Бэзил Дэвидсон - Новое открытие древней Африки
В те времена, когда археология не приобрела достаточного опыта и не стала такой тщательно разработанной наукой, как сейчас, было очень трудно выяснить происхождение этих зданий. И трудность эта усугублялась тем, что матабеле пришли сюда сравнительно недавно. В связи с этим ученые разделились на два лагеря: «финикийский» и «средневековый».
По мнению первых, возраст Зимбабве составляет «минимум три тысячелетия», причем строительство велось в течение двух основных периодов: в сабейский, относящийся к 2000-1000 годам до н. э., и позднейший, финикийский – примерно с 1100 года до начала христианской эры. Эту точку зрения разделяли искатели «страны Офира». Ее сторонники не сомневались, что «туземцы» никогда не принимали участия в создании этой цивилизации. В этом они были единодушны, но спорили о том, кто именно был творцом Зимбабве, и едва ли остался хотя бы один древний народ, влияние которого, по их мнению, не сказалось бы здесь в то или иное время.
«Во славу родины, лежащей за морями, – писал в 1950 году Б. Пейвер, последний представитель этого направления, – чужеземцы создают в Африке новый доминион». Он имел в виду общины белых поселенцев английской Центральной Африки, выражая надежду, что эти общины получат в будущем статус доминиона. «Поскольку англичане здесь ведут строительство и разрабатывают рудники, мечтают и умирают, не может ли случиться так, что благодаря им история повторится? Разве чья-то древняя родина за морями не отдала точно так же этой земле своих сынов, которые, будучи здесь, в Африке, чужеземцами, работали в рудниках и строили, а потом умирали? Разве не этим же путем должны идти и мы в даль времен?»
Опомнитесь, отвечала им другая сторона. Вы не замечаете того, что творится у вас под носом. Ведь это остатки коренной африканской цивилизации. Она была создана предками тех африканских народов, над которыми вы властвуете, и в не слишком далеком прошлом, во всяком случае не дальше того периода, когда саксонская Англия стояла перед лицом вторжения скандинавов и норманнов.
Приговор на основе доказательств
Эту вторую точку зрения, выражавшую мнение археологов и ученых, впервые сформулировал египтолог Рэнделл-Макайвер, который исследовал в 1905 году древности Южной Родезии по поручению Британской ассоциации содействия развитию науки. Он пришел к выводу, что Большой Зимбабве и другие руины в этом районе Африки имеют чисто африканское происхождение и относятся к средневековому или послесредневековому периоду. Он основывался на исследовании семи районов руин, в которых, по его словам, ни один предмет «не старше XIV или XV века».
В архитектуре, писал он, «независимо от того, военная она или гражданская, нельзя обнаружить никаких следов восточного или европейского стиля любого периода. Здания, заключенные в эти каменные руины и составляющие их неотъемлемую часть, имеют бесспорно африканский характер. Искусство и ремесленные изделия, представленные предметами, найденными в этих зданиях, типично африканские, за исключением тех, которые явно завезены из других стран, и представляют собой типичные предметы средневекового или послесредневекового периода».
Этот приговор, вынесенный первым квалифицированным исследователем руин Зимбабве (более того – первым человеком, проявившим уважение к стратиграфическим слоям), вызвал ярость у представителей «финикийской» школы, которые отвергли все его доводы. Полемика достигла такой остроты и повлекла за собой столь сильные политические последствия, что Британская ассоциация решила через четверть столетия снарядить вторую экспедицию. Возглавить ее было поручено опытному археологу Гертруде Кейтон-Томпсон, которая, закончив работу, опубликовала книгу «Культура Зимбабве», написанную с такой же ясностью и остроумием, с таким же великолепным археологическим видением, какое проявил до нее Макайвер. Эта книга – поистине классический труд о сравнительно недавнем историческом периоде. И если это не последнее слово о Зимбабве и его башнях, то, безусловно, незаменимый путеводитель для всех, кто хочет детально ознакомиться с вопросом.
«Исследования свидетельств, собранных со всей страны, – пишет Кейтон-Томпсон, – не подтверждают ничего такого, что опровергало бы происхождение от банту или датировку средневековым периодом». Развивая эту мысль, она добавляет: «Я решительно не могу согласиться с часто повторяющимся компромиссным предположением, будто Зимбабве и смежные с ним сооружения были созданы местными строителями под руководством высшей чужеземной расы или надсмотрщиков. Не исключено, что существовало и внешнее влияние. Конические башни, возможно, отражают стремление подражать минаретам побережья, а орнамент на стенах из гальки встречается у их арабских или других мусульманских предков. Однако строили эти руины африканцы, и государство, в которое они были организованы, было тоже африканским».
Такое объяснение происхождения руин Зимбабве подверглось серьезным нападкам. В свете последних свидетельств его можно, очевидно, пересматривать только в двух моментах. Результаты определения возраста этих руин радиокарбоновым методом отодвигают раннюю дату строительства примерно к началу средневековья в Европе, а народ, который впервые стал строить здесь здания, согласно результатам исследования скелетов, обнаруженных в Мапунгубве, по-видимому, отличался от народов банту, которые строили там более поздние сооружения и прямых потомков которых мы знаем сейчас. Если они отличались друг от друга, как в Мапунгубве, то это различие заключается главным образом в том, что у тех народов признаки смешения готтентотов и негров проявляются более ярко, чем у народов банту более позднего периода. Но это совсем не значит, что те народы не были африканцами.
Заключение, к которому пришла Кейтон-Томпсон 30 лет назад, Макайвер до нее, а также другие исследователи, занимавшиеся этим вопросом, например Саммерс, основано на многочисленных свидетельствах: эти свидетельства – китайский фарфор, дата изготовления которого точно определена, бусы из Индии и Индонезии, чей «возраст» до некоторой степени установлен, и многие другие предметы, ввезенные сюда из других стран. Оно базируется на вполне допустимой эволюции местного строительства – от жилищ из ила и соломы до воспроизведения таких построек в камне и возведения высоких башен. Форма этих зданий вполне согласуется с известными нам обычаями и религией банту. Возможно, кое-что они заимствовали из того, что было известно португальцам, общавшимся с африканцами и арабами побережья. «В центре этой страны, – писал ди Барруш в 1552 году на основе дошедших до него слухов, – расположена крепость квадратной формы. Она построена из камней огромной величины, и эти камни, по всей видимости, не скреплялись никаким материалом. Стены имеют в ширину 25 пядей, в высоту – немного меньше. Над дверью этого сооружения есть надпись, которую никто из побывавших там образованных мавританских купцов не сумел прочитать. Они не могли также определить, что это за алфавит. Сооружение почти замкнуто холмами, на которых выстроены другие сооружения, напоминающие первые по стилю, и одно из них представляет собой башню высотой более 12 саженей». Возможно, в описании ди Барруша есть доля вымысла, возможно, оно полно ошибок, и тем не менее это, бесспорно, описание того Зимбабве, которое сохранилось до наших дней, хотя стены его почти наверняка позднее были перестроены. Квадратная форма крепости – вымысел, ибо нет ни одного свидетельства, указывающего на существование такой формы в Родезии, а надпись, упомянутая в описании, возможно, не что иное, как орнамент, подобный тому, каким украшены сохранившиеся стены.
Это свидетельство значительно более достоверно, чем другие, обнаруженные во внутренних районах Кении, Танганьики и Уганды, прежде всего потому, что основано на предметах, сохранившихся от прибрежной торговли. Торговля китайским фарфором, которая велась в Южной Африке, по всей видимости, не проникала дальше на север, а если и проникала, то следы ее еще не обнаружены. Но здесь, на юге, свидетельства древности производят огромное впечатление совершенством замысла и наводят на мысль о большем могуществе и единстве, чем при созерцании каменных руин Восточной Африки.
Связь между ростом торговли и сооружением древних построек не случайна. «Торговые связи с Индией, – отмечает Кейтон-Томпсон, – бесспорно, очень сильны. Я полагаю, что именно они были тем начальным стимулом, который вызвал развитие самобытной культуры Зимбабве». Эти «воинственные люди» и «великие меновые торговцы», как называл их Барбоша, должно быть, достигли могущества в период железного века не только потому, что умели использовать железо, но и потому, что их связывали с внешним миром прочные торговые узы. Они процветали и развивались благодаря тому же стимулу, каким была для побережья океанская торговля, а для древнего Судана – транссахарская торговля.
