Ю Скуратов - Вариант дракона
Да, речь Пертцика Ельцину не понравилась. Не понравилась именно безобидными критическими пассажами, и Борис Николаевич, как подлинный коммунист, решил внести в нее свои коррективы.
Его выступление на конференции не планировалось, и тем не менее на следующий день было объявлено, что перед собравшимися выступит первый секретарь обкома партии.
В выражениях Борис Николаевич не стеснялся, он обвинил Пертцика в том, что тот ревизует основы партруководства, будучи "заморским гостем", пытается учить тех, кого учить совсем не надо, - люди имеют большую практику, опыт, сами могут учить кого угодно, и так далее.
Резкое выступление произвело на научных работников тягостное впечатление. В зале воцарилась мертвая тишина, - наверное, тишина, стоявшая в зале заседаний Совета Федерации во время моего выступления, напомнила мне ту гнетущую, свердловскую, многослойную тишину. Пертцик был подавлен - не ожидал такой реакции от первого лица области.
В перерыве к нему подошел Мехренцев, извинился. Чувствовалось, что Мехренцеву было неудобно за своего партийного шефа, и он обещал переговорить с Ельциным, снять "напряженку".
Вот такой это был демократ еще в ту пору, Борис Николаевич Ельцин, и таким же он и остался, не изменился ни на йоту. И если бы в свое время Горбачев не "выдавил" его из Политбюро, Ельцин продолжал бы оставаться таким стойким марксистом-ленинцем, что из него, говоря словами поэта, гвозди можно было бы делать. Но Горбачев перебросил его с партийной нивы на строительную, в Госстрой, на дела по части раствора, кирпичей и мастерка, по профессиональной принадлежности, так сказать, поскольку Ельцин был инженером-строителем, и тем самым подписал приговор и себе самому, и партии, которой он так неразумно руководил.
Кто знает, не случись всего этого, то и страна наша, возможно, пошла бы по другому пути. Вполне возможно, по китайскому пути. Или по польскому. Не знаю, какому именно, но путь мог быть другим.
Что же касается Бориса Николаевича, то он во все времена был неуправляемым "ленинцем", во все времена что хотел, то и делал. Как только мы этого не видели! Не знаю... Надо было увидеть, а мы не увидели.
Чего только в голову не лезет, когда чувствуешь себя по-настоящему усталым, загнанным в угол, опустошенным.
А я сейчас был именно таким.
ТЯЖЕЛЫЙ АПРЕЛЬ
Началось обсуждение. По тому, как оно пошло, сделалось понятно: Совет Федерации мою отставку не примет. Посыпались вопросы. Причем не самые приятные для меня. Прусак, Руцкой, Федоров из Чувашии... Федоров вообще несколько не по-мужски, с нездоровым любопытством спрашивал меня: было ли то, что изображено на пленке, или нет?
Я понял, что с такими людьми, как Федоров, надо действовать только их методами, других они не признают, и, как бы мне ни было противно, сказал:
- Николай Васильевич, вы же юрист. О вас я тоже могу много интересного рассказать. Ну и что из этого?
Федоров мигом замолчал.
Я знал, что говорил. У меня имелась оперативная информация о том, что чувашский президент часто встречается с одной женщиной.
Строев передал тем временем председательство своему заму Королеву и пригласил меня в комнату отдыха.
- Юрий Ильич, пойдемте со мной. Я знаю весь список записавшихся, будут выступления, не самые приятные для вас. Давайте лучше выпьем чаю. И вообще, нет смысла слушать, как вас поливают грязью.
Строев был не прав: не было выступлений, которых не имело смысла слушать, слушать вообще надо все. Не было резких выступлений против меня. Пленка вызвала негативную реакцию почти у всех членов Совета Федерации. И вообще, я так полагаю, - Егор Семенович Строев малость лукавил - он, похоже, выполнял прямое указание Кремля о моей отставке. Иначе бы он не сказал мне:
- Юрий Ильич, советую вам выступить с заключительным словом, поблагодарить Совет Федерации за работу и уйти.
- Я готов, - сказал я. Подумал невольно: "Вот и не удалось мне пробить в генеральные прокуроры Геннадия Семеновича Пономарева... Жаль! Очень жаль!"
- Хорошо, - Строев кивнул. - Пойдемте теперь в зал. Пора прекращать прения.
Он прекратил прения, хотя было много записавшихся, и предоставил слово мне. Я понимал, что и Строев, и кремлевские "горцы" ждут, чтобы я произнес примерно следующее: "Как вы ни проголосуете, господа сенаторы, за мою отставку или против нее, я все равно работать не буду, я уйду..."
Но я с трибуны произнес совсем другое:
- Я благодарю вас за оценку, данную мне за работу, но, пожалуйста, учтите при голосовании следующее... Я понял сегодня из позиции администрации президента, что она не признала незаконность возбужденного против меня дела и запустила каток политических репрессий. Понятно, что если я не уйду, каток этот уничтожит меня и мою семью. Поэтому прошу принять во внимание мою просьбу...
В зале стало тихо. Тягостная была эта тишина, непростая.
Сенаторы в принципе готовы были проголосовать за мою отставку, но в этот момент многие из них призадумались: если сейчас Генерального прокурора ломают так жестоко, то что же с ним станет, когда он будет сдан?
Так-то хоть какая-то защита есть.
Голосование было тайным. Чтобы подготовиться к нему, объявили перерыв. И я неожиданно почувствовал: большинство проголосует против моей отставки. Во время перерыва ко мне подходили многие сенаторы, старались поддержать. А один из них сказал довольно откровенно:
- Ни хрена у Кремля из этого не получится. Все будет нормально, Юрий Ильич!
Действительно, ничего не получилось. Голосование было следующее: 61 голос за отставку, 79 - против.
Таким образом, еще раз прозвучал публичный отказ президенту.
Многие, кто не был в зале, не понимали, что произошло, поскольку по телевидению, по первому и второму каналам показывали только тех губернаторов и глав областных законодательных собраний, которые голосовали за отставку.
А ведь были и другие сенаторы.
Кремлем была проведена огромнейшая подготовительная работа. Дело дошло до прямой торговли. Борис Николаевич собрал у себя президентов республик двадцать одного человека - постарался отработать их, потом собрал человек двадцать губернаторов - не всех, и это мигом вызвало раздражение других, он готов был даже отказаться от своих полномочных представителей в регионах, лишь бы Совет Федерации утвердил отставку Скуратова. Я уже не говорю о финансовых и экономических посулах и приманках. Обрабатывали Совет Федерации и многие члены правительства. Знаю, что Аксененко был очень активен по этой части, Чубайс, который мог отключить рубильник в любом регионе и пользовался этим, как умел, иногда даже давил напрямую, как, например, он сделал в случае с Потаповым Леонидом Васильевичем, президентом Бурятии. Подключились к обработке все ставленники Кремля: Россель, Аяцков, Титов, Прусак, Лебедь. Я уже не говорю о Руцком и чувашском Федорове. Тут я не испытываю никакого удивления и не строю никаких иллюзий.
Раньше с Аяцковым, с Росселем у меня были прекрасные отношения, и мне казалось, что они - люди принципиальные, могущие разобраться в ситуации самостоятельно. В Саратове вместе с Аяцковым мы открывали Институт прокуратуры - на базе Саратовской юридической академии, прокуратура перевела туда немало денег, помогли со зданием и вообще думали, что дружба между прокурорским корпусом и корпусом губернаторским будет вечной, а оказалось - нет. Свердловский Россель, свой вроде бы человек, - он тоже был против меня. Тяжело было это фиксировать, понимать, что эти люди предают человека в угоду сиюминутно выгодному.
Волошин по моей части высказался довольно определенно:
- У уголовного дела, возбужденного против Скуратова, очень хорошая судебная перспектива.
Так и сказал: "хорошая судебная перспектива". Что ж, вполне возможно, что с высоты кремлевского холма ему виднее и он окончательно уверовал в свою силу, только в юриспруденции Волошин мало что смыслит и не знает, что ему еще могут преподнести и суд, и следствие, и людская молва, и родные отечественные СМИ.
Вот что сказали после заседания некоторые члены Совета Федерации, их интервью, по-моему, показательны.
Николай Виноградов, глава администрации Владимирской области:
- Я с самого начала голосовал против освобождения Юрия Ильича Скуратова от работы, потому что вся эта история достаточно неприличная. Первый мотив - освобождение по состоянию здоровья. Однако тут же выясняется, что со здоровьем у него все хорошо и даже лучше, чем у некоторых должностных лиц в нашем государстве.
Второй момент - та кампания, которая была развернута против Скуратова в прессе. Она, на мой взгляд, имеет нескрываемую заданность.
Поэтому я выступал против его освобождения. Более того, я был одним из инициаторов приглашения Скуратова в Совет Федерации. чтобы этот вопрос рассматривался только в его присутствии.
Ну а сейчас, рассматривая эту проблему, я для себя сделал вывод, что никаких новых фактов, которые могли бы изменить позицию членов Совета Федерации в пользу освобождения Юрия Ильича, просто не было. Все остается по-прежнему.
