Николай Шпанов - Личное счастье Нила Кручинина
Обзор книги Николай Шпанов - Личное счастье Нила Кручинина
Николай Николаевич Шпанов
Личное счастье Нила Кручинина
Где он был ночью?
Лето выдалось неуютное. Пребывание в городе могло вогнать в полное уныние. Неделя непрерывных дождей сменялась двух—трехдневными знойными ветрами, подобно самумам несущим над городом жёлтые тучи песка, вороха листьев, сбитых с деревьев хлещущими порывами. То зной, как в Африке, то такой холод, что в середине июля нельзя было показаться на улицу без пальто.
Трудно сказать, кто был прав: Кручинин, упрямо мёрзший на даче, или Грачик, столь же упрямо глотавший городскую пыль. У каждого из них были кое-какие преимущества, но оба испытывали и все недочёты избранной участи. Впрочем, самым ощутительным для них недостатком такого положения было то, что они виделись не каждый день.
В результате долгой совместной работы Грачик настолько уверовал в силу своего собственного анализа, отточенного Кручининым, что в тех редких случаях, когда попавшее к ним в руки дело решалось не так, как они предполагали, Грачик в своём дневнике оставлял его незаконченным. Им всегда владела уверенность, что рано или поздно такое дело будет доведено до конца, что оно обязательно решится так, как они предсказали.
Именно над таким случаем он и сидел в одно июльское утро. Он старался решить вопрос: следует ли занести это дело в их летопись как нерешённое или стоит остаться верным себе и отложить его в уверенности, что рано или поздно оно снова всплывёт и будет доведено до конца? В решении отложить описание этого случая сыграла некоторую роль погода. Это был первый за две недели настоящий июльский день. Грачик с завистью думал о том, что в это время Кручинин, вероятно, лежит с книгой на берегу реки, выкинув из головы все относящееся к обычной его деятельности.
Грачик захлопнул тетрадь и с особенным удовольствием отметил щелчок замка в футляре пишущей машинки. Решено: он едет на дачу!
Через десять минут он был побрит, через пятнадцать одет и через двадцать поворачивал ручку двери, намереваясь на двадцать первой минуте забыть обо всём, что оставалось у не го за спиной. Но именно тут-то над его головой и задребезжал звонок. Он отворил дверь, полагая, что это не кто иной, как запоздавший, по обыкновению, почтальон, но вместо розовощёкой девицы в куртке с синими кантами увидел (утеряна часть текста). Но только тут он рассмотрел её хорошенько. Её красота показалась ему какой-то особенно спокойной: спокойны были тонкие черты лица, спокоен взгляд больших серо-голубых глаз и только тонкие чёрные брови над ними были как-то особенно удивлённо приподняты, словно Нина ждала ответа на только что заданный трудный вопрос.
Грачик знал, что был уже назначен день свадьбы Гордеева с Ниной, но почему-то она не состоялась. О том, что расстроило свадьбу, Грачик не имел представления, зная только, что это послужило причиной ссоры Нила с Вадимом.
Посещение женщин удивило Грачика. Сам он очень редко бывал у Гордеевых. Вадим был у пего раза два—три и то, кажется, только вместе с Кручининым.
Анна Саввишна была маленькой живой старушкой, чистенькой, седенькой, ласковой, хлопотливой. Увидев Грачика, она поджала губы, стараясь сдержать слезы. Нина ласково взяла её под руку и поспешно ввела в квартиру. Едва переступив порог передней, Анна Саввишна опустилась на стул и дала волю слезам.
Девушка стояла возле неё молча, положив ей на плечо руку. По-видимому, его растерянный вид заставил Нину, не ожидая, когда успокоится (утеряна часть текста — абзац).
— Но что же случились?
Утерев слезы концом старинной кружевной косыночки, старушка прошептала:
— Вадя… арестован.
Жизнь приучила Грачика ничему не удивляться, но тут и он не мог удержаться от возгласа изумления. Он знал Гордеева как очень скромного, трудолюбивого инженера, с голо вой погруженного в работу в своём научно-исследовательском учреждении. Он всегда производил на Грачика впечатление человека немного суховатого, осторожного в суждениях, решениях и поступках. Эта сдержанность и самая его скромность казались несколько рассудочными, строго продуманными Грачик даже как то высказал Кручинину мнение о том, что считает эту скромность Гордеева показной и что инженер представляется ему сухим карьеристом, таящим в глубине души большие планы на будущее.
— Побольше бы таких «карьеристов», — ответил тогда Кручинин.
Он любил Гордеева и до самой своей ссоры с ним относился к молодому инженеру как старший заботливый брат.
Известие Анны Саввишны потому так и поразило Грачика, что он никак не мог себе представить, чтобы такой человек, как Гордеев, дал повод для ареста. Но раз таковой произошедший
(утеряна часть текста — 2 абзаца)
сообщник в стенах институт, а может быть, даже сам налётчик был только техническим исполнителем плана, начертанного этим сообщником-вдохновителем.
Приходилось пока оставить в стороне явное расхождение между таким допущением и тем обстоятельством, что был вскрыт не тот сейф Оставалось предположить, что наводчик из числа сотрудников института плохо знал содержимое сейфов. Но и такая мысль тут же была оставлена, как несостоятельная.
Дело в том, что, когда следователь поручил криминалистической лаборатории произвести дактилоскопирование сотрудников института, он был поражён неожиданным открытием: совершенно ясные отпечатки пальцев преступника, оставшиеся на стеариновых пятнах, в точности соответствовали оттискам инженера Гордеева. Это было так неожиданно и так несуразно, что следователь сейчас же заподозрил, что Гордеев дотрагивался до стеариновых пятен, придя на работу, когда вместе с другими сотрудниками осматривал место преступления. Но Гордеев категорически отрицал это: по его словам, он не подходил к шкафу ближе других и, уж безусловно, к нему не прикасался.
Не настаивай на этом Гордеев так упорно, у следователя, конечно, и не возникла бы мысль о его причастности к ночному покушению и он не решился бы арестовать всеми уважаемого инженера. Но это категорическое отрицание в сопоставлении с тем, что Гордеев не котёл объяснить, где провёл ночь, в которую было совершено преступление, и, наконец, его следы, обнаруженные на подоконнике окна, через которое бежал преступник, — все это привело следователя к уверенности, что Гордеев причастен к преступлению.
Но если допустить соучастие Гордеева в покушении на ограбление института, то становилось уже совершенно загадочным то обстоятельство, что именно он, Гордеев, давно работающий в институте и хорошо знающий его порядки, мог так жестоко ошибиться шкафом и указать «медвежатнику» не тот, в котором хранились деньги. А к предположению, это Гордеев мог охотиться именно за деньгами, следователя привели дополнительные сведения, добытые о жизни Гордеева. За последний месяц образ жизни инженера резко изменился, и он редко бывал дома. Он почти не давал матери денег на хозяйство, ссылаясь на денежные затруднения, и постоянно нуждался в деньгах.
Следователь не видел ничего удивительного в том, что круг замкнулся именно так. Такого рода натуры, как Гордеев, насильственно сдерживающие свой темперамент потому, что разум полностью владеет их поступками, однажды, когда рассудок им изменяет под давлением каких-либо внешних импульсов, вроде неожиданной страсти, вина и т.п., отпускают вожжи и уже не в состоянии бывают собрать их.
В общем, мнение следователя, по первым шагам, сводилось к тому, что — как это ни прискорбно — в виновности Гордеева сомнений не было. Оставалось узнать его сообщников.
Это происшествие в институте, естественно, заинтересовало не только прокурорский надзор. Органы безопасности не могли пройти мимо того, что в сейф, где хранились секретные документы, заглядывал неизвестный. И хотя все говорило о том, что ночного посетителя интересовали только деньги, — следствие пошло двумя путями.
С добытыми сведениями, с версией следователя и с его согласием на участие в деле Кручинина Грачик поехал на дачу.
Он застал своего друга в ворчливом настроении. Кручинин сетовал на то, что Мякинино — тем и милое ещё год назад, что оно не было засижено дачниками, — не по дням, а по часам теряет прелесть уединённости.
— Придётся покончить с пригородными дачами, — сказал Кручинин, увидев своего молодого друга. — Завтра же складываю чемоданы и еду, куда глаза глядят. Ты со мною?
Хотя Грачик и старался показать, будто ничего, кроме мелких городских новостишек, он не привёз, Кручинин сразу понял, что это не так. Он уселся на пенёк и принялся скручивать папиросу. По всей его повадке Грачик уже знал: он ждёт подробного рассказа. Грачику ничего не оставалось, как рассказать всё, что он знал о поразившем его преступлении.
Когда он окончил свой рассказ Кручинин оставался таким же спокойным как и вначале, только папироса дотлевала в его пальцах тоненькой струйкой синего дыма. Можно было подумать, что его больше интересуют прихотливые извивы этой струйки дыма, колеблемого едва уловимым ветерком, нежели рассказ!
