Иван Прыжов - История кабаков в Росиии в связи с историей русского народа
В 1841 году для рассмотрения откупных дел был учреждён новый комитет под председательством князя Меншикова, а в 1844 году ещё другой секретный комитет под председательством графа Орлова, а между тем откупщики продолжали делать своё дело. Хлебное вино продавалось во всех лавках: в мелочных, портерных и сбитенных и даже в банях, что сильно содействовало к порче нравов и к умножению преступлений.
В июле 1844 года купеческий сын Кокорев,[194] управлявший одним из откупов, составил проект, которым доказывал, что откупа идут невыгодно от дурного устройства их хозяйств, и поэтому же часть денег остаётся невыбранною из капитала, изобильно обращающегося в народе, и предлагал новую систему сборов. Система его, как изложена она в книге «Сведения о питейных сборах», состояла в том, чтобы:
1. продать более разлитых питей и в особенности водок, как продукта более многоценного;
2. заменить всех сидельцев и поверенных такими людьми, которые «трудятся из насущного лишь хлеба», а доходы их обратить в откуп;
3. вообще «дать делу утончённо-торговый вид и уничтожить соперничество, встречаемое откупами от некоторых торговлей».
Положено было испытать эту систему купеческого сына Кокорева на практике, и для производства опыта отдан был Кокореву город Орёл, и затем уже по многим губерниям введено кокоревское акцизно-откупное комиссионерство. Но, говорит книга «Сведения о питейных сборах», из донесений некоторых местных начальников видно было, что комиссионеры при управлении своём явно нарушали установления откупных правил. Орловский губернатор князь Трубецкой извещал, что неправильные действия Кокорева вынуждают ропот и жалобы, что цены на продаваемые напитки возвышены, так что травной постой вина по пяти рублей серебром, а чарочная продажа вина, отпускаемого с большим недогаром, производится по 4 рубля серебром за ведро; что хотя такие действия в ограждение жителей от излишнего налога требовали бы преследования законным порядком, но Кокорев словесно объяснил ему, губернатору, в кабинете, что при отправлении его на должность управляющего предоставлена будто бы ему от высшего правительства власть не стесняться в своих распоряжениях и действовать по его усмотрению к выгодам откупа. Почему князь Трубецкой, в отклонение от себя могущей быть ответственности, представил о том министру финансов, который на сие уведомил губернатора, что «управляющему откупом внушено принять зависящие меры к устранению продажи вина по возвышенной цене, если таковая действительно существует».
Подобные жалобы шли и от калужского губернатора, который, в свою очередь, получал их от помещиков, предводителей дворянства, исправников, городничих и от Палаты государственных имуществ. В Курской, Смоленской и Орловской губерниях появились целые шайки корчемников, иногда более 100 человек, нападали на корчемную стражу и воинские отряды, а откупщики и стража их пользовались этим, обвиняя невинных в корчемстве и в то же время приготовляя оправдание на случай неисправного платежа откупной суммы. В 1847 году на границах Могилёвской и Смоленской губерний партия корчемников из 200 человек на 115 подводах напала на корчемную стражу с оружием в руках, а другие партии, из 35 и 30 человек, схватились со стражею, но все были отбиты и удалились.
Корчемство особенно усилилось на границах привилегированных губерний. Министерство послало туда своего чиновника, и он доносил, что корчемство страшное, что «в 277 деревнях Краснинского, Рославльского, Ельнинского и Поречского уездов Смоленской губернии почти все жители без исключения участвовали в корчемстве, провозили вино, большею частию многочисленными партиями, вооружённые кольями и ружьями, в сопровождении беглых и бродяг, и не только силою сопротивлялись действиям корчемной стражи и военной команды, но нередко входили с ними в перестрелку и сами на них нападали». Страсть к корчемству имела гибельное влияние и на самих блюстителей порядка: потворство местных полиций становилось во многих случаях очевидным. Но откупщики ждали себе ещё больших выгод, например, от проведения железных дорог, от освобождения крестьян, от передвижения войск, от войны, холеры, от празднеств, от обеднения целых уездов, увеличения нищенства, и, согласно официальным известиям, довели до крайних пределов злоупотребления при продаже питей в ущерб общественной нравственности и народного благосостояния.
Подошли торги 1859–62 годов, и откупная сумма возросла до 127 769 488 рублей 32 копеек, что составляло 40 % в общей сумме государственного дохода, тогда как, например, в Англии, где главный питейный доход составляется из громадной подати на солод, и там он не превышает 23,5 % общей цифры государственных доходов. По исчислению Киттары, питейный доход казны в 140 лет существования откупов увеличился в триста тридцать пять раз.[195] Сколько же при этом наживали откупщики — этого определить невозможно. По приблизительному исчислению Бабста, ежегодный доход откупщиков простирался до 600 миллионов, и в одной Великороссии от 182 до 202 миллионов. По Илишу, от 500 до 600 миллионов, а по Закревскому до 781 250 000 рублей серебром ежегодно. Сюда не входят громадные суммы, украденные откупщиками. Так, Гарфунгель, бывший откупщиком, задолжал казне 1 125 000 рублей серебром, бежал за границу и сделался французским подданным.
Всех откупщиков, заведовавших питейным делом среди семидесятимиллионного населения в 1859–63 годах насчитывалось двести шестнадцать человек (в Великороссии — 147, в привилегированных губерниях — 29, чарочных — 37, по Сибири — 3). Тут были греки, русские купцы и господа.[196] Взяв откуп, откупщик прежде всего старался задобрить чиновников и одних угощал пирами, другим в виде жалованья в известное время высылал деньги и водку. Из подлинного откупного учёта в одном из небогатых городов с уездом в Новгородской губернии оказывается, по свидетельству Киттары, что в этом откупе в 1856 году было роздано чиновникам натурой 836 вёдер. Кроме того, откупщики платили жалованье чуть ли не всей полиции.
В сведениях по питейному делу, изданных Министерством финансов, находится следующий реестр экстраординарных расходов откупщика:
Ещё 30–40 лет назад всякий мало-мальски зажиточный человек и представить не мог себе, что такое очищенная, и находил возможность покупать хороший пенник; но теперь водку сменила мутная жижа, получившая название по цвету своему сивухи, сиволдая, а по своему характеру: сильвупле; французская четырнадцатого класса; царская мадера; чем тебя я огорчила; пожиже воды; пользительная дурь; дешёвая; продажный разум; сиротские слёзы; подвздошная; крякун; горемычная; прильпе язык; чистоты не спрашивай, а был бы пьян; водка — вину тётка: рот дерёт, а хмель не берёт и так далее.[197] Цена сивухи доходила до 8–10 рублей за ведро, и народ, живший поблизости столиц, стал вместо водки покупать ром.
— До какой цены может дойти водка? — спрашивали у откупщика.
— Да до цены шампанского, — отвечал он, потирая руки.
Бешеная азартная игра, ознаменовавшая последние откупа 1859–62 годов, началась ещё в 1858 году. Старые откупщики решились запить новый откуп и спустили вино до трёх и двух рублей за ведро. Нижегородский откуп, смежный с ардатовским, выставляет на границе кордон, который начинает хватать всякого встречного, и, схватив человека, если можно с него взять что-нибудь, то обирают его — иначе начинают над ним ругаться. Едут сани поверенного на рысях пары лошадей; за санями же рысью бежит на верёвке мужик, пойманный с водкой, а на плечах у мужика, как в чехарде, сам поверенный. Словом, откупщики делали, что хотели, и начальник Самарской губернии прямо объявлял, что чиновники смотрят на распоряжения, касающиеся откупа, как на одну лишь формальность, не требующую действительного исполнения.
Из Харьковской губернии сообщали, что предводитель ватаги кордонщиков, дюжий трехаршинный мужик Москальцев, поступал так: в мешок, наполненный овсом, клал он большую склянку корчемной водки и бросал его поодаль от кордона на просёлочной дороге. Едет на базар мужик, видит, что валяется мешок с хлебом, поднимает его и, остановленный стражею, должен платиться своими животами. Не так счастливо прошла этому Москальцеву другая штука. Была в селе свадьба, и бедняк-крестьянин, пользуясь суматохой, пробрался на гумно, чтоб набрать там намолоченного зерна. Слышит он, что несколько человек остановилось возле хлебного скирда, и один из них говорит: «Ну, братцы, зароем этот бочонок в скирде, а завтра в обед дадим знать расправе». Бедняк, спрятавшийся в клуне, пошёл и рассказал всё хозяину, который решил: спрятанную водку распить, а обыщиков, если придут, ни под каким предлогом не пускать, разве согласятся заплатить пятьсот рублей, когда водка не будет найдена. Явились питейные чиновники, хозяин им и говорит: «Не дамося ни за що, хиба заплатите 500 рублив, як не найдете водки. Найдете, мы вам заплатимо». Кончилось тем, что деньги с той и другой стороны отданы были нарочно избранным для того посредникам; хозяин дома получил деньги. Москальцев был отдан под суд; чем кончился суд, никому не известно.
