Дмитрий Язов - Маршал Советского Союза
В декабре 1972 года мне присвоили звание «генерал-лейтенант», и я был вызван в Москву. В Главном управлении кадров со мной побеседовали на предмет назначения на должность командующего армией. Жену это не радовало, она угасала на глазах, с большим трудом уговорили лечь на операцию. Положил ее в Боткинскую больницу. Вечером встретились с Валентином Ивановичем Варенниковым, ничего я не утаил от товарища.
Варенников в то время был первым заместителем главнокомандующего Группой советских войск в Германии. В Москву приехал по вызову, на совещание к первому заместителю министра обороны генералу армии С.Л. Соколову и, вероятно, рассказал ему о нашей встрече.
Утром мне позвонила Мария Самойловна Соколова, принялась меня распекать: «Вы не доверяете военным врачам? Почему положили жену в районную больницу? В госпитале имени H.H. Бурденко свой онкологический центр. Они пригласят на консультацию и самого H.H. Блохина».
Я перевез жену в Лефортово, а сам, получив назначение на должность командующего 4-й армией в Баку, полетел в Крым собирать вещички. С Леночкой вдвоем мы и вылетели в Баку. Доченька была встревожена операцией матери и неизвестностью, которая нас ожидала.
Встречи с «прорабами перестройки»
В Баку прилетели ночью. Встретил нас A.C. Бородаев, знакомый по Забайкалью, первый заместитель командарма. Прямо из аэропорта дозвонился до командующего войсками Закавказского военного округа генерал-полковника Павла Васильевича Мельникова. Он проводил учения в районе перевала Цхацкаро, что южнее Боржоми. Командующий, выслушав мой доклад, приказал: «Соберите всех командиров дивизий, полков и вылетайте в Тбилиси. Жду вас утром в районе учения южнее Бакуриани. Здесь и познакомимся».
В Тбилиси нас встретил генерал-майор Василий Константинович Кирилюк. Доложил: «Погода в районе учения весьма неблагоприятная, расстояние до перевала – около 300 километров, надо выезжать незамедлительно».
Пурга то утихала, то усиливалась, кое-где снег перекрывал дорогу, но наши вездеходы без остановки продвигались на запад. Прошли Мцхету, Гори, Хашури, Боржоми, в районе Бакуриани навстречу нам выкатило солнце. Часам к одиннадцати мы вышли на заснеженную равнину, высота более 2000 метров. Пожалуй, впервые за всю историю в этом местечке вместе с техникой зимой через горы прошла целая дивизия. Для театра военных действий это было совсем не рядовое событие.
Построив прибывших в две шеренги, командующий рассказал о своем замысле, о плане проведения учения. Дивизии развернули до полного штата за счет резервистов. Как же было тяжело солдатам, не привыкшим ходить на лыжах, ступать по глубокому снегу.
На разборе учений встретился с генерал-лейтенантом Дмитрием Александровичем Гринкевичем, мы вместе учились в академии им. М.В. Фрунзе. Он и дал мне несколько полезных советов, рассказал об особенностях службы в Закавказском военном округе, охарактеризовал первых секретарей республик, они же члены Военного совета округа.
Возвратившись в Баку, в сопровождении офицеров-направленцев мы выехали в Ленкорань.
Полковник Евгений Александрович Брюзгин, знаток истории Закавказья, рассказывал нам по дороге, как в 1813 году русские войска под командованием Котляровского штурмом взяли укрепленную персами крепость Ленкорань. Персы потеряли 3700 человек, а русские – в десять раз меньше.
После взятия крепости повалил густой снег, он-то и покрыл белым саваном окровавленную землю. Возвращаясь в Карабах, солдаты в скорбном молчании несли носилки, на которых лежал раненый победитель генерал-лейтенант Котляровский. Вскоре заключили Гюлистанский мир, по которому Персия навсегда отказалась от всех завоеванных ранее ханств в нынешнем Закавказье.
Из Ленкорани перелетели в Нахичевань. Местные руководители с гордостью отмечали: «Г.А. Алиев родился и вырос в Нахичевани. Это наш земляк». Пройдет чуть больше десятилетия, и Гейдар Алиевич снова вернется в Баку через Нахичевань…
Дома меня ожидал сюрприз: дочь собиралась вернуться в Симферополь. Она мечтает быть врачом, мол, а в Баку светил в области медицины – единицы. Дозвонился до госпиталя, пригласил Екатерину Федоровну. Просьба Елены показалась ей капризом. Часа через два – звонок уже из Москвы. На сей раз Леночка взяла трубку, плакали, как я понял, сразу в двух столицах. Успокоил жену, дочь и связался с Симферополем.
И вот я снова один, подошел к окну, увидел трепетавший на ветру листок и вспомнил пушкинские строки:
Как поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Один на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист.
Разные мысли теснились в голове, от самых радужных до гнетущих, только в работе находил утешение.
Время не шло, а летело. В начале марта предстояло развернуть дивизию в Нахичевани. Командующий генерал-полковник П.В. Мельников дал согласие призвать резервистов на три дня ранее установленного срока. Получили добро и от руководителей республик. На учение прибыл из Главного управления боевой подготовки Сухопутных войск генерал-лейтенант П.В. Гурьев, из округа – генерал-лейтенант В.И. Карпов.
Пропустив дивизию на исходном рубеже в районе Киврак, я обогнал колонну и выехал к Семеновскому перевалу. Дорога змейкой вилась в горах, и настолько повороты были крутые, что пришлось тягачи отдельно развертывать от орудий и лишь затем их соединять.
Начало наступления назначили на 14 марта. Важно было одновременно развернуться в батальонные колонны, затем в ротные, взводные и в боевую цепь. Как и положено артиллерии, она вела огонь, подавляя огневые точки на переднем крае. В точно назначенное время мотострелки атаковали первую траншею.
Все шло по плану. Командир дивизии уверенно управлял частями. На широком фронте в горах они то скрывались, то появлялись на гребнях высот.
Вскоре артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника, высокий класс показали и танкисты. После овладения первой и второй позициями командир дивизии ввел второй эшелон в обход господствующей высоты, что было одобрено Мельниковым.
Неожиданно меня пригласили к аппарату ВЧ, дежурный сообщил: «Звонили из госпиталя им. H.H. Бурденко, операция прошла успешно, Екатерина Федоровна пока находится в реанимации».
Наступление продолжалось всю ночь, и только под утро противник нанес контрудар, дивизия перешла к закреплению захваченного рубежа.
Пока готовился разбор, я связался с Екатериной Федоровной, она меня успокоила: «Все хорошо, страшное осталось позади».
После разбора учения договорился с командующим флотилией на Северном флоте на пять дней отпустить Игоря к матери. Прилет Игоря был сюрпризом, и трое суток мы провели в палате рядом с Екатериной Федоровной. Появилась слабая надежда на благополучный исход. Главным лечащим врачом был опытнейший полковник В.И. Чунин, он и сделал операцию. И все-таки улетал я из Москвы с тяжелым предчувствием…
В конце марта состоялся Военный совет округа. Больше всех я запомнил выступление Г.А. Алиева. Он призывал повысить роль военно-патриотической работы, ему было чем гордиться: в Баку новшество – открыли интернат по подготовке молодежи для поступления в военные училища.
Во время обеденного перерыва в центре внимания уже был Эдуард Шеварднадзе. Он напомнил: в личном пользовании жителей Грузии находится всего 7 процентов обрабатываемых земель, 80 процентов плантаций цитрусовых принадлежит государству. Кто-то поинтересовался: «А по какой цене государству сдают мандарины колхозы?» Оказалось, по 30 копеек. Частникам же государство платило 80 копеек, их цитрусовые засчитывались в план республики.
Первый секретарь ЦК Компартии Грузии хотел подчеркнуть, что частники лучше ухаживают за мандариновыми деревьями. Не понятно только было, как это грузины, самоотверженно работая на себя в частном секторе, не забывают при этом получать ордена от государства за выдающиеся заслуги по сбору мандаринов на государственных плантациях. А не лучше ли награждать частников? Это было бы справедливо. Шеварднадзе ничего не ответил, лишь покосился на меня…
* * *Вскоре после 8 декабря 1991 года, когда с флагштока Кремля был спущен флаг Советского Союза и поднят флаг Российской Федерации, Шеварднадзе откровенно заявит: «В этом историческом подъеме флага России над Кремлем есть и моя доля участия. Все прогнило. Надо менять. Я действительно сказал эти слова Горбачеву зимним пицундским вечером 1984 года и не отрекусь от этих слов и сегодня».
Что же надо менять и что прогнило? Вы же, Эдуард Амвросиевич, на XXVII съезде КПСС пели дифирамбы в адрес руководителей партии. Почему же не посоветовали прямо на съезде, что надобно поменять?
В своей книге вы рассказываете об отношениях с Генеральным секретарем: «В условиях «феодальной» вертикальности мне не оставалось ничего другого, как играть по правилам системы. А именно – добиваться поддержки сюзерена. И я получил ее. Было бы нечестно утверждать, что поддержку я получил лишь благодаря славословию в адрес Брежнева. Гроссмейстеров лести у него хватало и без меня».
