в полночь мы соберемся на могилах наших предков перед вокзалом и дружно нападем на иностранных солдат, охраняющих вокзал, перережем их, сожжем вокзал и по деревянному мосту ворвемся в Цзычжулин, где живут французы, спалим все французские храмы и дома, а затем перебьем всех иностранцев и тех китайцев, которых мы найдем у них.
Вдруг за оградой храма раздался звон конских копыт. Всадники соскочили с коней и быстро вошли во двор. Толпа расступилась на две стороны, и послышались крики:
— Дайте дорогу! Дайте дорогу! Приехал почтенный Чжан!
Один из предводителей ихэтуаней, Чжан, быстро прошел вперед и стал на ступеньке храма. Он был одет во все красное: красная чалма на голове, красная шелковая кофта, красные шаровары; пояс, подвязки и надетые поверх шароваров набедренники имели нашитый иероглиф «счастье». На его груди был вышит таинственный знак, иод ним скрывалась ладанка с зашитыми в ней тремя корешками имбиря, 21 зерном черного гороха и 21 зерном красного перца. В руках он держал длинное копье с красной кистью под острием. За поясом торчали нож и две кривые сабли, а за плечами висел колчан с луком и стрелами.
Сделав три поклона богу войны, Чжан повернулся к толпе и начал говорить. Он еще не успел отдышаться от быстрой езды, но его зычный, отрывистый голос среди наступившей тишины слышал каждый во дворе храма.
— Внимательно слушайте то, что я вам скажу. Моими устами говорит небо, дарующее счастье и богатство и охраняющее ихэтуаней. Иностранные дьяволы возмутили мир и благоденствие народа Срединного государства. Они побуждают народ следовать их учению, отвернуться от неба, не почитать наших божеств и забыть предков. Заморские дьяволы порождены не человеческим родом. Если вы не верите, взгляните на них пристально: их глаза светлые, как у всех дьяволов. Небо, возмущенное их преступлениями, не посылает нам дождя и уже третий год жжет и сушит землю. Иностранные храмы сдавили небеса и теснят духов. Божества в гневе, духи в негодовании. Ныне божества и духи сходят с гор, чтобы спасти нашу веру. Пойте наши молитвы и повторяйте волшебные слова. Возжигайте желтые молитвенные бумажки и воскуривайте курительные палочки. Вызывайте из пещер божеств и духов! И тогда они выйдут и помогут нам.
Если вы будете верны вашему сердцу, как вы верны небу и земле, будете чисты сердцем, как чист горный источник, будете верить в наше дело всем вашим сердцем, то станете неуязвимы и бессмертны. Знайте же это!
После такой речи Чжан сделал паузу и, обращаясь к толпе, воскликнул:
— У всех ли на груди есть спасительные амулеты? Толпа вздрогнула, и послышался общий крик:
— У всех, у всех!
Чжан вновь обратился к толпе:
— У всех ли зажжены красные фонари?
— У всех, у всех! — зашумела толпа и подняла их вверх.
— У всех ли хорошо отточены ножи, сабли и копья? — кричал Чжан, размахивая своим длинным копьем.
— У всех, у всех! — закричала толпа еще громче и потрясала над головами оружием.
— Монахи, совершите последнюю молитву и призовите духов! — крикнул предводитель ихэтуаней.
Мгновенно застучали барабаны и колотушки, зазвенели медные тарелки, загудел колокол. Монахи, а за ними и вся толпа стала петь хором:
Небо, раствори небесные врата! Земля, раствори земные врата! Пусть сойдут сонмы небесных духов. Свет красного фонаря, Будь нашим проводником и охранителем… Лаое, Гуаньлаое! Спаси нас и сохрани От огня заморских пушек!
После молитвы из боковой кельи храма появились мальчики и девочки с красными повязками на голове и в длинных красных одеждах. Дети упали ниц перед жертвенником посреди двора — так началось вызывание духов. Еще громче застучали колотушки и барабаны, еще звонче забил колокол. Еще неистовее стала молиться толпа.
Мальчики и девочки с выпученными глазами и с пеной у рта поднимались с плит, на которых стояли на коленях, и начинали безумно прыгать вокруг жертвенника; затем снова падали на землю и простирались без движения, испускали сквозь стиснутые зубы пену и издавали глухое хрипение.
— Огненный дух спустился! — раздался крик.
— Спустился! Спустился! Спустился! — вторила толпа. Подняв фонари и размахивая мечами и копьями, толпа вышла со двора храма на улицу, неся впереди детей, совершенно обессилевших от моления. Возбужденные исполненным ритуалом и готовые биться с «иностранными дьяволами» и их приспешниками смертным боем, ихэтуани то и дело выкрикивали:
— Хун дэн чжао! (Пусть светит красный фонарь!)
