Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь
Это был замысел поистине петровского масштаба, сопоставимый с петровским прорывом на северо-запад. Не случайно и название второй, южной столицы страны предлагалось созвучное с названием столицы северной: Петербург и Оренбург.
И этот замысел был принят. 1 мая 1734 года на проект Кирилова и Тевкелева была наложена резолюция. Проект был одобрен.
Указом императрицы Анны Иоанновны для претворения в жизнь этого плана организовывалась экспедиция с чрезвычайными полномочиями. Необычность экспедиции начиналась с названия — люди, отправляемые для основания Оренбурга, входили в состав «Известной экспедиции». Да, именно так — просто «Известной экспедиции», кому надо, тот знает. «Оренбургской экспедицией» она станет много позже.
А возглавить экспедицию и претворить в жизнь этот дерзкий замысел должны были Кирилов и Тевкелев. Вы это придумали, вам и ответ держать, если что. Вот вам деньги, вот вам люди, вот вам чрезвычайные полномочия — и только попробуйте не дать результат. Ни тот, ни другой, правда, чином не вышли для выполнения столь масштабной задачи, ну так это поправить проще всего. Тем же самым указом Иван Кирилов стал статским советником — то есть получил пятый класс и вошел в высшую номенклатуру империи. Назначение Тевкелева было еще умопомрачительнее — в награду за присоединение казахов и каракалпаков и авансом к будущим свершениям в «Известной экспедиции» переводчик — а именно так называлась официальная должность нашего героя — в одночасье становится полковником русской армии с полным армейским жалованием.
Глава 33
Исчезновение Мамбета и сборы
Именно с этого момента переводчик Мамбет Тевкелев исчезает навсегда. А появляется полковник Алексей Иванович Тевкелев, так отныне в документах будет именоваться наш герой. И здесь я немного отвлекусь и проясню один деликатный момент. Нашему герою не повезло — его, правоверного мусульманина, века примерно так с XIX едва ли не все исследователи обзывают то «крещеным мурзой», то «принявшим православие татарином», то «обрусевшим азиатцем». Даже во время недавних скандалов уже в новом тысячелетии, башкирские общественники, клеймившие позором идею поставить в Челябинске памятник Тевкелеву, постоянно обвиняли его в «измене исламу».
Меж тем никаких документальных свидетельств о принятии Тевкелевым православия не существует. Напротив — все имеющиеся в архивах материалы подтверждают, что он всю жизнь оставался мусульманином, строил на своих землях мечети, ислам исповедовали все его потомки, за исключением внучки, вышедшей замуж за русского офицера и перешедшей в православие (эту печальную историю описал Аксаков в «Детских годах Багрова-внука»). Более того, исследователи XVIII века, писавшие свои сочинения со слов людей, лично знавших Тевкелева, прямо опровергают его гипотетическое ренегатство. Так, Василий Могутов, выпустивший в 1777 году сочинение об экспедиции Бековича-Черкасского, пишет, что генерал Тевкелев «состоял в своем магометанском законе… и умер, не переменя своего алкорана[122]». Это подтверждают и Илья Безгин в своих монографических исследованиях, и Ахмед-Заки Валиди в «Истории башкир».
Село Килимово Буздякского района в Башкирии — родовое гнездо Тевкелевых.
Так откуда взялось мнение о крещении Тевкелева? Да вот эта перемена имени — и есть единственный аргумент всех сторонников этой версии. Более того, некоторые, не в силах объяснить, к примеру, последующие постройки мечетей и воспитание детей в мусульманской вере, толкуют это так, что якобы принявший христианство Алексей Иванович позже вернулся в веру предков. Забывая, правда, что переход из православия в любую другую религию в Российской империи являлся уголовным преступлением, караемым каторгой. А уж учини такое единственный в русской армии генерал-татарин — скандал был бы страшнейший.
Мне кажется, ситуация с внезапным появлением Алексея Ивановича объясняется довольно просто — он взял себе русское имя. До сего момента Тевкелев был разведчиком-одиночкой, который если с кем и имел дело, так с такими же инородцами. Совсем другая ситуация у армейского полковника, которому придется командовать русскими людьми, годами жить бок о бок с русскими офицерами и чиновниками. Целому полковнику зваться уменьшительным «Мамбетом» никак невозможно, а «Кутлу-Мухаммед Мамешевич» не всякий рязанский уроженец и выговорит, а уж сколько ошибок в имени писарь насажает — лучше даже не пробовать. Проще Алексеем Ивановичем назваться. Русское имя у нерусских офицеров не то что часто встречалось — это было нормой и в русской, и в советской армии. Героя Большой Игры в XIX веке Максуда Алиханова в полку звали Александром Михайловичем, да и в позднесоветское время какого-нибудь полковника Бабкена Сукиасовича Мкртчяна сослуживцы-офицеры обычно ничтоже сумняшеся звали Павлом Сергеевичем.
Но вернемся к стартовавшей «Известной экспедиции». Задача перед ней стояла грандиозная, поэтому людей себе Иван Кириллович и Алексей Иванович подбирали соответствующих — в их подчинение поступали армейские офицеры и судостроители, геологи и ученые, администраторы и морские офицеры, священники и геодезисты, артиллеристы и канцеляристы, аптекарь, ботаник, живописец, хирург и прочая, прочая, прочая… Интересно, что священником в экспедицию уже практически завербовался «Московской Славеногреколатинской Академии школы реторики ученик Михайла Васильев сын Ломоносов». Будущий отец российской науки всерьез собирался жениться, принять сан, и ехать с Кириловым в Индию.
Но так как дело было серьезное, государственного уровня, будущего классика с пристрастием допросили тогдашние «особисты». Причем студента честно предупредили — мол, говори правду и ничего кроме правды, если всплывет вранье — сразу отчисление из Академии, постриг и ссылка куда-нибудь за Можай в дальний монастырь. Но студенту врать что дышать, и на допросе уже одобренный Кириловым кандидат смотрел в глаза честно, не юлил, и бодро рассказывал, что «отец у него города Холмогорах церкви Введения пресвятыя Богородицы поп Василей Дорофеев, а он, Михайла, жил при отце своем». Все вроде прошло благополучно, но тут будущий гроза немецких академиков случайно узнал, что чернильные души не угомонились. Ими уже составлен и вот-вот будет отправлен в Холмогоры запрос: «Города Холмогор церкви Введения пресвятыя Богородицы поп Василей Дорофеев и при нем попе сын его Михайла во время переписи мужеска пола душ при той церкви действительными ль написаны? И коликих ли он, Михайла, лет?[123]». Запахло жареным, и несостоявшийся пастырь экспедиции упал шептунам в ноги, умоляя не губить, и сознался, «что де он не попович, а дворовой крестьянский сын». Началось следствие, закончившееся для Ломоносова в общем-то благополучно, но, конечно же, ни о каком участии будущего ученого в «известной экспедиции» более не могло быть и речи.
Помимо священника, с которым, надо сказать, еще намаялись — тот хорош, но ехать трусит; этот ехать готов, но холост, а узнав, куда ехать, ни одна девка за него не идет; третий и женат, но читает по складам, и Писание знает едва-едва — куда такому миссионерствовать? — возникла проблема и с бухгалтером.
С главбухами всегда проблемы, во все времена, а в кириловских обстоятельствах — вообще ножом по сердцу. Хозяйство огромное, учет необъятный вести надо, да еще ж и воровать будут — а кто это все в книгах гладко сведет? Хороший бухгалтер — человек балованный, судьбой и людьми обласканный, такой обязательно уже в довольстве полном: живет кучеряво, ест сладко, спит мягко. И ну попробуй, смани такого в экспедицию в дикие земли — да ни за какие деньги с места не стронется.
И так, и сяк мыкался Кирилов (Тевкелев-то сразу отъехал в Башкирию, на месте все готовить), и совсем уж край настал, как вдруг вспомнил статский советник, что пару лет назад протекцию составлял одному пареньку. Паренек молодой совсем, зеленый, но Кирилову он показался, замолвил Иван Кириллович за него словечко — парень был явно не дурак, глаз вострый, ум быстрый, да и жизнью не балованный. Сын вологодского купца, ведшего дела с иностранцами, там сызмальства и языкам выучился. Потом папенька разорился в ноль, и, как многие «банкруты», в столицу подался, счастья искать. Да и сынка подросшего с собой прихватил. Сынок-то с их отчаянного положения поначалу за мзду малую на немецких фабриках подрабатывал, да, видать, достали колбасники его своим орднунгом да жадностью — решил на госслужбу хоть бочком да пристроиться. Тогда-то и вышел через дальних родственников на Кирилова — за протекцией. Паренек, как уже говорилось, обер-секретарю понравился, Иван Кириллович чиркнул записку, взяли паренька на Санкт-Питербурхскую портовую таможню помощником бухгалтера.
