Януш Майснер - Зеленые ворота
Толпа, замерев в немом изумлении, смотрела на эту азартную демонстрацию ловкости и отваги. Шлюпка черпала воду то одним, то другим бортом, раскачивалась, виляла и подскакивала, прыгая по волнам. Казалось, она в любой миг может перевернуться вверх дном или зарыться носом и затонуть. Но первый из безумцев уже сидел за рулем и с неслыханной ловкостью держал её на курсе; другие подхватили весла; уже спрыгнул и последний, отпустив петлю каната! Шлюпка осталась позади, весла вспенили воду и погнали её к меньшему кораблю, который, описав дугу, приближался, зарифив паруса.
Тем временем каравелла мчалась дальше с попутным ветром. Влетела между каменными валами, окружавшими с обоих сторон русло Вислы, проскочила под стенами Лятарни, едва не раздавив какую-то рыбацкую лодку, и не снижая хода мчалась вверх по течению, к Холму.
Толпа двинулась следом. Люди мчались вдоль берега, толкались, топтали тех, кто упал, споткнувшись в суматохе. Погоня эта была подобна половодью, срывающему плотины. Со стороны Вжеща, с Брабанции и Ластадии текли бурлящие людские потоки, сталкивались с главной волной бегущих, клубясь и перекатываясь среди растущих криков, разносившихся по предместью.
У Святого Якуба и Бартоломея, а сразу после этого в костеле Святой Екатерины ударили в колокола. Тревога уже долетела до ратуши, на Длинный рынок и Побрежье. Кружили слухи о налете шведского флота, о штурме Лятарни, о какой-то резне или бунте и волнениях среди населения.
Их отмело сообщение старосты из Холма, который переправился в челне через Вислу, чтобы донести советникам, что видел собственными глазами.
Он утверждал в частности, что сторожевой корабль "Йовиш" под всеми парусами, но без команды, плывет к городу, управляемый не иначе как нечистой силой, причем на его верхней рее болтается труп хафенмейстера Готарда Ведеке.
Не будь он известен трезвостью и рассудительностью, никто бы ему не поверил, но все равно в правдивости его сообщения сильно сомневались. Несмотря на это все поспешили к реке, к барьеру, замыкающему вход в Мотлаву.
Там уже воцарилась такая давка, что пришлось вызвать городскую стражу, чтобы освободить место для советников. "Йовиш" увязал в заторах, прорывался, цеплялся за барки и баржи, стоящие у левого берега, срывал их со швартов и снова мчал вперед, подгоняемый ветром. Три портовых балингера с Лятарни напрасно пытались его догнать. Перед самым устьем Мотлавы течение снесло его на средину русла, а мощный порыв ветра понес прямо на барьер. Раздался треск, толстая сосновая балка поддалась, лопнула посередине как жалкая щепка и каравелла влетела в порт.
Теперь она плыла зигзагом, направляясь то к левому, то к правому берегу, носимая ветром и течением, а тело хафенмейстера колыхалось над носовой надстройкой, словно в непрестанных колебаниях и сомнениях указывая дорогу.
Ужас охватил зрителей. Можно было в самом деле поверить, что какой-то злой дух завладел опустевшим кораблем. Как иначе он мог бы попасть сюда? Кто ещё мог им управлять?
Люди осеняли себя знаком креста, церковные колокола били набат, ветер свистел, выл, сметал с крыш тучи снега и раскачивал труп повешенного. Наверняка целый хоровод дьяволов и упырей окружал тело Готарда Ведеке, а на палубе "Йовиша" ими так и кишело. То один, то другой горожанин с опасением поглядывал на снежную дымку, высматривая в её завихрениях ведьм и демонов, которые собрались здесь из адских узилищ.
Тут ветер на короткий миг утих, а потом вдруг с удесятеренной силой налетел на каравеллу с северо-востока. Корабль склонился под его внезапным ударом, пролетел вдоль Оловянки и со страшным грохотом врезался в Длинную набережную.
Мощный удар сотряс мачты, и верхняя марсарея сорвала крепления и вместе со своим грузом рухнула на каменный парапет.
ГЛАВА XYII
Ян Куна, прозванный Мартеном, был захвачен сильным отрядом городской стражи и ротой солдат с Лятарни неподалеку от Оливы, по дороге из Пуцка в Гданьск. Во вторых санях он вез тело своего помощника, Стефана Грабинского, которое - как признал позднее - хотел передать его матери, проживающей в доме Генриха Шульца на улице Поврожничей. Сопровождали его только двое молодых боцманов; оба полегли в схватке, которая завязалась в лесу неподалеку от монастыря цистерцианцев, а он сам, многократно раненый, в конце концов сдался и был доставлен в Катовню.
Там некий жалостливый монах из монастыря доминиканцев перевязал ему раны, и на просьбы его, подкрепленные приличным вознаграждением, согласился уведомить ротмистра Бекеша или пуцкого старосту о том, что произошло.
Господа эти уже знали о развитии событий на рейде под Лятарней, поскольку Мартен, не застав никого из них в Пуцке, поручил Ворсту доложить им о происшедшем. Сам он, тревожась за жизнь и здоровье Марии Франчески, решил немедленно отправиться на Холендры, чтобы забрать её оттуда. При этом он рассчитывал на помощь Генриха Шульца, особенно по части передачи Ядвиге Грабинской известия о смерти сына.
Не имея возможности показаться в городе, Ян ещё намеревался просить его озаботиться доставкой тела Стефана и его погребением.
Но Генрих его предал - на этот раз открыто и окончательно. Ведь именно он уведомил советников, что убийца Готарда Ведеке наверняка в тот же день попытается приехать в усадьбу пани фон Хетбарк, якобы для подписания некоего соглашения.
- Его ничто не удержит, - заявил Шульц в ответ на сомнения, высказанные членами Сената. - Во-первых, верит в свою безнаказанность, как капер Его королевского величества. Во-вторых, нуждается в деньгах, которые ему обещаны.
Упредив таким образом приезд Мартена, Шульц однако твердо потребовал, чтобы уважался покой дома его тетушки и подал мысль устроить засаду в лесу под Оливой.
И злодейский план полностью удался. Одним махом он добился доверия советников и - как полагал - навсегда избавился от Мартена, перед которым испытывал непрестанные опасения. А поскольку и Готард Ведеке заплатил смертью за свое заигрывание с Марией Франческой, сеньорита теперь оставалась в его полной власти.
Что касалось "Зефира", Генрих не терял надежды, что тот ему достанется, как только голова Мартена падет под топором палача. У Яна Куны не было наследников, его имущество наверняка будет конфисковано в пользу семьи Готарда и на покрытие убытков, понесенных портом. Тогда и можно будет недорого купить корабль, а потом переделать его в торговое судно.
С Шульца было уже довольно рискованных затей, и в их числе каперства, которое ещё до недавнего времени его так привлекало. Правда, его соблазняли богатые трофеи (а прекрасная шуба, попавшая ему в руки после скандальной сцены на Холендрах, казалось, свидетельствовала, что последняя экспедиция Мартена принесла их немало), но даже как арматор каперских судов он сыт был приключениями по горло.
Потому после долгих колебаний признал свои прежние проекты и амбициозные мечты нереальными и открыто стал на сторону Гданьска, против нерасчетливой морской политики короля. А выражением этой новой политики и стала передача Мартена в руки Сената.
Сеньорита де Визелла после пережитых потрясений, которые показались ей исключительно волнующими и необычными, проспала до самого полудня. Ее вчерашний обморок был настоящим лишь наполовину, хотя она и в самом деле испытывала сильнейшее головокружение от выпитого вина. На эту уловку она пустилась, не видя другого выхода из ситуации. Не могла же она в несколько минут сорваться из Холендр, оставив тут свои драгоценности, деньги, наряды, да ещё и Анну, ближайшую подругу, к которой откровенно привязалась. К тому же у неё вовсе не было охоты к каким-то переменам, особенно если те означали обитание в Пуцке или на "Зефире", и разрыв с прежним образом жизни.
Генрих обещал в середине января забрать её в Варшаву. Она заранее предвкушала радости этого путешествия и добилась, что Анна тоже поедет с ними.
В Варшаве - королевский двор, да и прочие дворы поменьше вельможных панов, польских и чужеземных. Как Шульц, так и Анна фон Хетбарк были вхожи во многие из них.
Мария Франческа надеялась встретить в столице немало видных кавалеров, которые летом прошлого года сопровождали короля в Гданьске. И особо её интересовал молодой и красивый, хотя немного несмелый, Станислав Опацкий, близкий родственник Зигмунта, подкоморного варшавского и управляющего королевским замком, и Лукаш Опалинский, наследник многочисленных поместий и хозяин Лежайска. Оба эти видные вельможи добивались её благосклонности, а первый из них влюбился не на шутку, слагал цветистые мадригалы и письма, в которых просил не забывать, повторяя, что epistola non erubescit*.
______________________________________________________
* Письмо не краснеет (то есть смелее языка) (лат.)
Под влиянием этих писем и по совету Анны фон Хетбарк, которая строила для своей прелестной приятельницы амбициозные брачные планы, Мария Франческа все чаще подумывала о расставании с Мартеном и избавлении от Генриха Шульца.
